«В гараже пылились банки варенья третегодешного «засола». Они стояли неразличимы - то ли яблочно-брусничное, то ли клубника. На крышках - старых и новых, в «ягодку» и «перчик» - рисовать пальцем можно было. Но никто не рисовал. Брали не глядя, пихали в сумку. И отчаливали, попыхивая выхлопной трубой.
Шёл век ненастья и неразберихи. Ему бы проводников складных, да вещунов побольше. Но, вывели, как клопов. И по безнадобности. Не знали - глупые, да самоуверенные - зачем люди такие им попадаются. Ан, теперь бы и спросили, но поздно!
Всему время своё, всякой вести свой час! Так, кажется, говорили в старину. Но времена старины глубокой, уважаемой минули. Остались люди в пустоте и, как бы, безвинные. А разве бывает такое?.
В последний раз сняли с полки три поллитровые. В подарок, нахлынувшему родственнику. И себе к чаю. Родич покрутил, поинтересовался - что там и разное ли. Ему кивнули, тем и удовлетворился. Даром же, на кой привередничать..
Уехал. А хлебосольные хозяева сели к столу чаёвничать. Молчали и каждый о своём думал. О грядущем, о свершённых. О промахах и удачах. И меньше всего - почти совсем «нет» - о том, что в банке оказался джем. Подаренный когда-то другом. Тот тоже любил поваривать «из собственных» - из сада. «Антоновка» кислила невыносимо, хоть песка досыпай. Как устояло, не скисло в тёплом проветриваемом гараже не понятно. Но было всё равно. Крепкий, густого завара чай дымился в пиалах. На тосты намазывали яблочно-чёрносмородиновое чудо «от Игоря». Старались не смотреть в глаза друг другу. Говорить было не о чем.
Игорь давно умер, не простимый и не прощёный. Было жаль, но только совсем немного. Сам виноват. Джем - забавица и мелочь - оставшийся, как память. Не вызывал уже никаких чувств. Ни оскомины, ни изжоги..
Так бывает. Когда всё, что предначертано выморочено, выжито до бела. Ничего нет, как и не было!»