Девочку-первоклассницу попросила написать имена ее родителей. Имя мамы она написала легко, но вот с папой обнаружились проблемы. Она кинула на меня такой странный взгляд, как будто я прошу от нее что-то невообразимое. "Я не знАю, он же работает все время!", - с претензией в голосе сказала она мне.
Да, папы-вахтеры - это просто бич нашего времени. У каждого второго из моих детей папа подрабатывает где-то далеко. Дети не могут вспомнить, как зовут папу, и чем он там занимается. Мать с детьми справляется одна, как может.
Эта же девочка подошла ко мне и услышала тихо включенную на компе Минелли "Rampampam" и говорит, возмущенно качая головой и надувая губы: "Я не люблю эту песню. Мама, когда гуляет, все время включает ее. Не могу слышать уже"
Кстати, папы-вояки ни у одного из моих детей почему-то нет. И слава богу, конечно! Надо полагать, забирают из деревень все-таки, в основном. До сих пор не поняла, как до моего добрались вместе с деревенскими в тот раз.
Идет сейчас скрытая мобилизация или нет? Вроде отправка разредилась, насколько я знаю. Недели три назад ушел последний спецборт из УУ с двумястами добровольцами. Точно все добровольцы были? Где они только их набирают? В деревнях работы глухо нет, конечно.
На днях этот же спецборт привез обратно сотню грузов двести. Fifty~fifty пока получается что ли? Состояние привезенных ужасное, сказали, кусками, в основном, под артобстрелами, складывают, как лего.
Холодинушка страшная у нас. Трудно представить, что где-то в заснеженных, хлюпающих, заледеневших окопах сейчас еще и живет кто-то и умудряется сражаться с кем-то. Кто там писал: "А что они в бунгало должны жить что ли?" А что бы и нет, конечно. Могли бы и устроить
Видели же, сколько новехоньких пятиэтажек возвели в Мариуполе в рекордные сроки. Они бесплатны для новоселов. Устроиться туда строителем тоже непросто, как я поняла. Оплата почти как на войне, около 150000. Женщин тоже берут малярами-штукатурами.
Вчера туда уехал парень через Ростов. Повоевал на контракте с зимы, получил ранение, уволился из рядов (так можно все-таки, оказывается) и устроился строителем. Повез кучу заказов и посылок своим однополчанам.
Не могу удержаться, чтобы не процитировать опять Юрия Нагибина:
- Солдаты бодрости не чувствуют. Ее чувствуют здоровые, розовощекие люди из штабов, которые через день бреются и меняют воротнички на гимнастерке. Эти люди пишут бумаги, обедают в столовых, пугаются каждого самолета, подымают панику при каждом удобном случае, в остальное же время полны бодрой воинственной активности.
Сражаются больные, изнуренные и грязные неврастеники с обмороженными носами, усталым взглядом, и такие слабые, что их может осилить ребенок. Здоровые толстые бодрые люди пишут бумаги, посылают других в бой и достают обмундирование в военторгах.
Когда я вижу эту преемственность приказов - передачу их словно по ступеням лестницы, - от высшего к низшему: вы, обеспечьте, тов. генерал…, вы обеспечьте, тов. полковник…, вы обеспечьте, тов. лейтенант… старшина… сержант… боец такой‑то, чтоб завтра было выполнено! - мне становится жутко. Я вижу этого "такого‑то" бойца, на которого со всех сторон валятся все дела, порученные десятку "больших начальников"…
Военные люди ненавидят, когда им выдвигают какие‑то препятствия и соображения при исполнении их приказаний. Это называется "философствование". У них на плечах и так задача почти непосильная: заставить людей умирать, приучить их к мысли о необходимости смерти…
- Мне кажется, что должно сделать так: после войны сжать голову руками и думать, долго думать. Если бы человечество так сделало, а не перешло бы спокойнейшим образом к очередным делам, то войн больше не было бы.
