В одном из гражданских судебных процессов встал вопрос о том, имеет ли место перемена основания иска. Ответчик уверял, что истец изменил основание. Истец в то же самое время настаивал, что он не менял такового.
Как мне представляется, сам по себе этот вопрос настолько интересен для прояснения сущности разрешения спора в суде, что стоит рассмотреть этот вопрос даже безотносительно самого по себе дела, вычленив из него лишь то, что имеет прямое отношение к самому этому вопросу.
Для того, чтобы понять важность рассматриваемого вопроса, стоит обратить внимание на то, что в Российской Федерации, например, истец имеет право в ходе самого процесса переменить или предмет иска или его основание, но не то и другое сразу, а вот, скажем, на Украине после начала рассмотрения по существу никаким способом нельзя переменить ни основание иска, ни его предмет — ни вместе, ни по отдельности. Но означает ли такое положение, что аргументация, данная истцом, например, в исковом заявлении, должна оставаться в неизменности в ходе вообще всего гражданского судебного процесса?
Дело обстояло следующим образом.
Некий господин Λ оказался наследником квартиры после смерти, скажем, своего отца. Однако в этой квартире оказались живущими и иные наследники, например, г-жа Σ, жена умершего. Эта госпожа не стала пускать в квартиру г-на Λ, но зато вселила туда своих дочь и мать. Когда г-н Λ обратился в суд с требованием обеспечить его доступ в квартиру, то он сослался на то, что его туда не пускают, а также на одну из статей закона, регулирующую жилищные права членов семьи собственника. То есть получалось так, что он желал вселиться в квартиру именно как член семьи собственника. Указанная г-жа Σ обратилась в суд со встречным исковым заявлением, в котором, между прочим, указала на то обстоятельство, что истец по первоначальному иску добровольно покинул спорную квартиру и имеет в собственности свою, в которой он и проживает. Во встречном исковом заявлении г-жа Λ, ссылаясь на указанное обстоятельство, просила признать истца по первоначальному иску утратившим право на проживание в названной квартире.
По законодательству тех мест, в которых это всё происходило, право собственности у наследников возникает не с момента принятия ими наследства, как в России, а с момента его открытия, а последний момент есть момент смерти наследодателя (Замечательное правило, которое может поставить наследника даже без его прямо или косвенно выраженной воли в весьма затруднительное положение). К моменту же рассматриваемых событий наследственное имущество разделено не было.
Г-н Λ первоначально доказывал самый факт недопуска его в квартиру, в том числе и актом о таком недопуске, показаниями свидетелей и так далее. Получив же исковое заявление, правда, вкупе с объяснениями и заверениями г-жи Σ, что никто-де г-ну Λ не препятствует жить в квартире (Что особенно, согласитесь, забавно на фоне подачи встречного заявления о признании утраты права именно пользования!), и что-де, пусть живёт, представитель г-на Λ вполне успокоился в доказывании и заявил, что само по себе наличие спора о проживании в квартире прямо следует даже не из всякого рода актов, смены замков, которая то ли была, то ли её не было, не из свидетельских показаний, а именно из факта направления в суд того самого встречного искового заявления, в котором как раз право жительства-то и оспаривается (Любопытно, но ответчик по первоначальному иску продолжал со всей страстью доказывать, например, то, что в конкретный момент замок на двери не менялся).
Затем представитель этого г-на, указав на особенность возникновения права собственности наследников в момент открытия наследства, обосновал право г-на Λ жить в указанной квартире даже не жилищными его правами, а ровно тем, что нет никакого механизма отнять у собственника право пользования тем имуществом, которое находится в его собственности, кроме как просто лишить его собственности. Хотя бы в собственности и совместной. Равным образом и распоряжаться совместной собственностью имеют право только все сособственники по их согласию.
Вот тут как раз и возник вопрос о том, что истец, дескать, изменил основания иска. Смысл поставленного представителем ответчика вопроса состоял в том, что если при тех же самых фактических обстоятельствах истец в исковом заявлении ссылался на нормы Жилищного кодекса, то теперь он сослался на нормы Гражданского кодекса, регулирующие отношения вовсе не только жилищные. Представитель ответчика по первоначальному иску утверждал, что имеет место именно перемена основания иска. Но так ли это?
Дело происходило, как мы догадываемся, на Украине, поэтому сослаться на Постановление №11 Пленума Верховного суда Российской Федерации от 24 июня 2008 г. «О подготовке гражданских дел к судебному разбирательству» было бы крайне некорректно. Тем более, что никакой логики в этом постановлении не изложено, а содержится только и исключительно простой вывод: к числу оснований обращения в суд относятся лишь фактические основания, но не ссылки на нормы положительного права. Не ищите в указанном постановлении хоть какого-то обоснования. Его там, повторяем, попросту нет.
Но может быть указанное правило о фактических основаниях как основаниях иска есть универсальное, никак вообще не зависящее от юрисдикции России или от её положительного законодательства?
В статье «Основания иска» была приведена логика, однозначно свидетельствующая о том, что дело тут не в особенностях законодательства Российской Федерации, а совершенно в ином:
один и тот же набор обстоятельств может вести к одному и тому же предмету разными юридическими путями, то есть при различных по своей природе ссылках на нормы положительного законодательства. Но в то же самое время само обращение в суд вроде бы характеризуется не способом разрешения поставленного перед судом вопроса, а исключительно отправной точкой — фактическими обстоятельствами и того, что в итоге желает получить истец — предметом иска.
Писано это было, как нетрудно убедиться, строго говоря, вовсе не вчера.
Однако же и не в Древнем Риме и не в Древней Греции, в которых суды не рассматривали дела, а именно разрешали споры как они, споры эти, суть были им даны. Так вот, для того, чтобы не просто привести некоторое рассуждение, которое можно принять или, плюнув в честь независимости на рассудок, не принять, назвав его всего лишь мнением, придётся вспомнить кое-что, что имеет именно универсальное значение, никак не зависящее от состава положительного законодательства домашнего разлива.
Вот что написал в своём решении по делу «Şerife Yiğit v. Turkey» ЕСПЧ:
52. Furthermore, since the Court is master of the characterisation to be given in law to the facts of the case, it is not bound by the characterisation given by the applicant or the Government. <…> A complaint is characterised by the facts alleged in it and not merely by the legal grounds or arguments relied on (see Scoppola, cited above, § 54; Powell and Rayner, cited above, § 29; and Guerra and Others, cited above, § 44).
текст в переводе на русский язык:
52. Кроме того, поскольку суд является компетентным давать положительными нормами квалификацию фактам дела, он не связан квалификацией, данной подателем жалобы или Правительством. <…> Жалоба характеризуется фактами, изложенными в ней, а не просто юридическими основаниями или аргументами (см. Scoppola, цит. выше, § 54; Powell and Rayner, цит. выше, и § 29; and Guerra and Others, цит. выше).
Отмечу ко всему прочему, что в этом же деле суд сослался на применение принципа iura novit curia как именно на основание своего вывода. Как мы понимаем, поскольку толковательная практика, — а именно о толковании идёт речь, — ЕСПЧ является обязательной для применения всеми судами Украины, то придётся признать всё-таки, что:
- суд обязан разрешать именно дело, а не просто оценивать аргументы в споре сторон (даже если в чисто юридической позиции каждой из сторон содержатся ошибки, то это не значит, что само по себе наличие этих ошибок должно влиять на разрешение дела по существу);
- ссылки сторон на те или иные нормы законов никак не связывают суд в его мотивации решения при рассмотрении им дела;
- изменение ссылок на те или иные нормы вследствие любого мотива стороны для такого изменения, даже вследствие их ошибочности, никак не свидетельствует о перемене основания иска;
- основанием иска являются именно фактические обстоятельства, которые указаны стороной, а не ссылки на те или иные нормы или логические выкладки (Поэтому требование суда сослаться на какую-то норму закона есть не что иное, как ехидство, никого ни к чему не обязывающее. Ответом может быть цитирование всё того же принципа: iura novit curia);
- предметом иска является установление определённых юридических последствий для сторон, а не юридические отсылки к актам, которые такие последствия устанавливают.
Так что при перемене юридической позиции, но при сохранении тех же фактов как основания для этой позиции или при перемене юридических оснований для взыскания того же предмета, не происходит перемены ни оснований, ни предмета иска.
Если же не признавать то, что при перемене юридической позиции, но при сохранении тех же фактов для этой позиции или при перемене юридических оснований для взыскания того же предмета, то становится возможно вот что:
сначала требовали 100 рублей как неустойку,
а затем стали требовать те же 100 рублей как убытки.
Так вот, предмет иска тут —
требование «обязать S к уплате денежной суммы в полу D» в размере 100 рублей, а то, что вместо неустойки появились убытки, значения в смысле изменения предмета иска не имеет никакого, так как характеристика этой суммы как неустойки или как убытков есть именно юридическая характеристика требования, одно из звеньев его обоснования, соединяющего основания иска, факты, с предметом иска — требованием установить обязанность одного субъекта перед другим..