23-летний петербуржец Ярослав пробыл в зоне боевых действий около двух месяцев — столько длился его контракт с Минобороны, заключенный еще до мобилизации. После ранения он вернулся домой и назад пока не собирается. Как говорит сам, обещал маме.
Отъезд молодого человека на фронт активно обсуждали в социальных сетях в конце июня. Тогда о его «пути в Ростов» рассказал сторонник правого движения «Общество.Будущее» и экс-кандидат в петербургский парламент Савва Федосеев. Он пояснил, что недавний сбор на бронежилет и медикаменты был открыт для Ярослава, «дорогого друга и соратника».
Пост Федосеева прокомментировал программист и бывший секретарь регионального отделения Либертарианской партии России Александр Литреев, Ярослав ответил ему тредом, который разлетелся по сети:
«Я молод, умëн, смел. Я полностью распоряжаюсь своей судьбой. Я живу на своей Родине. <...> Бросаю всё на кон. У меня нет серьёзной военной подготовки. Я даже срочку не проходил. <...> Когда я вернусь [из зоны боевых действий], то я вернусь героем, продолжу счастливую жизнь со своей семьёй в окружении многочисленных друзей и соратников, приумножая всё то, что скопили мои предки, и передам это своим детям. А если я погибну, то погибну героем. Моя совесть будет чиста перед моей страной, а моя душа будет открыта моему Богу. Я умру с именем любимой на устах и с молитвой в сердце».
В этих же публикациях петербуржец рассказал, что когда-то поддерживал Алексея Навального и ходил на митинги, но «постепенно приходил к своему нынешнему мировоззрению».
Следующие три месяца Ярослав ничего не писал, а в конце сентября сообщил, что вернулся домой. Еще через два с лишним месяца, 5 декабря, он выступил с публичной лекцией в книжной лавке издательства «Черная сотня» «Листва», которая заранее анонсировала и приглашала на эту встречу всех желающих. Больше всего это было похоже не на лекцию, а на творческий вечер.
«Я захотел попасть на фронт практически сразу. Очень сильное желание появилось после того, как вышло видео с расстрелом наших пленных, когда им стреляли в колени. Это был большой эмоциональный всплеск», — рассказывает Ярослав. По его словам, после этого возникла проблема с тем, как можно вообще в зону боевых действий попасть: «На тот момент, насколько я знал, было два основных пути: через ЧВК «Вагнер» и через «ахматовцев» (добровольцев также набирали в военкоматах. — Прим. ред.). Оба эти варианта мне не особо подходили. Для «Вагнера» я был слишком молод: у них была принципиальная позиция не брать людей младше 24 лет или не меньше 22-х, если есть опыт именно в СВО. Мне на тот момент 22 года исполнилось. Я узнал, что людей собирает Союз добровольцев Донбасса и решил записаться».
Со сбором петербуржцу помогли друзья, поэтому поехал он с двумя коптерами, хотя изначально в Союзе ему сказали, что «было бы желание», а с собой посоветовали взять трусы и зубную щетку. Непосредственно на месте люди делились прямо противоположным опытом: «Командир говорил, что «если вы сюда без рации приехали, я не очень понимаю, зачем»».
В итоге молодой человек стал оператором беспилотника. «У меня уже была какая-то практика с этими квадрокоптерами, и я мог уже сказать: «Я оператор БПЛА (беспилотного летательного аппарата. — Прим.ред.), не простой человек» — вспоминает он. — И это прокатило». Сейчас петербуржец ведет курсы по управлению коптерами: «Любой человек, который ничего не может, но играл когда-то в компьютерные игры, может стать оператором БПЛА».
Учеба на полигоне, куда привезли добровольцев, длилась полтора дня. За это время Ярослав успел отстрелять два рожка автомата Калашникова или 60 патронов. Были люди, которым повезло больше: они отстреляли четыре. Этот набор в целом не предполагал длительной подготовки, рассчитывали на то, что у большинства уже был «реальный боевой опыт», говорит петербуржец.
«На середине второго дня подготовки нам сказали: «Все, собираемся. Поставили акустическую систему, включили патриотические песни, позвали каких-то людей, которые это толкали. Не знаю, [что это были за песни] но теперь я знаю миллион рифм к слову «разведка». Метко, редко, вот это все», — смеется бывший доброволец. Контракт, заключенный с Минобороны, на руки ему так и не дали.
Осознание того, что все уже началось по-настоящему, пришло не сразу, но в одно мгновение: «Когда Мариуполь проезжали, я еще не очень представлял, что я в принципе тут должен делать. Вышел из машины, начал ходить, чего-то смотреть. Вижу магазин, подхожу, ручку трогаю. И вдруг слышу какой-то голос орет: «Какого черта на вражеской территории без автомата?! Двери какие-то открываешь, вдруг там растяжка!»
И тут же — другое воспоминание: «У военных часто встречается безразличие, потому что быстро притупляется инстинкт самосохранения. Когда мы уже выехали на пункт временной дислокации (это было семь километров от линии столкновения, то есть там минометы не долетали, но остальная артиллерия — да), в какой-то момент там начали рядом ложиться снаряды. Прилёты, все дела. Я в это время жарил мясо и просто подумал: «Знаете, ребята, вы можете убить меня, но я пока это мясо не дожарю, отсюда никуда не пойду». Ты просто уже устаешь бояться, устаешь нервничать. Уже становится просто побоку, попадет и попадет. Убегать по большей части бессмысленно. Каждый раз в подвал дергаться — надоедает. Думаешь: «Поскорей бы уже оно всё закончилось».
По словам Ярослава, командир сразу наложил запрет на алкоголь: «Как он говорил, у него с 2014 года 80 % потерь — люди «по синей волне». Выпили, ощутили себя самыми смелыми, пошли вперед, там на мине подорвались или еще что-то». Но держались без алкоголя недолго, месяц, потом стало труднее — из-за «объективных причин» и налаженных связей с местными. «Как только какое-то подобие нормальной власти исчезло, они сразу поля засеяли коноплей. Закупили сахар, закупили перегонные кубы. В результате у нас так получилось, что соседняя деревня, в которой находится личный состав, — вся гнала самогон. Там в каждом третьем, наверное, доме, был самогонный аппарат. Соответственно, и люди, которые этот самогон продавали». Тех местных жителей, с которыми приходилось взаимодействовать, бывший доброволец описывает как обычных людей, не сильно интересующихся, что за власть над ними, если она дает спокойно жить. «Там было очень мало идеологически заряженных людей, — вспоминает он. — Говорили на мове, мы на русском, и в целом у нас не было каких-то особых проблем. В городе, что интересно, была другая ситуация. Там люди намного лучше говорят на русском, но при этом идеологически настроены намного более враждебно. Вот такой интересный парадокс».
Во время форсирования Днепра Ярослав получил ранение. Это произошло, когда у него уже закончился контракт: «Было четыре разрыва, когда мы заходили на паром…. Осколок прошел приборную панель буханки, в которой я сидел, прошел два сиденья и вошел мне в спину». На следующий день петербуржец уже был в севастопольском госпитале. После — отправка в часть, рапорт и путь домой.
О возвращении назад он не думает — если только не призовут по мобилизации. «Снова [на фронт] не планирую. Возможно, если сложатся обстоятельства, но пока нет. Я планировал восстанавливаться на учебу, но из-за ранения пропустил достаточно много времени. И маме обещал не ходить. Очень сильные должны быть обстоятельства, чтобы вот это вот обещание маме я нарушил».
