Прежде всего во избежания недопонимания нужно отметить, что проблемы, которые затрагивает современный феминизм, являются отнюдь не надуманными. Проблема угнетения, и, шире, уязвимости женщин в капиталистическом обществе действительно существует, и не так уже редко собственно описание угнетения может даваться феминистками правильно. Точнее, они могут собирать ценную фактическую информацию, но проблемы оценки феминизма как идеологии это не снимает.
В этой статье я постараюсь объяснить, почему феминизм имеет на постсоветском пространстве столь скандальную репутацию, и большинство женщин, даже говоря о женских проблемах, от феминизма демонстративно открещивается. И если неприятие феминизма мужчинами ещё как-то можно объяснить через нежелание расстаться с «мужскими привилегиями», или страхом перед организованной силой, состоящей из женщин, способной на них надавить, то неприятие феминизма женщинами этим не объяснить, и мне кажется, проблема состоит именно в той альтернативе, которую он предлагает, да и вообще в самом феминтистическом дискурсе заключается довольно много спорных моментов.
Нужно отметить, что современный феминизм часто оценивает проблемы через юридическую призму, отчасти это объясняется американским происхождением феминистического дискурса, где всякая дискриминация мыслится прежде всего в юридических терминах. Однако такой подход к женскому вопросу не правомерен, так как сейчас уже не XIX век, и формальное равенство по закону в подавляющем большинстве стран уже достигнуто или почти достигнуто, а на территории бывшего СССР равенство мужчины и женщины в законах с социализма ещё кое-как сохраняется. Правда, есть сведения, что существуют запреты для женщин на некоторые работы и должности, однако основная проблема не в том, что женщине запрещено быть дальнобойщиком или капитаном дальнего плавания(хотя тут формальный запрет безусловно должен быть снят), а в том, что современная система по крайней мере женщин, имеющих детей, ставит в такое положение, что и формально не запрещённые работы оказываются для женщин недоступны из-за обязанностей, которые на женщин наваливает как семья, так и государство в лице системы образования, по факту требуя следовать идеологии интенсивного материнства, просто не оставляя иного выбора.
Кстати, не удивляйтесь, если вы не слышали это словосочетание «интенсивное материнство». Если у вас есть хотя бы знакомые с детьми, то с самим явлением вы наверняка сталкивались, однако само выражение употребляется редко, так как современные идеологии такого плана принято подавать под соусом того, что это якобы всем нормальным людям должно быть понятным и самим собой разумеющимся.
Итак, краткая суть идеологии интенсивного материнства в следующем — мать отвечает за всё и вся, так или иначе связанное с ребёнком: за его здоровье(должна подыскивать врачей и контролировать их), за его образовательные успехи (современная система образования прямо требует ежедневного участия взрослого в уроках ребёнка, причём любого ребёнка, а не только отстающего), а также максимального обеспечения его безопасности. Нельзя выпустить гулять на улицу одного, а если выпустили и с ним что-то случилось, готовьтесь проходить по делу не в качестве потерпевших, а в качестве обвиняемых.
И даже в рамках дома стараться не допускать синяков и прочих мелких травм, так как их увидят в школе или садике, и опять же могут быть претензии к родителям, что не уследили.
Кроме того, частые ОРВИ и ребёнка, посещающего детский сад, всё равно заставляют проводить дома от трети до половины рабочих дней, а невозможность оставить его в саду на ночь лишает возможности работать в вечерние и ночные смены.
В таком контексте обзаведение ребёнком становится не частью жизни женщины, как это было раньше, а всей жизнью, к тому же невозможность работать так, чтобы прокормить себя и ребёнка ставит женщину в зависимость от других членов семьи. Не обязательно, кстати, конкретно от мужа, чаще даже от более старших родственников, которые в этой ситуации по факту и решают, будет ли мать работать, или будут работать они, а мать будет делать с детьми уроки и следить, чтобы те не набили синяков. Так как последнее довольно тяжело и хлопотно, то оставить женщину с детьми дома, а самим продолжать работать в условиях постсоветского пространства для старшего поколения является предпочтительным, а женщинам в возрасте и без опыта работы устроить куда бы то ни было вообще трудно.
Но что противопоставляет этому современный феминизм? Он предлагает женщине всегда выбирать себя и ставить себя на первое место, прежде всего ценить свой комфорт, иметь крепкие личные границы, и ни в коем случае не попадать ни от кого в зависимость, хоть бы даже и взаимную. Ибо любая зависимость означает уязвимость, которой может воспользоваться очередной патриархальный угнетатель из внешнего мира, и ничего потом с ним не поделаешь.
Отсюда, кстати, и такой акцент современного феминизма на праве на аборт, причём не только в плане юридической возможности, но и с точки зрения моральной легализации, так как с одной стороны секс сейчас подспудно считается необходимым элементом социализации (вроде теоретически можно объявить себя асексуалом, но чаще такая самоидентификация существует в контексте «попробовал — не понравилось»), а с другой стороны, рождение ребёнка тут же налагает на женщину требования идеологии интенсивного материнства, и всё ради того, чтобы в конечном счёте в условиях гиперопёки вырастить довольно эгоистичное и избалованное создание, которое потом даже и помогать-то родителям не обязано, да и не факт, что само найдёт хоть какую-то работу. Таким образом идеология интенсивного материнства диалектически порождает свою противоположность — массовый отказ от деторождения ради свободы и независимости, да даже просто возможности зарабатывать себе на жизнь.
Потому и на возможности сделать аборт и выбрать бездетность в современном феминизме такой акцент, никто особо не вспоминает, что ещё до возникновения государств, в доклассовом обществе, когда аборты были невозможны, да и с контрацепцией дело было плохо, женщины тем не менее могли быть уважаемыми членами рода и обладать широкими правами и авторитетом, и деторождение не препятствовало этому, а наоборот, способствовало. Потому что тогда женщина рождала ребёнка для рода, и за это труд получала уважение от общества в лице рода. Собственно и при социализме уважение к матери в идеологической сфере обосновывалось аналогично — мать рожает и выращивает новых людей для общества. Но современный феминизм чужд этой идее, так как чужд идее блага для общества.
Но тема абортов всё-таки частность, а так чтобы понять откуда пошло именно такое понимание женских прав, как прав сильной и ни от кого независимой одиночки, надо взять более широкий контекст, тот самый, что задан идеями Красного Мая 1968 года. Хотя, конечно, появились эти идеи пораньше, но отсылка к этим событиям мне кажется наиболее удачным наименованием всего комплекса идей, которые принято противопоставлять «традиционным ценностям».
Кстати, о последних. С одной стороны, говорить о каких-то единых традициях и морали даже для всех доиндустриальных обществ не приходится, где-то был принят такой дресс-код, где-то сякой, где-то нельзя есть свинину, где-то говядину, где-то положена только одна жена, где-то разрешено многожёнство, где развод допустим, где-то недопустим, но жениться на вдове не возбраняется, а где-то и того нельзя. Однако есть момент, который, наверное, объединяет все морально-этические системы, существовавшие до идеологии 1968 и который можно считать инвариантным для любого варианта традиции — это явное представление о том, что есть чёткое деление на добро и зло, хорошо и плохо, пороки и добродетели. Что конкретно может считаться в данной культуре пороком, что добродетелью, к чему общество лояльно, а к чему нет, может различаться довольно сильно, но саму объективность и важность этого деления никто сомнениям не подвергал. Эта была та система координат, которую с детства впитывал представитель каждой традиционной культуры. Конечно, при смене религии или при революциях содержание представлений о должном в обществе менялось, но само представление о необходимости должного не девалось никуда. Кто не верит, пусть вспомнит, как высоко ставили добродетель якобинцы во главе с Робеспьером и что поэму «Что такое хорошо и что такое плохо» написал не кто-нибудь, а революционер и футурист В. В. Маяковский, которого едва ли кто упрекнёт в консерватизме.
Также самим собой разумеющимся считалось, что носители положительных качеств лучше, чем носители отрицательных качеств, например, смелый лучше труса, а заботящийся о других лучше того, кто думает только о себе.
Причём под «лучше» понималось, естественно, лучше для общества, а не с точки зрения собственной выгоды. Понятно, что у смелого больше шансов погибнуть, рискуя собой ради других, чем у осторожного труса, но тот факт, что он спасёт других, заведомо окупает его возможную гибель. И во всяком обществе считалось, что есть некая правильная система ценностей, в которую каждый может и должен вписаться.
Однако ещё в 30-ые годы основатель психоанализа Зигмунд Фрейд заявил, что приспособление к требованиям общества может даваться человеку слишком, по его наблюдениям, дорогой ценой, мол подавленные желания остаются в подсознании, а затем проявляются в форме неврозов. Рецепт исцеления он видел в осознании своих неприемлемых для общества желаний и таким образом вытаскивании их из подсознания, однако всё-таки считал запреты необходимой для существования общества вещью.
Однако потом фрейдомарксисты, известные также как франкфуртская школа, во многом идеологи Красного Мая 1968 года, взяв на вооружение психоанализ, его сильно переиначили. С одной стороны они связали неврозы и психозы, имеющие корни в подсознании, с общественными условиями капитализма, с другой, увидели решение проблем в том, чтобы если не полностью отменить, то существенно ослабить требования общественной морали к людям, потому что мол главное это человек, каждая отдельная личность, а не требования общества. Отсюда такая шумиха вокруг движения ЛГБТ, само появление которого в качестве общественного движения связано с борьбой за отмену многих сексуальных запретов. Причём отсюда акцент не только в плане борьбы на юридическом после (отмена законодательных запретов и легализация однополых браков), но именно за моральную легализацию осуждаемых прежде форм сексуального поведения в глазах общества, в том смысле чтобы никто не смел никого на эту тему никого осуждать, или даже шутить.
Но, конечно, сексуальной сферой дело не ограничивалось, это тоже пусть и яркая, но частность. Сама базовая для красномайцев идея,что личность выше и важнее навязываемых извне принципов распахнула двери для иррационализма и антиинтиллектуализма, любое мнение стало считаться плодом не логических аргументов, не умственных усилий того человека, который его отстаивает, а плодом его подсознания. Аргументы же стали восприниматься как нечто неважное и несущественное(ведь согласно психоанализу они лишь рационализация подсознания), и в силу этого даже не нуждающееся в контраргументации. Носители дискурса мая 1968 года давно уже считают, что мнения из своего дискурса надо продавливать, а не аргументировать.
А само распространение этого дискурса стало идти, в частности, через масскульт, СМИ и попсовую психологию, где был сделан приоритетом личный психологический комфорт. И люди, проникавшиеся идеями попсовой психологии, воспринимавшие это не как идеологию, а как плоды объективной науки, годами и десятилетиями приобщавшиеся психологических мудроглупостей, со временем привыкали к мысли, что главное не то, что обещал кому-то, не те обязательства, которые когда-то на себя взял, а твои личные внутренние желание здесь и сейчас, именно ими надо руководствоваться в первую очередь, а угрызения совести, связанные с невыполнением взятых на себя ранее обязательств, согласно новейшим веяниям всего лишь невроз, то есть болезнь, досадная помеха психологическому благополучию, от которой можно избавиться чисто психотерапевтическими методами, просто выкинув их из головы.
Отсюда проблема, с которой сталкивался любой, кто пытался заниматься общественной деятельностью, да и просто пытался делать что-то с кем-то по договорённости — современный человек хронически ненадёжен, очень часто забывает о взятых на себя ранее обязательствах, и потому слишком часто подводит.
Конечно, и раньше люди могли предать из выгоды или страха, но всё-таки обычно не под сиюминутным импульсом, и когда речь шла об отношениях с теми, с кем портить отношения было крайне нежелательно, то всё-таки старались не подводить. Кроме того, ненадёжность всё-таки осуждалась общественным мнением, как-то само собой разумелось, что это плохо. А теперь за это стало можно даже не просить прощения, друзья или хорошие знакомые скорее всего простят и так.
Именно это тот контекст всеобщей ненадёжности и породил идею максимальной независимости от всех и вся, изначально как защиту от этой всеобщей хронической ненадёжности. В самом деле, какой смысл женщине выходить замуж, и рожать детей, если муж не просто может бросить, но бросит почти неизбежно, повинуясь внутреннему импульсу, и нельзя, даже аморально сковывать его желание какими бы то ни было попрёками. Даже если договоришься о готовности кого-то из родственников сидеть с детьми, чтобы дать возможность зарабатывать, всё равно она или он могут передумать в любой момент. Максимальная независимость и ставка на бездетность — гнилой плод гнилого мира хронической ненадёжности, мира, где представления о должном отменены якобы ради блага личности, где личная принципиальность в тех или иных вопросах стала видеться угрозой по крайней мере психологическому комфорту тех, кто этих принципов не разделяет.
И приятие феминистической идеологии со ставкой на максимальную независимость личности как раз и означает приятие такого положения дел, когда никто никому ничего не обязан и любой может подвести, потому что ему так внезапно в голову стукнуло, в качестве нормы. А этого как раз довольно многим и не хочется, претит. Слишком обрыдл индивидуализм с его бесконечным культом собственного «я». Обрыдл либерализм с его ставкой на силу сильной и наглой личности. Вот потому тут и кроется секрет неприятия феминистических идей под либеральной или леволиберальной оболочкой. Хотя, конечно, актуальности женских социальных проблем, особенно связанных с материнством, это не отменяет.
Леа Руж