Интереснейшая фигура отечественной телевизионной журналистики военный корреспондент ВГТРК Александр СЛАДКОВ. Он в Москве на «побывке». На вопрос: «когда обратно возвращаешься?» отвечает коротко: «Наверное, недалёк тот час, скажем так...» Человек с особым мнением ответил на все вопросы «Аргументов недели».
Готовились к звёздным войнам
– Интересует такой момент: почему до сих пор продолжается сбор средств на покупку обмундирования, планшетов, коптеров и так далее? То есть ситуация пока не выправилась в этой части?
– Нет. Штатно собрать несложно, но мы работаем над опциями. Опции – это коптеры, термобельё хорошее, опции – это печки буржуйки, снайперские винтовки, опции – это тепловизоры, опции – это трубы разведчиков образца 1941–1945 годов, опции – это хорошая обувь, хорошие белые маскхалаты, опции – это поджопники из полиуретана, трёхпалые рукавицы, опции – это подследники, но не всем достаются, опции – это бронежилеты хорошие. Хотя у нас в армии выдают прекрасные бронежилеты. Мне нравятся.
– Но есть и получше, так получается?
– Нет, я говорю про опции. Опции – это дополнительные, так сказать, возможности.
– Тогда понятно.
– Мы же готовились к войне миров, к звёздным войнам. И к звёздным войнам мы неплохо подготовлены. Но до тактики мы не спустились, поэтому сегодня вся страна работает. Работали над ударными беспилотниками, и вот они уже есть. Вот уже дроны-убийцы появились – «Ланцеты». Их количество наращивается. Крылатые ракеты «Калибры» были с первых дней. «Точки‑У». У нас были и есть «Искандеры». РСЗО «Ураганы» были и применяем. Да, артиллерия требует новых боеприпасов, в том числе высокоточных. Они появляются и доходят до передовой. Тот же «Краснополь». Чего не хватает – это штатных коптеров. Мы думали, что штатный «Орлан-30» будет летать вечно, но на самом деле их сбивают, иногда и свои. Значит, это расходничек, а мы воспринимали это как штатное, почти вечное, имущество.
– Как к автомату «АК-12» отношение?
– В спецназе считают, что «АК-12» пока до конца не доработан. Но когда этот автомат пошёл донецким, когда искушённые в войне люди начали его применять, то сказали, что это очень хороший автомат. Правда где-то посередине, значит, будут дорабатывать. Но автомат уже пришёл на войну, как и многое другое оружие, которое стараются выпускать в массовом порядке. И это серьёзное испытание. Причем концерн «Калашников», который его выпускает, – коммерческая организация. А коммерсанты быстро определяют необходимость доработки своих изделий. Так что всё будет нормально.
– Вопрос со сменными стволами для артиллерии как-то решён? Настрел на ствол у артиллеристов колоссальный.
– Новые стволы поступают, да. Если брать хронику, которую сегодня мы видим, боевую, есть места, где много боеприпасов взорвалось вокруг позиций – вот это изношенная артиллерия, а там, где мы видим точное нанесение удара артиллерии, бах и попал, вот там новые стволы и новые боеприпасы. Необязательно иметь высокоточный «Краснополь», чтобы точно стрелять. У нас артиллеристы, тем более артиллеристы донецкие, – это интересные ребята. Из официальных заявлений мы знаем, что подтянули два танкоремонтных завода. Думаю, там и в артиллерийской части будет восстановление боеспособности стволов и орудийных систем. Идём вперёд потихонечку, медленно, как многим кажется. Но вооруженные силы Украины поднимались восемь лет, стали самой сильной армией Европы, которая сейчас на втором месте после России. А мы их бьём!
- Если сравнивать наши кадровые части и, допустим, донецких и луганских. У тех, конечно, опыт колоссальный, я понимаю, но их профессионализм на уровне. Они не заканчивали там артиллерийских училищ, общевойсковых училищ, в основном это же добровольцы.
– Но тут нужно понять следующее: у нас боевая практика сегодня активно соединяется с практикой полигона. Солдат рождается на полигоне. Это только несведущий человек скажет, что солдат рождается в бою. Всё это полная чушь. Только на полигоне. Он должен сначала познать полигонную классику, классику в аудиториях – теории, работа на симуляторах, изучение тактико-технических характеристик, установление боевых возможностей. Что касается боевой практики, то сегодня происходит некая диффузия: полки работают друг с другом, артиллеристы общаются, разведчики общаются, пехота общается, командиры вместе общаются. Они сегодня уже во многом перемешались в кадровом отношении. Идёт серьёзная кристаллизация армии, как сказал Сергей Кужугетович Шойгу.
Идеология у нас одна
– Есть люди, даже некоторые мои знакомые, которые говорят, что вот советская армия была нормальная, был статус офицера, а потом всё пошло под откос, одни алкоголики и...
– Наркоманы, наверное?
– В общем те люди, которые не нашли себя в жизни, они оказались ядром армии. Мне кажется, что после событий, допустим, 2008 года ситуация поменялась?
– Тут нужно представить себе старую советскую офицерскую школу, порядок подчинённости и советскую дисциплину. Советская армия – это дисциплина. Это мера ответственности не только по командирской линии, по линии порядка подчинённости, но и по партийной линии. Партийное взыскание – это всё. Человек, будучи хоть семи пядей во лбу, уже никуда не продвинется. Сегодня мы по идеологической линии пока не движемся никак, а то, что касается воинской дисциплины и ответственности, – всё это будет расти, особенно когда появятся более активные органы, которые контролируют дисциплину.
– То есть пока органов этих нет?
– Суды уже появляются. Но пока нет громких процессов над старшими начальниками и дальше – ниже, ниже, ниже, прежде всего за сокрытие какой-то информации. Пойдут такие процессы – с этого момента мы начнём, как птица Феникс, интенсивно возрождаться. Сейчас обеспечение улучшилось. Да, Путин обращает внимание на всё. Вот он общался с жёнами, матерями и родными мобилизованных. Я хочу сказать, что он много заявлений сделал. Это по реабилитации, обу- чению и предоставлению рабочих мест ветеранам специальной военной операции, раненым ветеранам, молодым ветеранам. Это что значит? Это не значит, что их всех на завод какой-то или на ферму отправят. Речь идёт о появлении в политическом истеблишменте тех людей, которые доказали, что они не ссыкуны, они не сбежали. Они кровью доказали, что верны Родине. Нам не нужны тупые, но преданные, нам нужен творческий альянс между интеллектом и решительностью.
– Понятно. Но что делать с идеологией?
– Идеология одна – сильная Россия. Сильный русский народ, который просто обязан вести за собой другие народы, опекать и охранять. Смерть – алкоголизму, нет – наркомании! У нас статей и сроков хватает в Уголовном кодексе, но практика применения не так уж широка. Сегодня у нас обострены все болезни общества. С ними надо бороться, воспринимать их как обо- стрение и давать наиболее жёсткие ответы на эту болезнь в идеологическом плане.
– Я считаю, для тех, кто отправился через Верхний Ларс в Грузию и Казахстан, карьера одна – «волчий билет» и никакой госслужбы.
– Но, с другой стороны, в лице этих сбежавших мы лишаемся сотен тысяч айтишников, преподавателей, фитнес-специалистов, химиков... Мы лишаемся пополнения нашей интеллектуальной и политической элиты. Из-за того что деньги, которые должны тратиться на военно-патриотическое воспитание, на идеологию, непонятно куда тратятся.
Нужно проверить, куда они пошли. Что это за движения – «Наши», «Молодая гвардия», «Юнармия», какая ими и с ними была проведена работа, к чему это привело? Это вовсе не обличение, а призыв к проверке, насколько качественным было решение о создании всех этих и других подразделений и трате средств на них, на портянки/ручки или на перелёты людей, которые являются важными, взрослыми персонами вышеупомянутых организаций. Нужно их привлечь к ответу. 70% ответа уже пришло, это бегство молодёжи. То есть к ресурсам, которые выделялись нами на это, отнеслись преступно. Беглецы – жертвы, а самая главная жертва – это Россия, потому что мы многое теряем в лице этой активной и по-своему решительной молодёжи. Значит, было неправильное воспитание, кто-то же этим занимался, вот этих людей нужно наказать.
Кадры – решительно наше всё
– Что можете сказать на тему убогих индивидуальных аптечек?
– Ну мы же готовились к звёздным войнам, какая аптечка? Нам надо дождаться не просто, когда хорошие аптечки пойдут по решению министра. Он же (министр) может принять самостоятельное решение и сказать: «А ну, пехоте добавьте кровоостанавливающего, жгутов», но, для того чтобы сформулировать технический заказ и превратить нужные опции в штатные и структурные, мы должны пройти определённую бюрократическую процедуру, систему, а её тоже надо адаптировать к войне. И виноваты тут воровство и коррупция, из-за которой ужесточилась система отчётности. В общем, нам нужно дождаться, когда это будет штатная, правильная аптечка, с вещами, которые будут положены человеку, а не просто ИПП (индивидуальный перевязочный пакет) с пластырем для мозолей.
Я считаю, что сейчас всё разворачивается достаточно быстро и мы гигантскими шагами преодолеваем всё то, до чего довели вооружённые силы за десятки лет реформ, которые обескровили нас и так и не привели к рождению новой офицерской, командирской школы, без учёта опыта западных стран, без учёта опыта Великой Отечественной. От многого отказывались, многое порезали.
– При министре Сердюкове в больших количествах были сокращены военные училища, как сейчас решать проблему с кадровыми офицерами?
– Я против того, чтобы офицеров делили на две категории, для войны и для мирной жизни. Подобное недопустимо, это должен быть один человек, интенсивно готовящий в мирное время людей для войны, а во время военных действий руководящий уже готовыми людьми. У нас же, наоборот, есть паркетные офицеры, а для войны, мол, наберём потом других. Сейчас мы не можем человека держать за солдата в курсантских погонах пять лет, потом вдруг превратить его в офицера и уже в полку его доделывать, доучивать. А что касаемо непосредственно училищ, мы сейчас должны срочно из сержантов создавать младших офицеров, младших офицеров срочно доучивать на краткосрочных курсах до комбатов, заместителей командиров полков, начальников штабов полков, начальников разведки и прочих. Всех этих офицеров нужно очень оперативно готовить и переводить из младших в старшие, чтобы восполнять командный состав.
Плен не приговор
– А военнопленные? Порядка пятидесяти человек из украинских пленных вэсэушников изъявили желание служить в российских войсках. Это нормальная ситуация или всё же перебор?
– Нормальная ситуация. Не первый год уже военнопленные в Донбассе изъявляют желание воевать против Украины.
– То есть с непромытыми мозгами люди есть всё-таки.
– Ну бытие определяет сознание. Когда они видят, что здесь не людоеды, что здесь нормальные люди, которые за своё воюют. Дают возможность подумать, принять решение. Никто не склоняет – здесь такого нет. Сегодня ты склонил, завтра он расстрелял командира, сбежал с оружием. Зачем они такие нужны? Это не первый случай, у нас воюют бывшие украинские пленные в третьей Горловской бригаде.
– Понятно. А наши ребята, которых по обмену освобождают, будут в части возвращаться?
- Будут, а как же.
– Моральный надлом – он же бесследно не проходит после условий украинского плена?
– Кто справится с этим – тот пойдёт воевать, кто не справится – не пойдёт. Психологи работают обязательно со всеми, дают оценку. И принимают решение, сможет ли он выполнять боевую задачу? Человек может переходить в бригаду спецназа, а психолог может дать ему отрицательную характеристику за то, что тот не воровал конфет в детстве из магазина. По-разному бывает.
– Насколько я слежу за всеми событиями, сейчас хотя бы наладили связь между пехотой и артиллерией…
– До совершенства ещё далеко, а совершенства не будет, потому что планка, которую мы перед собой ставим, всё время будет расти вверх. Пока рано говорить о безоблачном существовании, о каких-то вещах, которые хотелось бы иметь, за сермягу. Пока плохое, как и очень хорошее, у нас на пике. Плохое пропадает, а хорошего порой не хватает.
Негатив есть ещё, но он как бы уже из ряда вон. Всё общество встаёт на дыбы, если там кого-то неподготовленного, необутого отправили в бой. И на потери общество реагирует гораздо острее, чем в начале. Мы растём, из клоаки выбираемся очень быстро, выскакиваем буквально.
- А командующего Суровикина хорошо воспринимают в войсках?
– Это первый командующий СВО, до этого вообще не было никаких командующих. Был это безымянный человек или какой-то коллективный разум. Он там побеждал или делал ошибки.
– Искусственный интеллект...
– Да-да, искусственный интеллект, который, кстати, нам обещали, но который почему-то не появляется в Национальном центре обороны. Наверное, не время ещё. Тут сложно критиковать, можно оценить партию в преферанс, если ты зашёл, к одному в карты заглянул, к другому, к третьему. А то мы вообще карт даже не видим. Чего гадать на кофейной гуще? Есть, есть генералы достойные, на которых можно делать ставку. И полковники на генеральских должностях тоже есть серьёзные ребята. Тут пока нормально, но нужно растить новых. Иначе мы так и останемся при дефиците. А это нежелательно.
Репортёр в дебрях СВО
– 1 декабря вступает в силу Приказ ФСБ «Об утверждении сведений в области военной и военно-технической деятельности России, которые при их получении зарубежными источниками могут быть использованы против безопасности РФ». Как изменится освещение СВО?
– Считаю, приструнят дебилов, которые сообщают местонахождение частей, сообщают о прохождении колонн, цели движения, фамилии, имена и отчества командиров без официального утверждения. В кадре спрашивай: «Можно я назову ваше имя, позывной?» Всегда говори: «Представьтесь». Это всё должно быть зарегистрировано видеосредством. Однажды я зашёл на территорию 205-й бригады, там был прокурорский генерал, который мне сказал: «Вас нужно расстрелять». Я ему отвечаю: «А смысл?» Он: «Чтобы вы больше так не делали. Вы сняли этого полковника скрытой камерой», – показывает на моего бывшего товарища, который там же находился. «Минуточку, – говорю, – во-первых, перед ним стояла бобышка с надписью «Вести», она – в кадре. Во-вторых, он мне помогал настраивать звук, говорил: раз, два, три, четыре». Разве скрытой камерой так делают? Я вообще не работаю скрытой камерой. Считаю, это низко, не по-репортёрски.
– Были блогеры или молодые военкоры, которые просились работать вместе с вами, чтобы научиться профессии?
– Я никогда никого не беру с собой. Если оторвёт ногу, человек останется калекой – зачем мне этот тяжёлый груз на себе нести? Я сам лечу на боевую задачу, если место в вертолёте только одно. Что мне, оператора отправлять, а самому на земле оставаться? Это вообще не комильфо. Если надо идти двоим куда-то, нам говорят, мол, парни, не надо кучковаться, то я оставляю человека посильнее, порешительнее в тылу, потому что он будет активизировать работу по нашей эвакуации, сам поможет эвакуировать либо тела достать. Я как бывший военный понимаю, что резерв должен быть серьёзным. Правда, иногда беру ребят с RT, которые пишут на эту тему.
– Как относитесь, когда военкоры публикуют расчленёнку в Telegram-каналах?
– Я сам иногда такое практикую. Порой подписчику не хватает достоверности. Но это не практика, а исключение.
– Периодически появляются сообщения о том, что хотят убрать с передовой военкоров, чтобы в тылу выдавать им опосредованную информацию. Обычно тема активизируется после того, как журналисты сообщают первыми то, что хотели бы утаить чиновники. Такое возможно?
– Нет ничего секретнее грязного подворотничка. Я подконтрольный человек. Но не пишу, что мне говорят, навязывают. Все знают, что я не контактирую на предмет идеологического противоборства. А работать вместе с пресс-службой корпуса или группировки по освещению деятельности войск для меня – честь. Я всегда аккуратен и дисциплинирован в этом отношении.
– Один начинающий журналист написал, что военкоры сначала отправляют материалы в АП, а потом, когда их одобрят и отцензурируют, публикуют. Я ответила: «Покажите мне репортёра, которому цензор подписал материал: «Разрешаю публиковать».
– Я такой репортёр. Вся сирийская кампания через это дерьмо прошла. Мы отправляли сначала одним, потом другим, потом третьим. Безграмотные представители департамента информации рылись в наших материалах, заставляли нас переписывать, заставляли нас снимать какие-то фабрики макаронные, какие-то заводы, какую-то шнягу.
– Зачем?
– Затем, что они думали, что это и есть управление репортёрами на войне.
– Сейчас они передумали или люди сменились?
– Нет. Не сменились. Просто сейчас такую блевотину выдавать невозможно, общество дерьмо не воспринимает. И я настаиваю на своих терминах. Обществу надо давать правду. В нынешних реалиях всё нормально. Война всё расставила на свои места. А та преступная информационная политика, которая велась в Сирии при помощи военных, это вообще кошмар. Надеюсь, кого-нибудь посадят в конце концов.
– Эта разрушительная политика проводилась на протяжении всей кампании?
– Да, как только ввели войска, сразу навели порядки люди в погонах. Я всегда об этом говорил. Все мою точку зрения знают. Конечно, администрация президента к этому не имеет никакого отношения. Никто туда не отправлял тексты. Всё осуществлялось в Минобороны.
– Ваш Telegram-канал имеет миллион подписчиков. Это уже персональное СМИ с огромным охватом аудитории. В целом каналы военкоров мощно нарастили аудиторию начиная с 24 февраля. Когда вы стали вести свой канал, какие были цели и задачи?
– Это поддержка моих репортажей, которые выходят на «Вестях». Это мой внутренний альянс между Сладковым-репортёром ВГТРК и Сладковым-репортёром в Telegram-канале. Это поддержка наших корпоративных усилий на ВГТРК. Это не раздвоение личности, а единый информационный стержень. Не ситуация с Довлатовым, который писал в «Советской Эстонии» одно, а записки в стол – другое. Я ни там, ни там не предаю себя. Рассказываю везде о той ситуации, которая реально существует. Это объединённая информация, которая где-то чуть шире, где-то уходит в YouTube, где-то – в «Яндекс. Дзен», в «ВК».
– Есть команда, которая занимается этой медиаимперией?
– Конечно. У меня есть оператор. Его зовут Александр Сладков. Есть человек, который пишет тексты. Его зовут Саня, отчество – Валерьевич, 1966 года рождения. А размещает моя дочь Арина Сладкова. Она тоже журналистка.
– Не до всей молодёжи дошло, что происходит и насколько всё серьёзно. Люди смотрят ТВ, читают прессу. Видят мнение неких экспертов, которых представляют как политологов, историков. Очевидно, не все из них таковыми являются. Часто пустословят или транслируют искажённую реальность. Как обычным людям отделить мух от котлет, не поддаваться на провокации, не погружаться в иллюзии, слушая таких «специалистов»?
– Опыт, как и половое бессилие, приходит с годами. Человек начинает сначала искать информацию везде, ему начинают нравиться определённые авторы. Потом эти авторы оказываются прощелыгами: пишут хорошо, но это не соответствует действительности. Люди со временем начинают понимать, что кто-то пользуется авторитетом, кто-то не пользуется. Не все, кто сладко поёт, могут гордиться своей связью с реальностью. Так с опытом и приходит понимание отличия Рубенса от рубероида.
– В целом освещение СВО объёмно. Читаем и смотрим топовых военкоров, тех военкоров, которые пока ещё не так известны. Многие из них выросли в тех краях. Есть ток-шоу, которые идут целыми днями на ТВ. Много чего есть. Но как донести до большого числа наших граждан, насколько значимы для всего мира в целом и в частности для России всё происходящее? Мы часто уступаем агрессивной пропаганде наших противников и по скорости передачи информации, и по расставленным акцентам. Не доходят смыслы до ума, до сердца, до печёнок у молодёжи, у обуржуазившегося среднего возраста. Что надо сделать, чтобы информационная машина заработала мощнее, адреснее?
– Надо разделить пропаганду, информационное противоборство и журналистику. Это не винегрет, которому столько ингредиентов придаёт вкус. Пропаганда – серьёзная работа, которой заняты серьёзные люди. Они получают за это деньги. Мне неизвестны тонкости их работы. Я репортёр, занимаюсь сбором информации и доведением её до населения. Сегодня мы ещё доводим некоторую информацию и до руководства. Наши журналисты активно работают и на «Дзене», и в Telegram, и на YouTube, и на RuTube, и в запрещённых сетях. Никаких ограничений нет.
– Читала, что люди, приезжающие из регионов в Москву, сдирают наклейку Z с машин, чтобы не разбили, не сожгли, не набили морду. Я сама с весны хожу в майках с Z и ловлю косые взгляды. Некоторые знакомые тоже такое замечали, а некоторые не решаются надевать, боятся.
– Человек, который надевает на себя Z, идёт в бой. И он должен быть готов в любой момент дать отпор. Ко мне вчера подошёл человек лет 45, такой подтянутый, и говорит: «Вы репортёр? А почему вы пропагандируете убийства?» Я ему ответил: «Пошёл ты». И он сразу ушёл. Я не стесняюсь своих слов. Идёт война. Почему я должен предавать своих друзей, которые там рискуют жизнью? Мы часто вспоминаем Сталина: где бы эти люди сейчас были? Беломорканал бы строили. И мне с такими не по пути.
– Согласна, Александр, спасибо огромное!
