Бобрый вечер!
Крокодил носился по местной ярмарке, словно обезумевший. Впрочем, беспокоиться стоило разве что другим посетителям ярмарки, которых чуть не сбивала с ног какая-то скоростная белка, следом за которой неслась с неожиданной для столь мелкой особи прытью Ухти-тухти.
В общем, если не затоптан первой и не добит второй, можно считать, что повезло, ибо, когда Крокодилу не хватало квашеной капусты, он становился малоуправляем и неоправданно тонизирован.
В данном же случае, капуста резко потребовалась еще и Осе, которая вот-вот должна была явиться к родным пенатам. Возможно, только с собственным пристрастием Крокодил и справился бы, но пристрастие, помноженное на желание Осы, было слишком сильно, чтобы остаться сидеть на ветке.
К счастью, все обошлось, и возвращение домой было вполне благополучным.
Параллельно было добыто довольно многое и многое заказано и не только для беличьего семейства, но и для их не вполне адекватных родичей, которые всё еще витали в облаках, считая, что положив в закрома орехов весом с «балшой-прибалшой арбуз», они смогут обеспечить себе полную пищевую безопасность.
Впрочем, это был еще не пик наивности, ибо многие вообще считали, что ничего ни в какие закрома класть не стоит, потому что скоро Хладолесью конец, Опушка станет Нью-Васюками, и жители Разнолесья, Бизоностана, да и всего мира будут считать за честь хотя бы постоять рядом пусть даже с самым вшивеньким кабанчиком, ибо именно кабаны стали для всего Великого Леса символом свободы.
Даже если эти кабаны – дятлы.
Посему можно смело ждать небывалого взлёта и не морочить себе голову каким-то там презренным жёлудем или орехом насущным.
Было крайне странно слышать и видеть такое от кабанов, которые во все времена славились именно своей склонностью к ведению хозяйства и даже жадностью. Само слово «кабанчик» или «опушкинец» было синонимом некоей смеси из жлобства и хозяйственности.
Сейчас же вся опушка словно с ног на голову перевернулась и это не замечали разве только сами кабаны и дятлы.
Был у Крокодила знакомец из Добермании. Можно сказать истинный доберманец – этакая белокурая бестия, которая могла бы стать украшением любого пропагандистского плаката былых времен этой части Разнолесья.
Единственное, что не вписывалось в «золотой стандарт» – это его черные волосы. Впрочем, это было не единственное несоответствие. Так знакомец был доберманским НС. Так сказать ультраправым доберманом, считавшим, что Добермания должна быть для доберманов и лишь для тех приезжих, кто разделяет доберманские исконные ценности.
При этом он был лютым медведофилом и почитателем Хладолесья. Периодически он связывался с Крокодилом, ибо мало того, что прошлое у них было общее, так еще и, когда их пути разошлись, остались общие интересы. Вот и беседовали эти два очень непохожих друг на друга зверя пусть и нечасто, зато содержательно.
В последнюю беседу сей добер (назовём его Тидрек) сообщал, что вся Добермания ума не приложит, что за диво она созерцает.
Ибо еще совсем недавно всем казалось, что в этой забитой мигрантами части Разнолесья наибольшую опасность и максимум поводов для беспокойства представляют выходцы из далеких южных краёв – из всяких степей, полупустынь, саванн и джунглей, но уж никак не из находящейся по соседству Опушки.
Ранее доберманы вообще не видели разницы между мишками из Хладолесья и кабанчиками из Опушки.
И те и другие на первых порах не слишком вписывались в местные реалии, итогом чего становились одиночные эксцессы то тут, то там.
Но в скором времени все они понимали что к чему и вливались в местное общество, если и не на 100%, то, во всяком случае, настолько, чтобы не привлекать к себе никакого внимания.
Но тут случился конфликт между Хладолесьем и Опушкой и кабаны словно мутировали. Если бы ранее кто-то сказал, что не только весь доберманский народ, но и всё Разнолесье станет свидетелем выраженного массового помешательства, случившегося в кратчайшие сроки с представителями только какой-то одной части Великого Леса, ему бы не поверили.
Но это случилось. Верить своим глазам было сложно, но приходилось.
Отчасти понять опушкинских кабанов доберманы могли, но при столь вульгарном поведении взаимопонимание работало через раз и всё реже. Особенно в свете того, что доберманы были из числа тех зверей, которые истово чтили регламент, этикет, субординацию и любые другие правила.
Кабаны же никаких правил не признавали, вели себя вызывающе, и в контексте этого у доберманов всё более крепла мысль, что медведя́ как-то симпатишнее, и что отнюдь не их стоило «швайне» назвать.
Одним словом, почти никто, по крайней мере, в Добермании, ничего не понимал, но очень многие начинали чавой-то чуйствовать, хотя пристрастный к рационализму и формальностям доберманский ум с чуйствами считаться и не хотел.
Однако, насколько знал Крокодил жизнь, сколько чувства в подпол не загоняй, ничего хорошего из этого не выйдет, ибо разум служит, а чувства правят. Правят даже из подпола.
Что же до более приземлённых материй, то день прошел пречудесно, капуста была добыта, Оса встречена, белками было приготовлено всё то, что они не успели сделать вчера, и в конечном счете счастливое семейство уселось за столом на родимых ветвях.
Пар из чашек с чаем поднимался над еловыми ветвями, с ветвей свисали восемь мохнатых беличьих лап, а за пределами разлапистой ёлки падал первый в этом году снег.
Продолжение следует.
До встречи!