«Карусель теней» — Андрей Васильев
– Вот и я! – весело сообщила мне Жанна, выныривая из черноты багажного отделения и традиционно восседая на моем чемодане. Она во всех аэропортах, где мы побывали, поступала так же. Нравилась ей эта забава. – Слушай, чего Шереметьево все кому не лень критикуют? Все тут нормальненько, чистенько, сотрудники в одинаковой форме, аккуратненькие такие. Не то что…
– Жанна, ну сколько можно вспоминать тот случай? – устало осведомился у своей неупокоенной спутницы я, когда она оказалась рядом со мной. – Ну, завалили тебя один раз чемоданами, да. Но когда это случилось? Год прошел. Или даже больше. И потом, ты тогда больше смеялась, чем злилась. Я же помню!
Но в целом с ее точкой зрения я был согласен, Шереметьево выгодно отличалось от ряда аэропортов, в которых мне за минувшие два года довелось побывать. Например, в Барселоне я был просто шокирован размерами и безлюдностью тамошнего воздушного порта. Нет, так-то он всем хорош, но вот только идешь по нему, идешь и не знаешь – есть тут еще люди, кроме тебя, или нет? Там, позади, где паспортный контроль остался, они точно попадались. А тут – не факт. И главное, ни тебе магазинов в изобилии, ни тебе ресторанчиков в ассортименте. Одни коридоры, переходы да желто-выгоревший пейзаж за окнами.
Впрочем, путешествие по коридорам нового терминала мне как раз Барселону и напомнило. Правда, на безлюдье тут, конечно, жаловаться не приходится.
Но это все мелочи. Главное другое – я наконец-то вернулся домой. В Москву.
Врать не буду – соскучился. Правда соскучился. Новые города, впечатления, друзья и подруги – это прекрасно. Но чем дальше, тем больше меня тянуло сюда, в огромный муравейник, который скоро как тысячу лет носит имя Москва. Мне не хватало этих улиц, скверов, кофеен, обманчивого городского дружелюбия и его же непритворного равнодушия. Я соскучился по зимним московским хлябям, летнему зною, осеннему сплину и весеннему прозрачному небу.
Нет, я прекрасно провел эти два года. Повидал мир, многое узнал, многое понял, обзавелся неплохими связями и даже заработал определенную репутацию в узких кругах тех, кто считает днем Ночь. Не скажу, что жизнь все это время была безоблачна, нет. Случалось такое, например, что по тем или иным причинам меня хотели убить. Вот хоть бы Париж вспомнить. Там я столкнулся со своим собственным прошлым в самом прямом смысле. Местные чернокожие поклонники культа вуду пронюхали, что именно я стал причиной смерти их негласного лидера, которым являлся покойный Кащеевич, и по этой причине устроили на меня форменную охоту, в которую вскоре оказалась вовлечена куча народу, в том числе одна очень шустрая местная ведьма по имени Жозефина, а также несколько сотрудников Бюро, тамошнего аналога отдела 15-К. Выпутаться я, конечно же, выпутался, но во Францию с тех пор стараюсь нос не совать без особой нужды. Особенно в Париж. Почему? Просто не все вудуисты тогда свои курчавые головы в финальной переделке сложили, кое-кто уцелел. А они ведь меня не просто убить хотели. Они меня сожрать собирались. Сначала еще живого как следует дубинками поколотить, чтобы мясцо помягче стало, а после зажарить.
Или можно Чехию вспомнить. Прага – город вообще непростой, с давней и мрачной историей, там всегда следует нос по ветру держать. Жаль, что мне сразу этого никто не объяснил, может, тогда и не влип бы я в на редкость мутное дело, связанное с наследием императора Рудольфа Второго, его придворного мага Льва бен Бецалеля и астронома Тихо Браге. Хотя, ради правды, тут большей частью подвело меня собственное тщеславие. Просто мне очень понравилась девушка Генриетта, с которой я познакомился на второй же день пребывания в Праге, распустил я перед ней перья, что твой павлин. А когда узнал, что она одна из тех, кто живет под Луной, так и вовсе раздухарился.
Результат – смертельно опасное приключение в пражских подземельях, включая такие, о которых даже местные диггеры не ведают, дырка в левом боку, которая чуть не отправила меня на тот свет, и окончательная уверенность в том, что есть на Земле тайны, которые лучше не знать. Впрочем, из плюсов этой истории стоит отметить совершенно фантастическую неделю, что мы после провели с Генриеттой в Карловых Варах, и селфи с настоящим големом.
И так страна за страной, город за городом. То ли я мастер находить приключения на свою голову, то ли все же проклял кто-то меня еще тогда, два года назад.
Хотя – вру. Последние полгода выдались относительно спокойными. Большей частью я их провел в Венгрии, на берегу одного из тамошних озер, в тишине и безмятежности, почти не выбираясь в людные места. Нет, какое-то количество заказов по своей ведьмачьей специальности за это время взял, конечно, но куда без этого? Есть-пить мне что-то надо, верно?
И ведь хорошо там было, в Венгрии. На самом деле хорошо. Летом не слишком жарко, зимой не сильно холодно, еда вкусная, воздух чистый, люди вокруг хорошие. Правда, они меня поначалу принимали то ли за бандита, то ли за олигарха. Ну вот подумалось им, что неспроста русский тут, в европейской глуши, обитает. Наверняка прячется или от правосудия, или конкурентов. Потому поначалу местные мужчины, когда я заходил в местный бар, смотрели сторожко, не зная, что от меня ожидать, а бармен всякий раз заводил песню Робби Уильямса «Party like a Russian». Но зато этот флер таинственности притягивал ко мне местных девиц из числа тех, кто ищет приключений на свою подтянутую или не очень задницу.
Но мне они все были неинтересны, так как у меня уже была Маргит. Красавица Маргит. Ее губы пахли вечерней свежестью воды, косы напоминали реки, а глаза отливали синевой неба.
Мы почти поверили, что встретились не зря, что это судьба. Но ее брат, между прочим самый настоящий чародей, наследник тех, старых мастеров, не сильно хотел видеть своим зятем ведьмака из далекой России. Нет, он ко мне отлично относился, но называть родичем категорически не желал.
Тем более что мне начала сниться Москва. Все чаще и чаще. Она ждала меня, я ощущал этот зов почти физически. И с каждым новым рассветом я все сильнее осознавал: время странствий подходит к концу. Мое место там, в далеком и суетном городе, а не здесь, на берегу озера. Там я родился, там обрел свою новую суть, там, надо думать, когда-нибудь меня навсегда заберет к себе та, которой я служу.
Вот так и вышло, что Маргит осталась в Венгрии, а я, поняв в одночасье, что если в ближайшие два-три дня не глотну майского московского воздуха, до отказа напоенного атомной смесью ароматов свежей листвы, выхлопных газов, дорогой парфюмерии, близящейся грозы и свежесваренного кофе, то попросту умру. От тоски. В том году не умер, но в этом точно копыта откину.
Короче, одним днем собрался и уехал. Сначала в Будапешт, а уж оттуда сюда, домой. Устал за время дороги как собака, но все равно счастлив!
«Последний барсук» — noslnosl
Главный герой, обычный автослесарь, обнаруживает невероятную способность. Каждый раз, когда он умирает, его душа и разум возвращаются обратно во времени в третье июня двухтысячного года - на следующий день после того, как ему исполнилось двадцать лет. Он раз за разом проживает жизнь заново.
Проснувшись, Иван вначале не мог сообразить, где находится. Слишком свежо, ветерком обдувает, при этом не холодно. До ушей доносится звук проезжающих автомобилей, нос ощущал запах выхлопных газов, а спина слегка ныла от чрезмерно жесткой и неудобной поверхности.
Открыв глаза, Ваня обалдел пуще прежнего. В первую очередь он отметил, что спал на улице! Это был какой-то парк. Ему казалось, что он уже видел этот парк, но он расположен явно не в Челябинске. Во-вторых, на нём была надета армейская форма старого образца, ещё та старая пятнистая зелёнка тех времён, когда ему довелось отдавать долг родине.
В последний раз такое приключение случилось с Ваней далёкие тридцать пять лет назад, когда он после демобилизации добирался из воинской части, расположенной в Волгограде, в которой проходила его служба, в деревню под Челябинском. Тогда он загулял, из-за чего опоздал на поезд. Приключение было настолько ярким, что запомнилось на всю жизнь. Он помнил, что собирался спать на вокзале, но там до него докопался какой-то бомж, предлагающий вместе пожрать и выпить. Естественно, за счёт солдатика. Деньги у Вани были, пусть и не космическая сумма, но кое-что ему накопить удалось. Но светить наличными перед мутным бродягой он не рискнул. Выгреб из кармана мелочь и купил сосиску в тесте, которую разделил напополам с бомжом.
Тогда Иван не умел резко отшивать людей. Оно и понятно, ему было-то всего двадцать лет. Молодой наивный парень, жизни особо не видевший. На тот момент он почти треть жизни провёл в детском доме, ещё двенадцать лет прожил в глухой деревне с приёмными родителями и два года в закрытом мужском коллективе нёс службу в автороте. Не то чтобы ему повезло с местом службы, просто он один из немногих парней, согласившихся пройти обучение в ДОСААФ. О чём он ни разу в жизни не пожалел, ибо в армии получил опыт вождения и ремонта автомобилей и дембельнулся с водительским удостоверением на управление легковыми и грузовыми автомобилями.
Именно тогда он первый и последний раз ночевал в парке на лавочке. Хотел поскорее отделаться от бомжа, а тот увязался за ним и не отставал. Ваня потом с улыбкой вспоминал, как в какой-то момент отлучился якобы справить нужду, а когда скрылся с глаз мутного типа, то быстро сбежал. Но после этого возвращаться на вокзал раньше времени у него не было никакого желания. Его поезд должен отправиться лишь в три часа дня. Тратиться на гостиницу парень не хотел, думал сэкономить денег на что-то более полезное. Поэтому он лёг спать прямо на лавку в ближайшем парке прямо в центре города. Тогда ночью к нему ещё подходили патрульные милиционеры, с которыми состоялся довольно неприятный диалог, чуть не закончившийся поездкой в КПЗ (камеру предварительного заключения). Но обошлось. Стражи порядка вошли в положение солдатика, сами недавно были такими, так что они оставили его в покое.
Чем ещё сильнее запомнился этот день, так это своей ироничностью. В то утро, когда он проснулся на лавке, у него был день рождения — третье июня двухтысячного года — тогда ему исполнилось ровно двадцать лет. Такой день рождения сложно забыть.
И вот всё повторяется заново.
Очередным фактом, который вверг Ивана в ступор, оказалась худоба. Не то чтобы он совсем уж раскабанел, но лет с тридцати его фигура заплыла жирком и была довольно плотной. Сейчас же он был худой и мускулистый, как в молодости, при этом чувствовал себя так, словно заново родился, а не провёл ночь на деревянной лавочке. В его пятьдесят пять лет после такого встать было бы проблематично, если бы вообще получилось из-за заклинившей спины.
Тщательно изучив свой гардероб, Ваня впал в ступор: это была его дембельская форма! Его, мать его, дембельский наряд! Он помнил, как полгода потратил на вышивку, плетение аксельбантов, словно не в автороте служил, а в швейных войсках. Тогда ему казалось, что он выглядит щегольски — этакий мачо российского разлива, к ногам которого будут падать все девки. Но ничего подобного. Став постарше, он осознал, как же это глупо смотрится со стороны. Уж лучше обычная военная форма, чем клоун, обшитый верёвками.
В кармане обнаружились деньги, военный билет и водительское удостоверение старого образца. Очень старого образца! Большой ламинированный документ был размером с пару банковских карт. Носить такой в бумажнике неудобно, как и старые свидетельства регистрации транспортных средств (СТС), которые имели аналогичный формат. Для водительской тряхомудии приходилось покупать отдельный кожеток, похожий на обложку для паспорта. А уж когда страховки пошли, до их перевода в чисто электронную форму, потом добавились диагностические карты, документы на дополнительное оборудование и прочее. Ух, тогда приходилось возить с собой толстую пачку бумаг, чтобы не нарваться на штраф… Такие права отменили ещё где-то в восемнадцатом году. Возможно, это произошло раньше, просто когда Ваня в очередной раз менял свои права на новые, как раз в восемнадцатом году, документов такого образца уже не выдавали. А уж современное водительское удостоверение, полученное им в двадцать восьмом году, то самое с компьютерными чипами и биометрическими данными, вообще и рядом не стояло. Там куча голограмм, защит и водяных знаков. На свету «блястят» аки павлин, распустивший хвост перед самкой.
Удивительно, но документы были его. Что в военнике, что в правах имелись его старые фотографии, сделанные в возрасте восемнадцати лет. Имя, фамилия, отчество — всё честь по чести: Иван Иванович Иванов. И дата рождения его.
«Уровни Глубины» — Shin-san
С этим миром явно что-то не так..
Здесь есть Глубинные - неведомая раса почти неуязвимых морских монстров, вытеснившая людей с морей и океанов. И противостоящая им настоящая фантастика наяву - аватары боевых кораблей прошлого, обретших новую жизнь в душах и телах юных девушек.
Угодивший в этот мир парень, волей случая взявший за руку умирающую Высшую Глубинную, явно не предполагал, чем для него это обернется. Но судьба никогда не закрывает перед тобой одну дверь, не открыв после этого другую...
Большой десантный корабль «Ямал» Черноморского флота РФ, бортовой номер 156, рассекал спокойные, голубовато-бирюзовые воды Средиземного моря. Позади, за более чем месяц одиночного плавания, оставались размеченные пенным пунктиром кильватерного следа Босфор, Мраморное море и Дарданеллы, пройденные в сопровождении нагловатых бело-красных катеров турецкой береговой охраны и несколько раз появляющихся НАТОвских самолетов, гнездящихся на близкой базе ВВС Инджирлик.
Сейчас же расцвеченное разноцветными огнями южное побережье Турции и греческий остров Родос почти скрылись в прибрежной дымке, и «Ямал» все дальше и дальше уходил в сгущающуюся, бархатную средиземноморскую ночь, двигаясь курсом на юго-восток или, говоря по-флотски, на зюйд-ост.
- Курсант! – раздался зычный голос мичмана Борейко, и я, оторвавшись от лицезрения погружающегося в темноту моря, на автомате выпрямился и привел в уставное положение форменную пилотку, сдвинутую до этого на затылок. – Чего сачкуешь? Что с освещением в грузовом трюме?
- Все в норме тарищ мичман! Два переключателя-пакетника перегорели, заменил, оставшиеся вот, в коробке.
- Понял. Давай их сюда, - протянул руку мичман. - А сам дуй к старпому, у него для тебя поручение есть.
- Есть дуть к старпому, - ответил я и спешным шагом двинулся вперед, но, зайдя за надстройку, тут же сбавил темп. Спешить было совершенно некуда, да и незачем, это я понял еще на первом курсе. Принцип «От службы не бегать, но и к службе не стремиться» вывели все же очень неглупые люди.
Хотя в моем случае можно было и проявить немного служебного рвения. Попав волею случая и решением отцов-командиров своего родного военно-морского училища в рамках положенной всем третьекурсникам корабельной практики на один из десантных кораблей Черноморского флота, я был рад просто до чертиков.
Как оказалось, БДК «Ямал» участвовал в знаменитом «Сирийском экспрессе», который в виде «карусели» из кораблей, постоянно доставлял в порт Латакия технику и боеприпасы для регулярной сирийской армии и наших, российских летунов, уже который месяц мешающих с землей толпы тряпкоголовых «бармалеев» - фанатиков-исламистов и целой кучи разнообразных групп боевиков, гордо именующих себя «оппозицией».
Так что поучаствовать, хоть и краем, в этой исторической заварухе, и вдобавок получить честно заслуженный значок «За дальний поход», было гораздо интереснее, чем провести несколько месяцев на береговых базах флота или стоящих на приколе кораблях, куда попало большинство моих сокурсников.
Но в этом приличных размеров бочонке меда нашлась и причитающаяся по закону ложка дёгтя – я, как один-единственный курсант на борту десантного корабля не только частенько стоял вахты наравне с экипажем в качестве дублера мичманов и офицеров, но с самого отплытия стал бессменным «дежурным велосипедом» - порученцем всего комсостава «Ямала» разом. А во время, свободное от собственно практики, поступал в безраздельное распоряжение боцмана корабля, мичмана Борейко, который был только рад помощнику, способному выполнять задания и работы несколько сложнее, чем большинство матросов срочной службы.
Так что с утра я стажировался во всех боевых частях корабля по очереди - на мостике, в штурманской или в машинном отделении, попутно выполняя кучу поручений от офицеров, а во второй половине дня, если не заступал на вахту, то боцманской волей возился с электрикой, слесарил, а порой и занимался самой распространенной и бесконечной на флоте черновой работой – очисткой от ржавчины и покраской. Ведь построенному в 1988 году кораблю было почти тридцать лет, а он был железный и ходил по морю, которое суть есть вездесущий и агрессивный соляной раствор.
Постучав в дверь каюты старпома и дождавшись одобрительного ворчания изнутри, я толкнул от себя ручку, привычно прикладывая правую ладонь к уху:
- Товарищ капитан третьего ранга, курсант…
- Вольно, гардемарин, отставить доклад, - и плотный, усатый кап-три в форменной кремовой рубашке без галстука, прямо с порога сунул мне в руки солидную пачку журналов. – Слушай боевую задачу: с синих все переписать в зеленые - и чтоб без помарок и не как курица лапой. Я, если что, буду на мостике, там с метеосводкой дурь какая-то творится – северное сияние они увидели, наркоманы… Вопросы есть? Вопросов нет. Выполнять!
- Есть! - Ответил я уже закрывшейся перед носом двери. Э-хе-хе, горек ты, хлеб писаря… Но даже «припашка» у старпома в виде заполнения от руки и разборчивым почерком бесконечных бланков и журналов, не могла испортить мне настроения. Сам по себе поход на боевом корабле через четыре южных моря и ощущение причастности к событиям в Сирии сторицей окупали любые хлопоты и тяготы.
Прежде чем засесть за работу, я выглянул наружу, осматривая окончательно потемневшее небо, слегка затягиваемое набегающими с юга облаками. Море шло крупной зыбью, никаких аномалий замечено не было, но прямо по курсу, почти у самого горизонта, действительно отсвечивали какие-то неясные всполохи. Но это мог быть и обычный грозовой фронт, идущий со стороны Египта, а не какое-то северное сияние, крайне маловероятное в этих широтах. Хотя посмотреть было бы интересно, конечно…
Писанина, с которой я обосновался в выделенном мне в единоличное пользование пустующем десантном кубрике – наш БДК вез в Сирию не личный состав, а десяток «Уралов» - грузовых машин, топливных наливников и солидную гору опломбированных контейнеров, охраняемых двумя приданными отделениями не особо разговорчивой морской пехоты из контрактников, - и отняла весь остаток вечера до ужина и после него, так что в койку я упал почти в двенадцать по корабельному времени, сунув ценные журналы под подушку.
«Уникум 1: Тайная дверь» — Дмитрий Билик
Магия, загадочные существа, сверхспособности. Безумие, скажете вы? Я сам думал так еще совсем недавно. До того момента, пока на моем пороге не появилось двое людей из Департамента образования. Только не нашего, а магического. Мол, я не просто одаренный маг, а уникум. Кто это такой и почему именно уникумы мрут как мухи - придется узнать в самое ближайшее время.
Сухой щелчок пальцев нарушил убаюкивающую тишину. Даже муха, сидевшая на настольной лампе и морально готовившаяся к приближающимся холодам, взлетела, но, описав небольшой круг, села обратно.
Жилистый старичок недовольно покосился на нее, пошуршал газетными листами и щелкнул пальцами еще раз. Ничего. Семен Константинович Шихман (так звали старичка) нахмурился, помял переносицу, которую натирали большие очки в роговой оправе, и перелистнул страницу.
Как человек опытный, он понимал практическую бесполезность своей работы. По осени сила уже почти не проявляется, не выплескивается. Повелось так. Будто подвластная человеческой круговерти, она фонтанировала весной, уже более спокойно выказывалась летом, но чтобы осенью... Случаи были настолько единичными, что их запоминали надолго.
Газетный лист шурша лег на потертый стол, а старик щелкнул пальцами еще раз. Машинально, чуть позевывая. Однако тут-то все и случилось. С пальцев сорвались синие искры и посыпались на страницы «Вечернего вестника». Настольная лампа мигнула, а несчастная муха, поняв, что не будет ей здесь покоя, с недовольным жужжанием улетела на шкаф.
Сам Семен Константинович с учащенным сердцебиением стал читать короткую заметку в рубрике «Происшествия»:
«…на улице Гагарина произошло частичное обрушение крыши, вследствие чего пострадал гражданин Н., 1978 года рождения. Прибывшие медики констатировали перелом ключицы. По данному факту возбуждено уголовное дело по статье 118 УК РФ…»
Дочитывать все это крючкотворство Семен Константинович не стал, уже ухватив суть. Объектом поиска гражданин Н. быть не может. Слишком стар для неинициированного. Значит, все дело в обрушении. И тогда получается, что некто, в ком проснулась сила, решил этого гражданина Н. убить?
Еще четверть часа назад старик грустил, но теперь его словно подменили. Шихман дрожащими от волнения руками сложил газету на нужной ему странице и побежал в архив. Здесь было на удивление пусто. Семен Константинович, будучи запертым в своем мирке, вновь все пропустил — еще утром пришла разнарядка сверху усилить оцепление очередных привозимых мощей. Народу катастрофически не хватало, поэтому привлекли несколько магов даже с их ведомства.
Но старику так было даже лучше. Вихрем он ворвался в отдел «Возможных неиницированных», нашел в картотеке нужную улицу и принялся рыться в папках. Подростков было много, но Семен Константинович по старому опыту сразу стал просматривать дела тех, кто жил в магических семьях. Сопровождал он это все знакомым щелканьем пальцев. И каково же было его удивление, когда все дела оказались пустышкой.
Значит, не Рожденный. Следом Шихман стал изучать семьи «упоминаемые» — в них маги появлялись время от времени. Могли через поколение, а бывало, что и через века. Хорошо, что старик и ему подобные, которых и набирали в Департамент, да и вообще в Министерство просвещения, к работе относились серьезно. Документацию они вели скрупулезно, с большой долей занудства. Но и тут никого не оказалось.
И не Проснувшийся. Старик сел на свободный офисный стул и вытер со лба проступивший пот.
Оставался только один вариант, и Шихману он категорически не нравился. Семен Константинович все еще надеялся, что ошибся. Да, первый выплеск обычно происходит рядом с домом, но что если неинициированный нарочно пришел на место преступления?
Чем дальше Шихман листал дела немагов, тем больше успокаивался. Да, так, наверное, и есть. Показалось. Обычно ты или Рожденный, или Проснувшийся. А третий вариант, аномальный, встречается крайне редко.
И когда Семен Константинович почти убедил в этом себя, при очередном щелчке с пальцев вновь сорвались синие искры. Только теперь они, будто подхваченные ветром, сначала пролетели над газетой, а потом осыпались над черно-белой фотографией. На него смотрел худой мальчишка с острым подбородком, темными волосами и пронзительными, будто кричащими, глазами. Тот, в семье которого никогда не было магов. И тот, кто мог стать им сам. В первом поколении. Точнее, уже стал. Другими словами — Уникум. И еще, возможно, несостоявшийся убийца того самого гражданина Н.
Старичок достал телефон с крупными кнопками (такие телефоны у продавцов именовались «пенсионерскими») и непривычно быстрыми движениями набрал номер.
— Павел Сергеевич, у нас ЧП.
Громкая трель дребезжащего звонка разорвала царившую в квартире тишину в клочья. Я невольно вздрогнул и пролил на пол сладкий чай. Вот ведь зараза... Надо бы протереть сразу, пока не высохло. Интересно, кого это там принесло?
Открывать я не собирался. Кто это может быть? Кто-то из соседей, с которыми мы давно перестали даже здороваться (спасибо отчиму)? Или «проверяющие» из различных псевдогазовых служб, что тоже вряд ли будут долго настаивать на общении? А может, очередной фермер привез картошку и теперь пытается сбагрить ее по бросовой цене, обзванивая квартиры? Хотя они обычно пользуются домофонами. А тот у нас отключен за неуплату.
Но этот некто не унимался. После короткого перерыва звонок зазвенел вновь. Как раз тогда, когда я уже достал тряпку из-под ванной. Таким макаром они, чего доброго, дядю Колю разбудят. А этого делать категорически нельзя. По крайней мере, в его нынешнем состоянии — опасно. Я тихо подобрался к двери и взглянул в глазок.
Их было двое. Старик и молодой мужчина. Первый, в жутком светло-сером плаще из каких-то непопулярных советских фильмов, держал под мышкой газету и периодически поправлял массивные очки. Он напоминал забытую в холодильнике свеклу — сморщенный, сухой, даже неприятный. Зато спутник был его полной противоположностью. Высокий, статный, словно сошедший с обложки какого-нибудь журнала мужской одежды. Такие же есть, наверное? Не знаю, я подобные издания не читаю.
Но то что незнакомец был красив — это факт биологический. Черные смоляные волосы ровно зачесаны набок, зеленые глаза лучились любопытством, а рот чуть искривлен в довольной улыбке. Чему, спрашивается, он тут радуется?
«Мы никогда не умрем. Милорд» — София Баюн
Никто больше не верит в Правильный Мир. От темноты больше не отгородиться ни стенами, ни словами.
Мартин больше не может влиять на происходящее и не верит в то, что любовь способна что-то исправить. Он отказывается от своего прошлого и рассказывает новую сказку. Самую длинную и самую сложную и для него, и для Виктора. И оба не знают, каким будет ее финал.
Может быть, его знает девушка, которую ищет Виктор. Которая называет Мартина Милордом и не хочет, чтобы сказка заканчивалась.
Только разве отпустит сердце
глубочайшая из могил?
Завтра год, а быть может — больше,
как его я похоронил.
Хименес
Тишина была ощутима. Она давила на плечи, сгущала воздух, и он застревал в легких. Путалась в волосах и оседала на коже.
Мартин не знал, сколько времени слушает тишину.
Когда проем закрылся, отрезав его от внешнего мира, он долго не мог поверить, что это и правда произошло.
Слишком быстро Виктор нашел способ его запереть, и подействовал этот способ слишком быстро. Только что он сменил решетки Виктора своими, оставив себе возможность в любой момент вмешаться в происходящее. А теперь ничего нет. Только полуразрушенный дом, Орест, едва светящий своим фонарем в углу и почти погасший огонь в камине, холод, темнота и тишина.
Сначала Мартин пытался пробить возникшую стену. Он рисовал проемы, пытался разрушить кладку, сделать новый проем, но ничего не выходило.
Потом он пытался слушать, что происходит снаружи. Но быстро понял, что затея бесполезна – из-за стены не доносилось ни звука.
В конце концов он понял, что у него есть два выхода. Один – открыть вторую дверь, выйти в темноту, пронизанную теперь красными сполохами, и там умереть. Мартин помнил, как в детстве ушел далеко от дома и чуть не погиб, но, потеряв сознание, пришел в себя рядом с проемом. Он не был уверен, что теперь вернется таким образом. Не было никакого проема. И связи с ним наверняка не было. А значит, уйти в темноту было бы верным, хоть и мучительным способом самоубийства.
А еще можно было попытаться сохранить рассудок и дождаться, пока что-то изменится. Может, однажды проем снова появится. А может, он сумеет найти другое решение.
Что делает снаружи Виктор, приехавший к сестре для того, чтобы она в чем-то помогала ему? Мартин не сомневался в том, что ничего хорошего он не задумал. Но он не привык насильно вторгаться в мысли Виктора, и когда ему понадобилось это сделать, просто не смог вовремя узнать правду, отделив ее от лжи. Виктор отлично скрывался.
Прекрасно лгал.
Не он ли, Мартин, его этому научил?
Но когда-то ложь была единственным их спасением. Целый мир играл с ними в свою игру, в которой не было четких правил. Если бы Мартин не лгал когда-то – они оба не выжили бы.
А может, так и было бы лучше.
Что происходит сейчас? Кого Виктор убивает, кому он лжет, чью жизнь ломает своими манипуляциями?
Мартин не знал. Не мог знать, и это сводило его с ума.
Но безумие было тем единственным, что он не мог себе позволить. Он ясно понял это в тот момент, когда позволил себе всерьез задуматься о возможности такого исхода.
И тогда Мартин сел на пол, прислонился к стене, закрыл глаза. И погрузился в долгое, стылое оцепенение на грани яви, сна и бреда.
…
«Ты вор?..»
«Я не знаю, кто я».
Слова зажигались белым в темноте и рассыпались светящимися бабочками.
А теперь знает?
…
«Хочешь… будешь Мартин?» – раздается детский голос в темноте.
Имя звенит весенним солнцем. Мар-тин. Обещание лета. Мысли о теплом пухе и безопасности белого крыла.
…
«Какой он, Мир-Где-Все-Правильно, Вик?»
Они сидят на берегу озера, и на плечах остывают полосы ударов. Первая в жизни боль. Первое разочарование. И первая горячая, болезненная благодарность.
Какой он, каков этот мир? Не вспомнить. Не вернуть его тяжести в ладонях, не найти дороги к началу. Кого уже не спасти? Кто не узнает ничего о правильном мире?
…
«В пурге не бывает огня. Ничего не болит».
Не любить и правда оказалось проще. Запереть сердце на замок. Хрипеть каждое слово сквозь удавку алого платка.
Мартин не чувствует, как судорожно дернулись его пальцы. Будто из-под них выскользнула обледеневшая опора.
Все пошло не так с самого начала. Что он, Мартин, человек без тела, без голоса, мог противопоставить целому миру, который не желал быть правильным? Он выплетал сказки, утешающую ложь, советы и признания.
Все, что он мог сделать. Слишком мало.
Он всегда мог слишком мало.
Слишком мало оказалось любви. Слишком мало лжи. Слишком мало правды. Чего он еще не отдал?
Сколько бы он ни отдавал – этого всегда было недостаточно.
…
«Ирина, Ира, Ириша – Риша», – впивается в сознание мягкий голос.
Девочка, только что потерявшая друга.
Самые голубые глаза из всех, что он когда-либо видел. Чистые и ясные, как небо.
Маленькая сережка с синим камнем. «Это мне Влас подарил». Маленький мертвый пес, дворняга с седой мордой и тряпичными ушами.
…
«Тот, кто закрепит эту звезду – станет героем».
Ель упирается в черноту. И если закрепить на ее макушке звезду, она будет светить на небе. Мартин тогда не думал об этом, но ясно видел теперь – они пытались оставить свой след на небосклоне.
Потому что на земле они исчезали бесследно.
Исчезал, теряясь в пурге, о которой он так тосковал, мальчик по имени Вик. Оставался оскаленный белоглазый мужчина с окровавленными пальцами и манжетами.
Исчезала девочка Риша, беспомощно сжимающая его ладонь теплыми, мягкими пальцами. Как она будет звать себя? Ирэн, подражая своей обожаемой Мари?
Мартин, не осознавая, что делает, вытянул руку вперед, будто пытаясь схватить что-то навсегда ускользающее от него во тьму.
В каком отчаянии Вик с Ришей цеплялись друг за друга, стараясь убедить себя, что вот-вот начнется их новая жизнь, счастливая и спокойная. Кончится премьера, исчезнет Мари с ее зелеными колдовскими глазами, затихнут вальсы, останется висеть в шкафу алый платок, и Вику больше никогда не придется скалиться в хищных улыбках.
«Не бросай меня, я схожу с ума!»
«Не брошу», – и темнота отступала.
Она всегда умела ждать. Вот почему за его порогом всегда было темно – ждала своего часа, чтобы затопить душу, которая всегда принадлежала ей.
И как жалко, должно быть, выглядел Мартин, рисовавший розы в этой темноте. Она поглотила всех.
«Красная Книга» — Ingvar Ninson
Ингвар Нинсон по прозвищу Великан
уже давным-давно оставил авантюры и странствия…
Он стал сказочником при бароне в тихом уголке Лалангамены.
Но все меняется, когда Великана бросают в темницу, приняв за колдуна,
а незнакомая Тульпа и призрак фамильяра помогают ему бежать...
Так начинается путь к себе,
где ориентиры — лишь собственные представления о порядочности.
Так начинается история лжецов,
где можно верить — только забытым рунам и сбитым кулакам.
Так начинается игра в Башню Фирболга,
где нельзя победить — но можно выбрать последние слова.
Темница — Сюжетный Крючок
Ингвар Нинсон висел на дыбе.
Потом его тащили по коридорам с низким потолком, будто вырубленным в скале. Потом к нему пришёл призрак фамильяра Уголёк в образе чёрно-бурой ильки с янтарными глазами. Потом Ингвар попытался что-то сказать, но сразу закашлялся, и его ударили. И вот теперь он смутно восстанавливал эти «потом», шевеля скованными руками. В голове словно лежало тяжёлое ядро, оно давило на затылок и глаза, не давало дышать. Опять привиделся Уголёк, колдовской зверь, сотканный из клочков тьмы.
Ингвар повернул голову, чтобы рассмотреть цепи и крюки, пыточные инструменты. Волосы прилипли к мокрому лбу. По голой спине струились холодные ручейки.
В подвальном воздухе всё отчётливее проступал запах раскалённого металла. Железное тавро, брошенное на угли, наливалось сочным красным светом.
Мастеров заплечных дел было двое.
Крупный мужчина стоял, прислонившись спиной к двери и скрестив руки на заскорузлом фартуке. Про себя Нинсон назвал его «Мясником». Круглые плечи поблёскивали от пота.
Ингвар сидел в пыточном кресле, похожем на трон.
Руки в скобах на широких подлокотниках.
Ладони на виду у второго дознавателя.
Его Нинсон назвал «Костистым».
Ссутулившись, тот сидел напротив и читал вслух:
— Первые строки книги должны цеплять, завораживать, привлекать. Иными словами, стимулировать прочесть ещё пару абзацев. Иначе читатель возьмёт другую книгу.
Обложка сослужила службу. Художник сыграл свою роль.
Первую страницу прочли. Теперь всё зависит от слов.
Если первая же страница не ухватит читателя, не очарует его, не порскнет россыпью образов, то всё. Вы его упустили. Он сорвался!
Читатель блеснёт тугой покатой спиной и уйдёт на глубину.
Читатель — это хищник.
Он не может без движения и будет рыскать в поисках.
До тех пор, пока ему не попадётся достаточно острый крючок:
Интересная зацепка. Цепляющий образ. Лакомый кусочек.
Достаточно вкусный, чтобы его захотелось распробовать.
А не просто надкусить...
— Вроде складно. Это что-то из Лорема Ипсума?
— Да нет. Это Великан написал. Представляешь?
— Ну уж и Великан! — ревниво возмутился Мясник. — Ладно. На голову выше обычного мужика. Ну, на две. Но не прямо уж Великан.
Костистый дознаватель ухмыльнулся, подначивая напарника:
— На голову выше обычного мужика — это у нас ты. Поэтому ты у нас кто?
— Кто? — испуганно переспросил Мясник.
— Ты у нас Громила, или там Здоровяк, или, может быть, Бугай. А на голову выше высокого мужика — это не то же самое. Тут путать не надо.
— Я не путаю. Просто говорю, что какой он, клять, Великан?!
— Ну, мы о нём ничего не знаем. Вот его так и записали. Великан.
— Прямо так и записали? С большой буквы?
— Прямо так и записали, — подтвердил Костистый. — На, сам посмотри.
Мясник сунулся в бумажку.
— А что такое «порскнет»? Слово какое-то непонятное. Это типа нечто среднее между брызнет и вспорхнёт?
— Клять, откуда я знаю?! Может, он сам это словцо придумал. Вроде командирской заруки. Да янь с ним. Меня волнует, что этот колдун-сказочник всё никак не прочухается.
— Может, ты рано его прессовать начал? Всё же стодневка только закончилась. Не каждый такое перенесёт.
— Так этот из «неперенёсших» и есть. Доходяга. Потерялся во снах. Нам и отдали.
— А-а… Жалко. А на вид боевой мужик. Мог бы и сдюжить.
— Янь его знает. Зрачки, видишь, какие? Вагонетка проедет.
— Может, добавить?
— У него башка скоро лопнет, а ты собираешься добавить. Гляди, как его накачали. Ещё неделю глитчей ловить будет.
— А почём ты знаешь? Может, он и раньше... таким был?
— Да мне по янь, каким он раньше был. Как я его потом сдам, если от давления лопнет что-нибудь? У меня же эти ребята все по описи. Ценность, клять!
— Глянь! Проснулся, что ли?
— Не должен ещё.
— Это точно он? Рыхловат как-то.
— То он тебе боевитый, то рыхловатый. Ты, клять, определись!
— Ты мне пупок не заговаривай. Точно или не точно?
— Ишь, аптекарь нашёлся. Да не переживай ты. Точно тебе говорю. Кости чёрные, как у дракона.
— Думаешь?
— Ты посмотри, как камень светится. Будто у Великана чистый оргон в жилах.
Костистый открыл обложку гримуара. Вместо страниц — гладкое чёрное зеркало. В зазеркалье теплился потусторонний свет. Маленькие символы проступали с той стороны стекла, выплывая из темноты. Ингвар удивился гримуару, работающему в руках пустышки. Будь дознаватель колдуном, у него на тыльной стороне ладони был бы вытатуирован стигм.
Нинсон не мог рассмотреть, что именно показывало чёрное зеркало. Виден был только призрачный голубоватый отсвет, как от зимней луны или колдовского люмфайра.
Ингвар зашевелился, и дознаватель убрал гримуар.
Принялся делать вид, что изучает густо исписанный пергамент.
— Очнулся? Ну, гэлхэф! Повторяю вопрос, — выцедил он. — Твоё имя?
Эдакий злой гений в тёмно-серой рясе. Измождённое лицо. Запавшие глаза. В тонких пальцах обёрнутый лентой грифель, заточенный до игольчатой остроты.
— Я повторяю вопрос, — проскрипел дознаватель. — Твоё имя?
«Моё имя Ингвар Нинсон», — хотел сказать Великан, но не смог произнести ни слова.
Постарался восстановить в памяти последние события. Зачем его допрашивают? У него и секретов-то особых нет. И уж точно нет таких, какими могли бы заинтересоваться тиуны. Великан ещё раз постарался произнести: «Моё имя Ингвар Нинсон».
