Лев Степаненко: «О режиссере Керученко, мечтающей изобразить оргазм Что ж ей и флаг в руки!»

В спектакле «Солнечный удар» по одноименному произведению Ивана Бунина в омском Пятом театре Ирина Керученко предлагает зрителю вернуться назад — к насекомым, мотылькам и богомолам! Для понимания спектакля необходимо иметь некоторые представления о режиссере. Керученко Ирина Вильямовна родилась в Белоруссии. В 1995 г. она закончила факультет немецкого языка Минского государственного университета, в 2000 г. — режиссерское отделение театрального факультета Белорусской академии искусств, в 2005 г. — Школу-студию МХАТ и что-то еще, словом, образование основательное, и к ней на рогатой козе не подъедешь. Тем не менее, по обыкновению — поехали. Ирина Керученко ставила спектакли во многих театрах Москвы, Санкт-Петербурга и других городов, имеет свой стиль и метод постановок, многочисленные награды и завидную известность. К рассказу Ивана Алексеевича Бунина «Солнечный удар» она давно и глубоко неравнодушна и находит в нем то, что никто из режиссеров не видит даже при попытке убедить их последовать ее примеру. Поставить не самый лучший рассказ Бунина из нескольких страниц на театральной сцене — дело отчаянное. Как заговоренная, она ставит его вновь и вновь. Первый раз она поставила его в Александринском театре в 2014 г., второй раз в воронежском Камерном театре в 2016 г. и, наконец, в омском Пятом театре в конце 2021 г. Складывается уверенность, что она поставит его и еще, если подвернется случай. Что же находит Ирина Вильямовна в этом непритязательном рассказе, казалось бы, не имеющем никакого отношения к драматургии? Обратимся прежде к самому рассказу «Солнечный удар» и внимательно его прочитаем, что займет всего минут пятнадцать. Знойным летним днем по Волге плывет пароход. Из столовой на палубу выходят поручик и дама, которые познакомились три часа назад. Дама возвращается из Анапы, где отдыхала на море, к мужу и трехлетней дочери. Откуда и куда плывет поручик, как оказался он на пароходе, неизвестно. Добавлю, был он без вещей, но в крахмальной белой сорочке и белоснежном кителе. Рассказ написан Буниным в эмиграции в 1925 г., но действие происходит в дореволюционной России. Первые ее слова были такие: «Я, кажется, пьяна. Откуда вы взялись». Поручик оказался парнем не промах. На ближайшей пристани он поцеловал ей руку и сказал только одно слово: «Сойдем». Она спросила было: «Куда, зачем, ах, да делайте, как хотите». Сошли на берег, отправились в гостиницу, «и как только вошли и лакей затворил дверь, поручик так порывисто кинулся к ней и оба так исступленно задохнулись в поцелуе». Всю ночь поручик оприходовал незнакомую даму, которая отказалась назвать свое имя. В десять часов утра она «без смущения была по-прежнему проста и весела». Каково? Поручик вошел во вкус, попытался было путешествовать с ней и дальше, но она запретила, «и поручик как-то легко согласился с ней». После ее отъезда поручик вдруг осознал, что он, оказывается, любит ее настолько, что жизнь для него уже не мила, но птичка упорхнула. Ожидая до вечера следующий пароход, он начал терзаться, выпил пять рюмок водки, поспал и отплыл. На мой взгляд, произошла банальная и безнравственная история, не более того. Конечно, в этом рассказе Иван Бунин передает и свои собственные переживания юности, но они не становятся от этого достойными любования. Налицо элементарные нарушения традиционной нравственности, хоть христианской, хоть иудейской, хоть мусульманской. За подобное поведение женщин у некоторых народов побивали камнями, и сейчас кое-где побивают не только камнями, но и чем попало. Иного мнения на этот счет у режиссера Ирины Керученко. Свою позицию она предельно откровенно и восторженно высказала по поводу своей постановки «Солнечный удар» в Александринском театре в 2014 г. В случайной предосудительной встрече поручика и незнакомки она увидела вдруг высшую, максимально возможную форму любви. Цитирую ее слова: «В рассказе «Солнечный удар» — огненная светоносная стихия, выжигающая своим жаром прежнее мировоззрение и награждающая героя тихим внутренним светом пережитого опыта». Каково?! Представьте себе, чтобы получить новое мировоззрение не надо изучать науки и философию, достаточно совершить измену венчанному мужу, который трудится для оплаты ее путешествий в Анапу. Цитирую дальше: «Настоящая любовь всегда сродни катастрофе, сильна как смерть. Образно говоря, это мотылек, который летит в огонь и сгорает в нем, сам становясь стихией огня. Поэтому страшно любить, и не всем достает на это смелости, да и не у всех хватает силы выдержать этот ток сверхвысокого напряжения». Непонятно, о какой смелости идет речь? Смелость нужна, чтобы воровать яблоки в чужом саду, а влюбиться, жениться и прожить до золотой свадьбы нужна ли смелость или не нужна? Ирина Вильямовна сводит любовь к звериному инстинкту, отметая всякую обязанность по отношению к семье, обществу и государству. Она преподносит нам опасные взгляды каких-то огнепоклонников. Ведь результатом такой «любви» будут разрушенные семьи, брошенные дети, переполненные дома для одиноких престарелых. Подобные взгляды о своей второй постановке «Солнечный удар» Ирина Вильямовна высказывала и в Воронеже. Звучат они даже еще более пугающими: «Солнечный удар» — это своего рода дзенбуддитский рассказ. Любовь трансформирует. Был одним, пережил эту болезнь, умер и воскрес». Это уже за гранью здравого смысла, не требуется и Иисус Христос для воскрешения мертвых. Японский дзэн-буддизм есть вера в мгновенное просветление с помощью умственного усилия. Таким образом, хочешь просветления, становись монахом и годами занимайся созерцанием и гомосексуализмом. Если же хочешь ускорить процесс, садись на пароход и действуй по сценарию Ирины Керученко, результат тот же. Проследуешь от причала до причала, и ты уже можешь просветиться, если тебе повезет, конечно, и тебе встретится на пароходе чья-то пьяненькая от вина и солнца женушка. Роль незнакомки в Омске исполняет Алёна Фёдорова, и это уже гарантия того, что спектакль состоится, поскольку в нее готов влюбиться не только поручик, но и штабс-капитан, капитан, майор и даже, кажется, полковник, настолько она одарена природой. Она вызывает любовь с первого-второго взгляда, не позднее, но поскольку пятистраничный рассказ нужно растянуть на полтора часа сценического времени, а диалога нет совсем, нет и постельных сцен, то ей больше ничего не остается, как многократно пробегать по сцене, то в одну, то в другую сторону и зачем-то прятаться за прозрачные занавески. Роль поручика исполняет Александр Боткин, которого тоже не обидела природа. На нем белоснежный китель, такого же цвета военный картуз, портупея и сапоги со шпорами. У него проблемы такие же, но еще сложнее, поскольку на Алёну можно любоваться просто так, она и сама на себя любуется, но Александру приходится стараться. Для того, чтобы показать неземную любовь, он также, как угорелый быстро перемещается по сцене, вскакивает на стол, обрывает неоднократно гостиничные занавески, передвигает ширмы, обливает водой себя и её, расстегивает или снимает китель и вновь надевает. При всем старании артистов меня не убедила их любовь. В лучшем случае это романтика блуда. О какой высокой любви может идти речь между случайно встретившимися выпившими людьми, под знойным солнцем, если сама незнакомка говорит: «На меня точно затмение нашло, или мы оба получили что-то вроде солнечного удара». Фото из спектакля. Алёна Фёдорова и Александр Боткин. Нет ни в рассказе, ни в спектакле любви, а есть клиника. О подлинной любви другого поручика я имею возможность рассказать основательно и документально, т. к. мне, автору сего, в возрасте за семьдесят довелось прожить несколько лет юным поручиком, влюбиться, жениться и погибнуть с письмами от вечно любимой жены у сердца. Не следует торопиться сказать, что это бред, или, что я предлагаю вам верить в перевоплощение душ (реинкарнацию) по вере дзэн-буддизма. История совсем другая. Лет сорок, а то и пятьдесят назад студенты передали мне письма поручика Жуковского, написанные им собственноручно в 1913–1917 годах невесте, а затем жене Елизавете Игнатьевне Поповой. Борис Адамович Жуковский, из дворян, окончил Омский кадетский корпус в 1906 г., в 1908 — привилегированное Павловское военное училище (СПб) и направлен подпоручиком в 1-ю роту 44-го Камчатского полка. Полк дислоцировался в городе Луцке Волынской губернии. Мадемуазель Лиза окончила один из петербургских институтов благородных девиц и вернулась в родительский дом в станицу Урюпинскую Области Войска Донского, где она и встретилась с Борисом в мае 1913 г. по пути его следованию в Луцк. Любовь их оказалась единственной и на всю жизнь. Отлучаясь из дома, он пишет ей ежедневно. Погиб штабс-капитан Жуковский в Донской армии, сражаясь на стороне белых, 3 августа 1920 г., а родился 6 августа 1887 г., т. е. почти день в день в возрасте Христа — 33 года. Скончалась Елизавета Игнатьевна Жуковская в Омске в пожилом возрасте. Каждое письмо из общего числа около ста она бережно хранила до самой смерти, после чего они попали ко мне. Я хранил их столь же бережно и счел своим долгом издать их. Несколько лет я скрупулезно работал с ними. Написаны они каллиграфическим почерком, но по старой орфографии, с буквами: ять, фита, ижица, I десятиричное. Письма из окопов Первой мировой войны написаны карандашом, и текст трудно различим. Работал я с ними непосредственно около пяти лет, т. е. столько лет, сколько он их писал (1913-1917), переделал их по правилам современной орфографии, снабдил своими комментариями и издал книгу под названием «Жизнь и любовь поручика Жуковского» в это же время, как готовился спектакль в театре. Работая над книгой, я так сжился с его героями, что мне и позволяет сказать: я прожил их жизнь. Поручик Борис Жуковский стал для меня и братом, и сыном, и внуком… и мной самим. Поручик Жуковский был не только хорошо образован, но имел также художественный дар к писательству, сходный в некоторых отношениях с Куприным и Буниным. Здесь я имею возможность воспроизвести лишь один фрагмент из его письма 9 июля 1913 г. Он вспоминает майский день — день взаимного признания в любви: «Помню… Звёзды горели на тёмном небесном покрове… Ночь — эта душа природы — захватывала своею удушливо-сгущенной теплотой. Я вышел на крыльцо Вашего дома… Вы провожали меня. И странно, сидя еще за столом, я и не мечтал о том счастье, которое мне суждено испытать было за дверями Вашего, теперь родного мне дома. Напротив, прощаясь с Вами после ужина, я был уверен, что Вы никогда не поймете того, что страстным безумным огнём запылало в моем сердце к Вам. Идя надевать пальто, я весь находился во власти обуревавшего меня чувства уже, я не сознавал окружающее, и только светское воспитание давало мне возможность скрыть свои сердечные переживания под маской учтивости и внимательности к гостеприимной молодой хозяйке. Но стоило мне только уже за порогом Вашего дома окунуться в чарующую негу волшебной ночи, как я понял, что всё должно сегодня же, вот сейчас, в эту дивную волшебную ночь решиться, и решиться бесповоротно. Ночь трепетно-сладострастно вздрагивала от неожиданно всколыхнувшихся ночных звуков… Нет, прочь от неё, от этой упоительной ночи! Я сделал шаг, отделившись от двери, и протянул Вам на прощание руку… Но что же такое… не сон ли это, как продолжение волшебной ночной сказки… Наши руки сплелись… Момент — и я притянул Вашу девичью стыдливую головку к себе, и страстно-безумные поцелуи обожгли Ваши щёчки и губы…». В ноябре этого же года поручик получил разрешение на брак от командира полка, и семь лет длилось их счастье, до его гибели под Каховкой. Борис Адамович боится потерять Лизу, потому что в таком случае он потеряет полноту своего и её бытия, а, может быть, и самого себя, т. к. он любит ее, по неоднократному признанию, больше самого себя. Речь идет уже не о двух судьбах, но об одной судьбе двух разных людей. Он признавал ее частью себя, одной душой. Она болеет «нервами», он болеет вместе с ней. Во время Первой мировой войны её высокоблагородие Елизавета Жуковская молитвами Николаю Угоднику спасает своего суженого от гибели, пленения и болезней. Она просит от супруга разрешения пойти медсестрой в полевой отряд Красного Креста, который бы находился рядом с ротой поручика. Он решительно отвергает эту жертву: «Нет, моя милая деточка, это вещь невозможная». Любовь к Лизе поручик оценивает в качестве своей религии: «Мой священный долг — сделать Вас, Лизочка родная, счастливой! Да разве есть на земле еще выше и полнее этого счастья?! Нет, нет и нет!!! Я положительно не знаю, чем и как я отблагодарю судьбу за то, что она дала мне в жизни такое сокровище… Потеря тебя для меня смерть… Ты мое божество, мой кумир». Сравним теперь порочную и губительную связь сценического поручика с целомудренной и жизнеутверждающей любовью реального поручика Жуковского, вызванного мной из небытия, и станет очевидной не только никчемность, но и вредность омской постановки Ирины Керученко. Жалко мучений артистов Алёны Фёдоровой и Александра Боткина, изнасилованных режиссером для демонстрации ею дикой страсти, которая, я думаю, не свойственной им самим, но свойственна ей, о чем она признается сама: «Я ставила спектакль о страсти, которую знаю. Я не умею делать не про себя». Я хорошо знаком с первой исполнительницей роли незнакомки в Александринском театре прекрасной актрисой Юлией Марченко. Летом 2021 г. в Санкт-Петербурге она поделилась со мной тем, что развелась с мужем, и на лице ее я прочитал мучительные переживания. Не могу утверждать, что личные и семейные обстоятельства ее оказались связанными с исполнением ею роли неуправляемой героини в спектакле «Солнечный удар», но это повод для размышления. Здесь же добавлю, в интернете я не нашел никаких данных о личной жизни И. Керученко, есть ли у нее муж, семья, дети, нет даже года рождения. Очевидно только то, что ее дети — братья-близнецы почти точь-в-точь спектакли в Санкт-Петербурге, Воронеже и Омске. Вероятно, она хочет быть вечно молодой и олицетворять вечную страсть мотылька, сгорающего на свече любви. Я нашел в одном интервью лишь ее мечту изобразить на сцене оргазм. Что ж, ей и флаг в руки. Из огромного количества живых существ на планете Википедия называет лишь один вид насекомых, «любовь» которого сродни предлагаемой философии режиссера И. В. Керученко — богомолы. Богомол в предчувствии любви. Найдя самку, самец исполняет перед ней брачный танец и приступает к спариванию, во время которого самка съедает своего партнера. Она, обладая бóльшими размерами, удерживает самца передними лапами и начинает пожирать его с головы. Режиссер провозглашает любовь противную человеческой природе. Она не предполагает создания семьи, продолжения рода, рождение и воспитание детей и тем она принципиально отличается от поведения богомола. Самка богомола пожирает самца, но уже оплодотворены сотни ее яиц, и она пожирает партнера не из ненависти или в экстазе любви, а из высокой потребности в белке на ранней стадии развития яиц. Насекомое получило название «богомол» в древней Греции потому, что со сложенными передними лапками похоже на молящегося человека. Может быть, и правда, поедая отца детей, самка молится: «Всевышний создатель, прости меня грешную, я делаю это не по злобе, а для продолжения рода. Другой возможности прокормить потомство у меня нет, а супруг мой уже неплохо пожил, главное, мне не изменял». И Всевышний прощает её, иначе род богомолов давно бы исчез с нашей прекрасной планеты. А может быть богомолы молятся и за нас неразумных homo sapiens, с восторгом изменяющих супругу при первой возможности, как это случилось по благословению режиссера Ирины Керученко в спектакле «Солнечный удар». Красивы оба артиста — Алёна Фёдорова и Александр Боткин, как древнегреческие боги, но им предложено воспроизвести противное человечеству и животному миру действие. Ирина Вильямовна, пожалейте наших артистов, не предлагайте им идеалы мотыльков. Летите сами, куда хотите, а если сгорите, то это ваш сознательный выбор, ваш идеал. Летайте сами, мотылька вам в пару.