цена любви

В начале нулевых я работала сценаристом на программе «Цена любви с Юлианной Шаховой». Это что-то типа «Следствие вели…», только с уклоном в любовь. Мне присылали тонны всяческих уголовных дел и расследований про убийства любовниц, жен, подруг, детей, а также любовников, мужей и друзей. Хотя на самом деле все эти дела были совершены сугубо на почве беспробудного пьянства, я их приукрашивала и разворачивала в линию шекспировских страстей и романтической любви. Задача была такая.

Алкаша Васю сделать Отелло, а его любовницу наркоманку Валюху – Дездемоной. В процессе производства я хорошо изучила быт и нравы представленных мне в материалах следствия персонажей. Бытиё оных было не то чтобы днищем, а тем, что ниже дна. Причем, не только главные герои являли собой это дно подо дном, но и свидетели происшествий – соседи, подруги, учителя, матери и бабушки.

А до этого, в начале девяностых, я была хиппи и по хиппанским линиям, изучала вокзалы, сквоты, наркомановские флэты и прочие пристанища аутсайдеров, а потом, в самих девяностых, работая в Новостях, насмотрелась на детей-токсикоманов, бомжей, разборки с огнестрелом или с поножовщиной. Да что я, многие знают о том, какой была наша страна в те годы. Именно оттуда вырос и разросся образ этого прославленного русского дна подо дном, накрывшего собой всю Россию, в котором до сих пор живет вся русскоязычная либерасня и с которого козыряет за бабки. Наше днище 90-х и позже – главная бесспорная фишка в их русофобской рулетке. На нашем днище строится все их мировоззрение, весь их драйв, вся их ненависть.

Но с тех пор прошло лет 20 без малого. Те, кто не погиб в пьяных драках и в золотых уколах, прочно стоит на ногах. Моих ровесников – мужчин в России осталось не сказать, чтобы все. Далеко не все. Мало их осталось. Сколько полегло в Чечне и в Афгане. Сколько уехали.

Недавно, так получилось, я встречалась с двумя своими знакомыми женщинами, им – около сорока и обе, так снова совпало, не замужем. Обе – в активном поиске. Обе показывали мне со своих смартфонов сайты знакомств. 90% русских мужчин ищут любовниц, ибо жена уже есть в наличии. Остальные 10% неженатые, но опустившиеся ниже дна, ищущие не столько жену, сколько приют и бабло. Это, друзья мои, реальность. Это мы – 50, 40-летние. Поколение, которое выжило в 90-е и дальше, поколение, которое выжило, но покорёжено.

Лично я знаю лишь трех своих ровесников-мужиков, готовых и семью сохранить и Родину спасать. Видела таких в кино и в Новостях. Многие мои знакомые мужики-ровесники мне уже давно сказали «Заткнись со своим СВО!» и замуровали контакт. Может, не повезло. Но женщин, готовых бороться за Родину – много.

Зато я знаю много мужчин моих ровесников немцев, друзей моего мужа Штефана. Он очень социальный, общительный и бизнес его завязан на многочисленных контактах. В нашем доме в Циммерне, где я жила до мая, чуть ли ни ежедневно были тусовки. Биллиард, покер, остальное. Я часто наблюдала за немецкими мужчинами-своими ровесниками. У них не было в анамнезе девяностых и цены любви с Юлианной Шаховой. Но они пьют так, как наши мужики уже не могут. И траву курят.

Я объясняла себе этот немецкий повальный алкоголизм тем, что немецкие мужики не в состоянии смириться с тотальной толерастией. Они же все вынуждены круглосуточно лобызать трансгендеров и свое правительство, выполнять безумные законы, слушаться и подчиняться однозначно аморальным уродам.

Штефан полгода колесил с гастролями по США, там у него украли дорогостоящий мишпульт, но страховку не выплачивают, потому что нет «документального подтверждения воровства». Мой сердобольный, терпеливый замученный сложными законодательными казусами, как все немцы, Штефан решил, что воевать с америкосами за страховку будет себе дороже и остался в убытке. Классическая немецкая реакция.

Он вернулся домой и увидел, что хозяин дома, пока Штефана там не было, отключил отопление, электричество и воду. Сходил к соседям, вылил себе чайник кипятка на голову и пошел греться в родную кнайпу. Когда уезжал киловатт стоил 18 центов, сейчас 80. Отопление маслом – 1.60 за литр. Одна ночь с обогревателем (это я купила обогреватель, пока там жила) - 24 евро.

- Иди в полицию! Судись с хозяином дома! – говорю Штефану. Он хочет съезжать и снимать новое, более бюджетное жилье, но только его нет, потому что весь жилой фонд отдали беженцам, - Что ты будешь делать? – спрашиваю мужа.
- Пойду напьюсь в кнайпу, там тепло, можно до утра сидеть в тепле.

Штефан терпеливый и оптимистичный, как все немцы. Их будут вешать, они скажут «Спасибо родному правительству!», и выпьют на посошок, хоть и нет у них русского посошка.

Полгода назад, работая во Франкфурте оператором на всяческих бессмысленных мероприятиях, я поймала себя на странном ощущении. Я смотрела по сторонам, а Штефан говорил: «Ты смотришь так, точно видишь все это впервые! Ты чему-то удивляешься?»
«Я вижу наши девяностые на немецкой земле!», - отвечала Штефану и потом написала пост о четких отпечатках наших девяностых в Германии – от зассаных бомжей и подозрительных нищих до вонючих подворотен. Это был Франкфурт мая 2022-го.

Война – баба многоликая. На необъявленной войне, которая полыхала у нас повсюду в 90-х, полегли многие мои товарищи. Мой лучший универовский друг Братан, скрипач и математик, полег в той войне от паленого герыча. Ближе, чем он, не встретила с тех пор никого. Это была незафиксированная, но четкая война.

И все мы, выжившие в те годы, фронтовики. Раненные в той войне. Мой приятель, корреспондент милицейской хроники в 90-х до сих пор запивает этот свой фронт. А в Германии наши 90-е сейчас намечаются, увидела их еще полгода назад, разглядела. И говорила об этом штефанским кумпелям. Но кто ж мне верил, кто ж меня слушал. Путинская агентка.

Цена любви с Юлианной Шаховой уже сейчас собирает свои материалы на европейских землях.
Вспомнить бы этот пост через год.