Шла судьбоносная зима 1985 года. Я уже вполне мог считать себя причастным к «поколению дворников и сторожей». В дворники, в основном, шли иногородние музыканты и художники. Но бывало и так, что приезжие дворники, получившие законную служебную жилплощадь, становились успешными фарцовщиками или спекулянтами. Занимая служебную площадь, мести дворы времени у них уже не было. И тогда они нанимали на свою работу знакомых друзей, отдавая им всю государственную зарплату, и даже приплачивали немного. Ходят слухи, что бывший президент РФ Дмитрий Медведев, учась в аспирантуре, подрабатывал таким же образом, работая простым дворником. Свою работу он перемежал с учебой и игрой на бас-гитаре, участвуя в хард-роковом коллективе. Я не нуждался в жилплощади, поэтому мог работать обычным сторожем, коим и стал с лёгкой руки Майка Науменко. Семьдесят пять рублей, которые мне положили в РУВД, казались мне вполне достаточными за сутки через трое. Но, так как перед сменой я никогда толком не спал – было довольно тяжко целые сутки читать книжки – неизбежно клонило в сон и я кивал носом. Лена иногда приезжала ночевать ко мне на объекты. Уединение с моими родителями давалось ей всё труднее и труднее. Мама, то и дело подливала масла в огонь, делясь с Леной всякими гадостями в мой адрес. Мама предупреждала Лену, что выбор её крайне неудачен, что я принесу ей много хлопот, что я ленив и эгоистичен, ненадёжен и плох во всех отношениях. Лене было тяжело это слушать — в конце концов, она обрела желаемую ленинградскую прописку, и злокачества временного мужа были ей по барабану. Поэтому, всякий раз Лена старалась приехать ко мне, чтобы не слушать это всё от мамы. Папа старался подкармливать нас, но втайне. Мама разделила холодильник на две половины.
Ближе к весне 1985 года Сергей Фирсов попросил меня вновь записать Башлачёва, потому что записи Баюканского до Питера так и не доехали, а песен у него, к тому времени, скопилось уже множество. Приехали ребята впятером, захватив с собой троих девчонок. Саше нужна была аудитория, и я мог это себе позволить, так как жилплощадь наша была достаточна. Мы записали «Третью Столицу» за один присест, после чего Фирсов открыл злополучную бутылку «Русского Бальзама». Одно неловкое движение Сашбаша локтём, и тягучий ликёр залил управляющие кнопки заморского магнитофона Фирсова. Прибор перестал работать, и Сергей сдал его в ремонт. Судя по всему не очень удачно, так как больше я этой AIWA не видел. Я делал запись на недочиненный МЭЗ, и было это ужасно. Фирсову повезло больше — он писал на японскую технику. С его кассеты и была выпущена в Москве «Третья Столица». Это был первый винил в жизни студии «Яншива». Примерно в то же самое время в студии Антроп по ночам писалась «Энергия» Алисы. Писалась медленно, потому что Андрей не мог выделить сплошной временной массив: за ним уже пристально секло начальство: с какой это стати в школьное учреждение табунами ходят взрослые, патлатые, и подчас бородатые мужики в огромных количествах, начальству было неясно. Я восхищался смелостью Учителя, – сколько за ним ни смотри, он всё равно сделает дело. Андрею удалось нарыть ключ от второго, ближнего к студии входа в Дом. Та лестница прямиком выводила к нему, минуя административный сектор. Я никогда не пользовался этим входом, ибо начальство Андрея знало меня сызмальства, я ощущал себя резидентом и хозяином положения – мне-то как раз можно было шастать по всему Дому, в то время как музыкантам приходилось прятаться и осуществлять движение к туалету маленькими перебежками. В силу строения Дома, им и так приходилось пользоваться женским. Скажу честно: «Энергия» меня потрясла, как никакой другой альбом Алисы. Во-первых, Курёхин: что было бы, если бы Сергей не сыграл там на Poly-800? Звучание получилось взрослым, цельным. Хоть его и порезали нещадно, но что-то осталось, и это прекрасно. Петя Самойлов с первого дня завоевал моё сердце своей рассудительностью, логикой, техникой игры на любом инструменте, попавшем в руки настоящего Мастера. Вдобавок, Пётр сочинял свои красивейшие песни, и мы пели их хором. Часто Алиса зависала у нас дома. Готовились к записи, насыщались энергией. Траву курили беспрестанно, я к этому относился отрицательно, и никогда не пробовал ничего сам. Даже запах этих сушёных тряпок вызывал стойкое отвращение, и не было и речи, чтобы я взял это в рот. Кинчев тоже особо не привязывался к траве: она сажала ему голос и не приносила никакого удовольствия: Костя считал седативный эффект травы вредным для энергетики человека. Больше всех курили Слава Задерий и Антон Рябкин — первый директор Алисы. От них группа избавилась первыми, и это случилось почти сразу по окончании записи «Энергии».
Наконец наступило долгожданное лето. Мама с папой поспешили уехать на дачу, а я, снова взяв у Тропилло записывающий Тембр, развернул в доме студию. Позвонил Цою, узнать, как у него дела. Виктор пожаловался на Тропилло, дескать, лежит несведённая «Ночь», отличный альбом грядёт, а сводить Андрей не торопится, будучи увлечённым работой с Доктором Кинчевым и его сотоварищами. Я предложил наплевать на создавшуюся ситуацию и по-быстрому закатать чего-нибудь новое.
— Отличная новость, - обрадовался Витька, - мы можем записать лёгкий альбом песен про любовь, включив туда «Безъядерную Зону», и «Музыку Волн», нормально сможем сделать, давай, конечно, попробуем!
Важнейшей предпосылкой к записи стала покупка самодельной драммашины для группы «Кофе». Ребята дали мне около тысячи рублей, и я привёз из Москвы цифровой ревербератор-делэй на обратной связи и драммашину, купив их у одного самоделкина, с которым меня познакомил Илья Васильев, друг Жарикова. Но к записи альбома «Кофейники» были ещё не готовы, у них только-только начинал формироваться состав из осколков группы Телевизор. Я быстро научился программировать ритмы и сделал драмм-треки под руководством Юры Каспаряна. Виктор влюбился в мою гитару — чешский IRIS, который за пару лет до того мне достал Миша Табунов. Надо сказать, что отдал я за неё месячную фабричную зарплату. Меня коробил её мерзкий ярко-красный цвет, и я разобрал её и смыл мерзость, искупав деку в двух литрах ацетона. Теперь инструмент представлял собой чистую, нелакированную деревяшку со струнами. В таком виде она приглянулась Вите, и, в конце концов, я отдал её ему. Когда мы приступили к записи под заранее подготовленные драмтреки, ребята были буквально очарованы звуком. Витя играл в отдельной комнате на гитаре и пел. Чёс от его медиатора попадал в голосовой микрофон и придавал электрогитаре акустический привкус. Ранее так никто не делал, звучало это очень смело, придавая фонограмме досель неведомые высокие частоты. Лена всё время находилась рядом, в аппаратной. Она сидела на диване и вязала мне полосатый свитер из остатков шерсти разного цвета. В комнате стоял электроорган Vermona, оставшийся от последней сессии группы Кофе, и в двух номерах Лене посчастливилось принять участие. Наконец, альбом был уже наполовину готов. Все песни уже сыграны и спеты, кроме баса и второстепенных подголосков. На счастье, оказался свободным Саша Титов. Виктор пригласил его на запись, и к всеобщему нашему удивлению, Тит сыграл начисто с первой попытки. То есть без остановок, практически сразу, на все песни Саша наложил безладовый бас. На последнюю сессию приехал барабанщик группы Юра Гурьянов, тогда и состоялось наше с ним знакомство. Его участие в альбоме ограничилось несколькими подпевками, но я уже тогда заметил, какие сильные чувства питал к нему Виктор, нежно называя его Гусликом. Когда все песни были готовы, я вооружился ножницами и скотчем, склеил альбом, и по традиции вручил чистую коробку Виктору, на которой он написал выходные данные. Слушать новый альбом приходило много людей: Курёхин, Новые Композиторы, Странные Игры, Джунгли. Даже Андрей Отряскин и Юра Орлов приезжали из Москвы. Гребенщиков выбрал время, чтобы я сделал ему первую копию с оригинала. Тогда он приехал с маленьким Глебом на пузе, и меня подлинно восхитил такой способ ношения на себе грудных детей.
Альбом «Это Не Любовь» стал моей маленькой продюсерской победой, хотя до приличного звучания ему было, конечно же, ещё очень далеко. В одной из песен принял участие Сева Гаккель, случайно задержавшийся после своей сессии звукозаписи. В утренние смены он записывал со Славой Егоровым его «Инородное тело». Группа Кофе настороженно отнеслась к тому, что на их технике первым был записан не их альбом, а чужой. Но я был единственной надеждой для них, и потому поздняк было метаться, дело было благополучно завершено. Я тоже пошёл им навстречу и, впоследствии, я постарался максимально удовлетворить потребности музыкантов в студийном времени.
В августе мы отправились на родину моей «молодой», на Кавказ, в город Невинномысск, что в двух часах до Кисловодска. Родители Лены воспитывали дочь Машу, родившуюся в Ленинграде от одного из ленкиных однокашников еще на первом курсе. Нас приняли тепло и кормили на убой. Я был там всего один раз, и мне этого оказалось вполне достаточно – дыра дырой. Машка не видела меня в упор: девочке было уже пять лет, и она уже отлично знала, что папу её звали Игорь. Провожая, родители Лены собрали нам несколько тяжеленных ящиков с едой, но билетов на прямой поезд до Ленинграда достать не удалось. Мы ехали через Москву и, перебираясь Курского вокзала на Ленинградский, прокляли всё на свете. Однако я с большой теплотой вспоминаю наше тогдашнее приключение. Если бы Ленка любила меня, я, может быть, был бы самым счастливым человеком. Надо сказать, что в тот момент ей удалось создать для меня некую иллюзию, и никто не станет отрицать, что иллюзия счастья и есть само счастье. Да, я был счастлив, находясь на пороге новой, взрослой жизни. Лена пообещала, что как только мы переедем, её родители вышлют нам три тысячи рублей на обустройство. И вот, осенью 85 года настал тот скорбный час размена охтинской квартиры. Поскольку, наша четырёхкомнатная квартира была объективно лучше и чище обеих двухкомнатных, папа заручился устным обещанием участника обмена о небольшой компенсации со стороны съезжающихся. Волею судьбы нас ждал большой провал и разочарование. Когда были подписаны все документы, и мы осуществили переезд, папу огорошили, выразив отказ что-либо доплачивать. Партнёры по обмену кинули папу, глазом не моргнув. Просто отказались платить. Но деньги у папы всё-таки были, просто неприятно было вот так лоб-в-лоб столкнуться с обманом.
Перевозили нас всем миром. Рано утром приехали на Охту Цой, Каспарян, Гурьянов, Тишаков, Сенин и Кобишавидзе. Погрузили наш скарб в одно большое грузовое такси, и сами загрузились внутрь. Кому не хватило места, ехали следом. Я купил ящик красного сухого вина в благодарность ребятам за их помощь. Квартира была в ужасном состоянии. На кухне роилось полчище тараканов, все стены усыпаны бурыми точками от клопов. Самое страшное, что в таких апартаментах нам предстояло какое-то время жить. К сожалению, денег на обустройство квартиры от родителей Лены мы так же не получили. Лена попросила сжалиться над ними и не вгонять в дополнительные расходы. Я это схавал, как-нибудь сами, подумал, справимся. В ремонте нам помогали так же всей толпой: Костя Кинчев и Рикошет приходили сдирать обои, Цой размешивал краски и составлял колёр. Кондрашкин, Гусев и Рахов с большим трудом отмыли от нагара потолок в кухне и прихожей. На счастье, в хозяйственном магазине я наткнулся на прекрасный инсектицид, который можно было смешивать с обойным клеем. Слава богу, после этого клопы ушли, и больше не появлялись. Зато тараканам было сплошное раздолье. Говорят, они плохо уживаются вместе.
Так началась моя самостоятельная жизнь без родителей. Папа приезжал проведать и помогать клеить обои, но мама наотрез отказалась приехать к нам в гости, пока мы не проживём вместе, как минимум пять лет. По окончании пятилетнего срока мы с Леной получали гипотетическое право на приглашение мамы. Жизнь, надо отметить, была неслыханно трудна. Сторожевой труд приносил мне семьдесят пять рублей в месяц, Лена получала сорок рублей стипендию. Наступил разгар перестройки, и в магазинах пропали вообще все товары. В городе ввели карточную систему, но нашего семейного бюджета не хватало, чтобы их отоварить. Родители Лены регулярно оказывали нам помощь – присылали еду с проводниками кисловодских поездов. Я до сих пор вспоминаю эти посылки, ибо такой картошки мне больше не доводилось попробовать ни разу. Вообще в больших городах нас кормят абсолютной заразой, я вам скажу. Если хотите жить, езжайте деревню, и выращивайте овощи сами, иначе умрёте от неизлечимой болезни, рано или поздно.
* * *
Новая квартира на Гагарина оказалась глупа и несуразна: меньшая комната, которая по идее планировалась быть спальней, в один момент превратилась в склад-навал всякого барахла. Пытались было мы там поспать, но как-то не очень удачно. Восемь квадратных метров на двоих как-то уж совсем душно. Ленка наотрез отказывалась повыбрасывать свой общежитейский скарб в нескольких корзинах и коробках, которые пылились на всех шкафах, и под ними тоже.
— Вот купим вязальную машину, тогда ты увидишь, зачем нужна эта шерсть, – говорила Лена.
Надо сказать, уж какими судьбами не помню, но мы всё же купили вязальную машину, но смысл хранения такого количества шерсти я так и не постиг – Ленке не удалось обуздать эту хрень. Она прекрасно вязала мне свитеры на руках, подобно тому полосатому, в котором я фигурировал на съёмках фильма «Взломщик». Тогда я спал и видел нашу большую комнату, разделённую большим стеклом, за которым пел потом Кинчев. В принципе, я всё это и затеял ради него: размен, квартира, студия... записать Алису было главной задачей, потому что песен у Кости было столько, что никакой Дом пионеров с этим не справится. Костя наездами бывал в Ленинграде, особенно перед концертами, когда нужно было репетировать программу. Юра Шлапаков покинул группу вместе с Задерием, что выглядело в тот момент крайне неразумно. С другой стороны, не мне это обсуждать, потому как сыграл этот факт в моей жизни роль весьма положительную — ребята могли больше времени провести со мной, и это приносило мне радость. Но тут, внезапно, меня уволили из сторожей по инициативе доброго милиционера, который принимал меня на работу. Всё прозаично: будучи радиолюбителем, паяющим дома провода и разъёмы, я охранял НИИРПА, а там, на складе – и провода, и разъёмы, и олово с канифолью, и чего там только не было, помимо чёрта в ступе... уволили, короче к херам — зажопили, что называется, прямо на объекте. И, хотя, выглядело всё красиво, типа услышал я шум на складе, в районе светодиодов, побежал реагировать, а это, видать, кошка гонялась за мышкой. И не сказать же ничего: вот кошка вылизывает шерсть, а вот дохлая мышка за электрощитом... но умный мент решил перестраховаться, и за то ему большое человеческое спасибо. Высвободившееся время я проводил с Алисой.