Пиво было кислым и явно несвежим. Отвратительный вкус напитка Андрису скрашивало только то, что кружку ему поднесла симпатичная девчонка с длинной косой почти до колен. Он вздохнул и, поморщившись, глотнул мерзкого пойла. А ведь ещё каких-то дней шесть назад он пил роскошный эль и стаут в пивоварнях Бодучары. Бодучара — город библиотек, музеев и университетов, студентов, магистров и профессоров, а также таверн, баров, пабов, крошечных тратторий и уличных лавочек, чьи прилавки ломились от дешевой еды.
И он — красавец Андрис, Андрис-Белозубый, Андрис- Поцелуй-Меня, Андрис-Давай-Потанцуем, Андрис-Ворон и ещё с десяток кличек, которые у него были. Он откликался на любую, обжигая собеседника взглядом бесстыжих серо-голубых глаз из-под прядки иссиня-чёрных волос, что всегда падала ему на лицо. Приятель всем и каждому, кто пригласит за стол и купит вина или пива, лёгкий на подъём и всегда готовый петь, танцевать и провести ночь в постели с весёлой девушкой или парнем. Он не делал разницы, было бы весело. Ну им и было весело, пока ректор не застукал Ворона в постели со своим сынком и наследником, пьяными в дым и в чём мать родила. Что сделал ректор со своим сыном — Андрис не знал, а вот его вышибли из университета, дав срок убраться из города до захода солнца.
Пиво горчило, как и ближайшие перспективы возвращения домой и объяснения с родителями, почему его выперли с учёбы. Он поморщился, предчувствуя знатную порку от рассвирепевшего папеньки, когда тот узнает, что деньги, выданные на первый год обучения, были спущены беспутным сынком за два месяца.
Андрис специально выбрал самый долгий путь в родное село по приграничью. Безлюдье и возможная встреча с зачарованной нежитью его не так пугали, как родительский гнев. Дочки трактирщика разносили пузатые кружки и горшки с жарким гостям, и у Андриса запело в животе при взгляде на тарелку с жареной на сале картошкой, которую несли для седого мужика в углу. Ворон подозвал к себе девушку и, подмигнув красотке, попросил пару краюх хлеба и ещё пива. Только не кислой бурды, а того пышно пенного, что старому хрычу в углу подали.
— Что вы, господин, — округлила глаза девушка, — это Урбан Вырви Глаз. Он всё слышит, не говорите так.
Парень скривился, но промолчал, изредка поглядывая в тёмный угол, где в одиночестве сидел знаменитый колдун. И чего это его занесло сюда на окраину? Людей тут мало (эта таверна последняя перед Стылым Лесом), нежить, если какая и есть, то никому не мешает, что тут делать бывшему придворному магу и чародею? Ладно, не его ума дело.
Солнце, поднимаясь из-за горизонта, раскрашивало мир в нежные утренние краски. Роса на траве сияла драгоценными каплями, а пахло так, как никогда не пахнет в каменных городах, наполненных вонью сточных канав и запахом прогорклого жира, на котором беднота жарит свою снедь. Андрис уже и позабыл этот родной, деревенский запах некошеных полей. Хорошо! День уже перевалил за полдень, и Андрис, найдя тенёк, присел перекусить.
— Хлеб да соль, Воронёнок, — хриплый, насмешливый голос заставил поперхнуться.
Он обернулся, держа краюху в руке, за спиной стоял Урбан Вырви Глаз. Андрис готов был поклясться, что дорога, по которой он шел, была пуста. Да и какая дорога, так — тропка в поле. Желающих переться через Стылый Лес не было.
— Угостишь? — спросил колдун, присаживаясь рядом.
Андрис протянул хлеб. Бывший придворный маг отщипнул крохотный кусочек и вернул горбушку. Он не был стар, как показалось Ворону в тусклом свете трактира, просто голова вся седая и резкие складки, идущие вниз от чуть горбатого носа к тонким губам, делали его старше.
— Так отца боишься, что готов в одиночку через Лес идти?
Ну, конечно, маги на то и маги, чтобы мысли читать и людей смущать. Андрис покосился на колдовской посох. Дорогое, полированное дерево, все в кружевной вязи букв. Говорят — сломаешь посох, лишишь хозяина силы.
— А вам зелье сварить не из кого, что вы путников на дороге ловите, — огрызнулся Ворон, — жабы, что ли перевелись?
Урбан улыбнулся, никак не ответив на дерзость. Так он и сидел, опершийся на свой посох, разглядывая Андриса, пока тот доедал свой скудный обед.
— На кого же ты учился, Воронёнок?
Честно-то сказать, поучился Андрис от силы первые недели две, прежде, чем открыл для себя изобильный мир Бодучаровых пивных, а так же неисчерпаемые карманы богатеньких студиозов, если готов поддержать их любые шалости, выпить не дурак и в койке ухайдокаешь любого.
— На писаря отец посылал, — буркнул Андрис, присматриваясь к тени Урбана, ему казалось, что она шевелится. Смотришь прямо — тень, как тень, а только отвел взгляд, как где-то на самом уголке зрения она начинала двигаться.
— А что с вашим писарем стало? — пытал приставучий колдун.
— Лихоманкой переболел той весной, — неожиданно для себя разговорился Андрис, — стал глазами слабеть, вот меня и отправили. Отец очень хотел, чтобы я в люди выбился.
— Деньги-то, наверное, всем селом собирали, да? — вкрадчиво спросил Урбан.
Андрис-Позор-Семьи, Андрис-Непутевый, Андрис-Выгреби-Навоз, — вот он кто, а не господин писарь. И не сбежишь. Надо идти домой с повинной, а то все село опять соберет денежку в складчину, да наймут кого-нибудь вроде этого Вырви Глаза, да пустят по следу. Или кинут проклятье на росстани в грозу, или ещё чего похуже. Лучше уж позор и колотушки. До смерти батя-то не изобьёт, всё-таки родная кровь, старший сын, и мамка с сёстрами вступится.
— Что с твоей тенью? — Андрис решил не идти на поводу у собеседника.
— А что с ней? — удивился Урбан, и на мгновение Андрису показалась, что в болотно-зелёных глазах колдуна вспыхнул и тут же погас голубой огонёчек, как бывает светятся гнилушки на гиблых болотах.
— Она у тебя сама двигается, и буквы по посоху ползают.
Седовласый покрутил в руках посох и взглянул на солнце, которое уже начало свой путь к закату.
— Так на то я и колдун, чтобы у меня чудесные вещицы были, а то, что ты это видишь, говорит о том, что и в тебе есть доля чародейской искры, Воронёнок.
Андрис расхохотался, вспугнув с куста любопытного дрозда. Маги родятся в знаменитых семьях, у знати, чтобы наделённый особым даром в хлеву деревенском родился, да такого от сотворения мира не случалось!
— Хорош зубы скалить, — оборвал веселье Урбан, вставая, — надо до темноты до Леса дойти и на ночлег устроиться под крышей. Нехорошо тут.
Колдун шел, невозмутимо отмахивая посохом миля за милей, Андрис весь употел поспевать за неутомимым спутником. «Навязался на мою голову, — недовольно думал парень, глядя в спину, обтянутую тканью дорогого плаща, — чешет, как двужильный, измотать хочет. И зачем я ему сдался?»
— Так страшно одному-то в Лесу, — не оборачиваясь, ответил на мысленный вопрос Урбан, — а вдвоём, авось, и отобьёмся, ежели что.
Сердце Андриса ухнуло в желудок и, побултыхавшись там, скользнуло ниже в пах, а оттуда в колени, где и замерло бешено пульсируя, но уточнять, что имел ввиду маг не хотелось.
Лес появился внезапно, ещё полчаса назад он синел на горизонте, и, вдруг, ты уже идёшь по толстенному ковру из иголок, а вокруг стоят гигантские черно-зелёные, злые ели. Тихо. Было так тихо, что Андрис время от времени встряхивал сумкой или головой, чтобы убедиться, что он не оглох. Дневной свет померк, как будто разлапистые ели отталкивали солнечные лучи, мешая им проникнуть в их сердитое царство. Вырви Глаз шёл уверенно, словно видел дорогу, уворачиваясь от цепких сучков и полотнищ паутин, натянутых между деревьями.
— Что встал? — Урбан глянул через плечо на застывшего Андриса.
— Слышал? — Андрис забыл, что вроде как надо быть почтительным, но у него волосы вставали дыбом, и мороз продирал от пяток до самой макушки. — Плачет. Ребенок плачет. Урбан задрал голову вверх, раздувая ноздри и полуприкрыв глаза.
— Далеко плачет? — колдун стоял всё в той же позе, только поводил посохом вокруг. Темнело всё быстрее, хотя до заката было часа два: Андрис прекрасно чувствовал время. Он прислушался. Звук был такой, как будто кто-то хныкал, очень похоже ныла его младшая сестрёнка, когда разбивала коленку или обжигалась о крапиву. Тихонечко так, с пришёптыванием и всхлипами. Только это же Стылый Лес и плакать тут может только лихо оголодавшее, или кикимора ногой за корягу зацепилась. Было в этом скулеже ещё что-то такое, от чего хотелось зажать уши руками, звук словно ввинчивался в мозг.
— Где-то там, — Андрис махнул рукой в сторону бурелома, — в овражке или за ним.
«Вот уж — с колдунами не водись, за стол с ними не садись», — всегда их бабка так говорила, и то правда святая. Вместо того, чтобы повернуться спиной к плачу и шагать, не оглядываясь, Урбан ломанулся в овраг, что твой лось по весеннему гону. Ворон спешил следом и боялся потерять из виду широкую спину, не так он себе представлял путь через Лес, совсем не так. Помнится с дядькой они эту пущу по краешку прошли и ничего с ними не случилось, а теперь он бежит за этим припадочным, боясь отстать в наступающей темноте. — Куда идём-то? — Андрис уже ловил ртом воздух от беготни по балкам и взгоркам.
— Пришли. Урбан остановился, всем телом опираясь о посох, и Андрис понял, что колдун тоже устал и вымотался.
— Здесь заночуем, — усмехнулся Вырви Глаз, кивая на неясное пятно за ёлками.
Ах, да чтоб вас всех подбросило и шлёпнуло, да печёнками наружу вывернуло и паршой с ног до головы обсыпало!
Андрис глядел на домину на взгорке, и, будь он один, позорно надул бы в штаны. Дом был стар, хуже, он был такой древний, что Лес, цепляющий маковками облака, казался молодым весёлым подлеском. Венцы углов просели и ушли в землю, брёвна рассохлись и зияли трещинами, крыша, когда-то крытая дранкой, так густо заросла мхом, что издали дом больше походил на большой холм, чем на жилище. Маленькое окошко чёрным провалом пялилось на путников, и что-то еще неясным силуэтом виднелось на крыше. Дом смотрел, Андрис руку был готов отдать, и не просто смотрел, а предвкушал и улыбался, ждал.
— Почему здесь? — только и мог спросить Ворон, нестерпимо желая отлить. — Получше-то места нету?
— Нету, — отрезал Урбан, недовольно глядя, как парень распустил пояс и теперь поливает ближайший куст. — И хозяйку спросить надо, что случилось, почему плачет.
Да лучше бы его батька цепом молотильным отходил, чем он в эту халупу замшелую полезет. — Дело твоё, Воронёнок, — бросил через плечо колдун, — а я лучше под крышей заночую. Пока они взбирались на холм, последний закатный луч полыхнул зеленью и растаял за кронами деревьев. Андрис застонал вслух, разглядев на крыше домины огромные рога тура с нанизанными на них черепами. Он старался лишний раз не глядеть в чёрные провалы на белой кости. Он такого зверья знать не знал и ведать не ведал, и очень надеялся, что хозяин дома перебил последних из них.
Все страшные сказки, которыми потчевала их зимними ночами бабушка, полезли из памяти, шепча на ухо, что такого дурачка, как Андрис, ещё поискать надо, ничему-то тебя-лободырного жизнь не научила.
Вблизи дом оказался ещё хуже, чем когда он смотрел на него снизу. Из каждой щелочки тянуло страхом, мутным ужасом и тоской. Мох, которым конопатили стены, выпирал из всех пазух и щелей, и Андрис готов был руку отдать, шевелился. Как будто дом принюхивался к гостям, тянул свои лохматые щупальца, собираясь убедиться, что ему не показалось: перед ним люди из плоти и крови.
— Страх у тебя внутри, — Урбан сжал плечо Андриса, — всегда помни об этом, Воронёнок. Он бы ответил, может быть даже огрызнулся бы, но губы немели от колкого ужаса, прорастающего из живота и поднимающего все волосы на теле дыбом. Андрис с трудом заставил себя разжать пальцы ног в сапогах, которые непроизвольно поджал, стоя перед наглухо закрытой, перекошенной дверью.
— Пусти переночевать, хозяюшка?! — Урбан рявкнул так, что в лесу гул пошел от его голоса, и земля ощутимо дрогнула под ногами от удара посохом в каменную землю.
Если неупокоенные души и существуют, то живут они в петлях этой двери, которая взвыла, открываясь. Урбан согнулся чуть ли не вдвое и пропал, темнота сожрала мага бесшумно и бесследно.
«Не пойду, лучше здесь сдохну, а повезёт, авось, и до третьих петухов дотяну, сейчас вот кружок очерчу ножом и буду сидеть».
— Трусоват помощничек-то твой, Одноглазый, — комариным писком зазвенело в голове, засмеялось.
— Молодой, — теперь в ушах гудел низкий голос отвечающего Урбана, — ещё научится.
— Если живой останется, — заливался комар в мозгу.
«А вот и останусь, — с внезапной злостью подумал Андрис, уже ныряя в чёрный омут входа, — и чего это он безглазый? Только что двумя зенками своими болотными на меня лупил!»
Андрис всё-таки приложился лбом о низкую притолку и теперь стоял растерянно, озираясь вокруг. Внутри было не темно, но и светом серебристое свечение воздуха было не назвать. Посреди истёртых, белёсых половиц чернел очаг, над которым болталась цепь, уходя куда-то в верх. Андрис задрал голову и чуть не плюхнулся навзничь — потолка в хате не было. Цепь просто терялась в чернильном мраке и всё.
— Заполошный какой, — засмеялись справа, — дикий совсем.
На лавочке сидела старуха. В драных лаптях на босу ногу, в латаной, криво пошитой понёве с лицом, напоминающим востроносую мордочку ласки. Простоволосая сухонькая бабка нанизывала на нитку рябину вперемежку с ягодами боярышника. Бабка принюхалась, поводив длинным носом, и облизнулась.
— Надо же, перевёртыш! — ахнула старая, всплеснула руками и опять залилась тоненьким смехом.
Не плачь это был, понял Андрис, — смех. Шишига лесная смеялась, заманивая их к себе, а не ребёнок, заплутавший, рыдал.
— Ну хватит парня-то мне пугать, Лишко.
Андрис скосил глаз в другую сторону, и сел прямо на пол, где и стоял. Это был не тот Урбан, что пил пиво и неутомимо шагал через поле. На скамье, напротив хозяйки, сидел строгий старик в длиннополой хламиде, вместо правого глаза зиял чёрный провал, а через нос, лоб и щёку тянулся шрам давнишней раны.
— А и то верно, — бабка стряхнула в мёртвый очаг свое рукоделие и встала.
В какой момент Лихо обернулась пригожей девкой, нарядной и улыбчивой, Андрис не уследил: только что перед ним сидела высушенная сморщенная старуха, а теперь длинноволосая красавица тянула его за локоть, помогая встать. Он глядел во все глаза и на белую тонкую кожу, под которой каждая жилка видна была, и на красивые серые глаза под бровями дугой выгнутыми. Девушка засмеялась, закинув голову, подмигнула и в ту же секунду обернулась парнем, а глаза остались те же и волосы ниже плеч, и рука живая, горячая, а не мёрзлая плоть нежити. Андрис разевал и закрывал рот, смотря на диво: левым боком встанет ну девка-девкой, и грудь мягким взгорком топорщит сорочку, а вправо голову наклонит — парень красоты такой, что дух захватывает. Девка-парень проводила Андриса до лавки и, подбоченившись, встала перед Урбаном.
— За чем на этот раз пожаловал, Одноглазый? Давненько ты ко мне не захаживал, лет уж с двести-то будет.
— Своё забрать хочу, — Урбан улыбнулся, и оживший шрам зазмеился по лицу.
— Ты мои правила знаешь, — Лихо подмигнуло Ворону, — только, что ты мне предложишь на этот раз? Паренька?
«Бежать бы, — Андрис до хруста стиснул зубы, — да разве от таких сбежишь?! Сигануть по цепи вверх, только кто ж знает, куда она ведёт, может, аккурат на тот свет. Вот и привели тебя Андрис-Глупышка-Доверчивый на заклание, как барана».
— Посох отдаю, а парня не тронь, толку от него тебе не будет.
— Палка-то колдовская — это хорошо, в хозяйстве сгодится, — забормотало Лихо, суетливо перебирая руками слоистый воздух. — Требушки бы ещё горяченькой, страсть, как исть-то хочется.
Оно в образе молодой девушки посмотрела на Андриса и улыбнулась, опять облизнув губы, и он увидел, как сквозь красивые, точёные черты лица, проступила истинная суть хозяйки дома, как будто что-то поднялось с глубины, выглянуло сквозь ясные окошки серых глаз, оценило и медленно опять ушло на дно. До поры до времени, не навсегда.
— Мальца не трожь, Лишко, — прикрикнул Урбан, — если твоя возьмёт, я тут останусь, хватит тебе и на супец, и на холодец.
Девка кивнула, снова неуловимо оборачиваясь в парня, и ушла, хлопнув дверью.
— А теперь слушай, Воронёнок, — Урбан сцапал Андриса за руку, усаживая к себе на скамью, и тот чуть не заорал от неожиданности. — Если увидишь, что дело плохо, и берёт оно верх надо мной — беги. Не жди, пока меня жрать начнет.
Колдун, пошарив в кармане, вынул глиняную свистульку-птичку невзрачную и неумело слепленную. Всунул пичужку ему в ладонь и ободряюще улыбнулся, хлопнув Андриса по спине. Оказывается до этого он не боялся, а вот сейчас стало жутко и безнадёжно что ли.
— Что ты хочешь у неё забрать? — губы не слушались, онемевшие.
Урбан усмехнулся и хлопнул ладонью по стене, Дом ощутимо чуть вздрогнул, как бы поёжившись, от прикосновения.
— Не о том спрашиваешь, парень, — дёрнул щекой маг, — будешь бежать — беги не оглядывайся, а услышишь зовёт кто по имени — дунь в свистульку. Понял?
Андрис кивнул, тиская в ладонях неуклюже слепленную птичку.
— И прости меня, Андрис, — впервые за все это время Урбан назвал его по имени и посмотрел прямо в глаза, а не через плечо или исподлобья, — без тебя мне её не найти было. Он уж было собирался спросить: за каким бесом Урбану эта мрачная халупа посреди мёртвого Леса, но вернулась хозяйка, с коробом на спине, из которого достала гусли и села напротив.
— Чтож, Урбан Вырви Глаз, королевский маг и чародей, травознатец и колдун, говорящий с ветрами и волчий пастырь, уговор?
— Уговор, Лихо лесное, Мавь болотная, Тоска души гнетущая, Яга жизнь сосущая.
И они начали петь.
До гробовой доски не забыть Андрису этого пения, ни в одном сне не избавиться, никакими сказкам да баснями услышанного не перешибить, никакой брагой не вытравить. Не словами они колдовство выпевали, а каждый тянул нить-песню из глубины своего нутра: Лихо, дёргая жилы на гуслях, а Урбан, перебирая длинными пальцами руны на резном посохе. Андрис закрыл глаза и зажал уши руками в жалкой попытке не слышать невыносимого пения двух противоборствующих сил, но все было тщетно, потому, что он не только слышал, но видел и ощущал то, о чем пели эти двое.
… голод, голод, голод.… постоянный, нестерпимый, сворачивающий внутренности тугим мучительным узлом...
...заманить, поймать, упрятать, спеленать наговором по рукам и ногам, не дать сгубить все вокруг, только и живого почти ничего не осталось, одни зубчатые ели и гиблые мшанники…
…. кровь, горячая, бешеная, пенная на губах пузырится, играет….вкусно и всегда мало, мало, дай, дай ещё, ещё…
...уговорил, наобещал, песни пел, смеялся, вёл, заморочил, обманул, ...запер, оградил, в клетку усадил — и никуда не выйти дальше конуры своей заговорённой и никого не сгубишь…
…только те, кто сам пришёл, кто с дороги сбился или зов услышал, да только все меньше и меньше живых ходит, а ты вернулся… совестливы…,помнишь...не забыл... ...посмотреть проверить, убедиться, а сил на пустом месте набралась….
…. выжила, смогла и ничего не забыла, помню, и улыбки, и обещания, и обман, я ведь еще тогда могла, еще тогда, но знала, что вернёшься….
….я вернулся…
Андрис выглянул в щёлочку, разжав пальцы на ладонях, которыми прикрывал лицо. По истёртым половица дома из-под лавки, где сидел Урбан, струилась тёмная лента, глянцево переливаясь в серебристом свечении воздуха. Что это кровь, Воронёнок понял только тогда, когда взглянул на ту, что сидела в другом углу, наигрывая на гуслях выворачивающую нутро мелодию. Это уже не было и не парнем и не девушкой, и старухой это было не назвать, оно было другое. И оно — менялось. В глазах Лихо светилась обида и торжество, а губы и подбородок были вымазаны в чёрной крови, которую это беспрестанно слизывало с губ тонким острым язычком. Ворон взглянул на Урбана и обмер. Лицо Урбана осунулось, заострилось, как только у мертвецов и безнадёжно больных бывает, щёки ввалились, а глаз, что так ярко светился волчьим огоньком, становился всё тусклее, гас, затухал, как свеча на ветру.
Андрис, забыв про страх, во все глаза смотрел на происходящее, боясь пошевелиться, а колдун вдруг вздохнул, словно крикнул, и упал на пол, широко раскинув руки, как будто взлететь силился и не мог. Рука Урбана была еще тёплая и пальцы слегка дрогнули в ответ, когда Андрис подполз на коленях и сжал их.
— Что же ты не бежишь, Андрис Воронёнок?
«...а услышишь зовёт кто по имени — дунь в свистульку. Понял?»
Андрис нашарил в поясном кармане нелепую глиняную птичку и, собравшись с духом, посмотрел на сидящую в углу. Губы дрожали, язык с трудом ворочался, высушенный страхом, сердце, загнанным зайчишкой металось в груди.
Нежить не умеет любить и никогда не сожалеет о содеянном — это все знают.
...все знают…
Свист был тонкий и жалкий.
Рассказ опубликован на Синем сайте, «Кубок Брэдбери – 2020»: сборник лучших конкурсных произведений. – Волгоград: Перископ-Волга, 2020
Подписывайтесь на наш канал, оставляйте отзывы, ставьте палец вверх – вместе интереснее!
Свои произведения вы можете публиковать на Синем сайте, получить адекватную критику и найти читателей. Лучшие познают ДЗЕН!