Президент Ливана Мишель Аун 13 октября заявил, что в конце следующей недели Ливан начнет процесс возвращения сирийских беженцев на родину. Это уже не первое подобное заявление ливанских политиков, которые тем самым пытаются набрать себе политические очки, однако решить проблему сирийских беженцев в Ливане никому из них до сих пор не удалось.
В минувшие годы озвученные ливанскими чиновниками цифры о возвращении десятков тысяч беженцев в САР обычно ставились под сомнения международными гуманитарными организациями.
Аббас Ибрагим, глава Агентства общей безопасности Ливана, которое отвечает за охрану границ страны, заявил, что возвращение будет добровольным и основано на механизме, впервые использованном в 2018 году.
«Общая служба безопасности вернется к плану возвращения сирийских беженцев, которые хотели бы вернуться», — сказал Ибрагим агентству Reuters, добавив, что этот механизм был приостановлен из-за пандемии COVID-19.
Ливан из всех государств, принявших сирийских беженцев, испытывает самые большие экономические сложности, поэтому Бейрут серьезно беспокоит эта проблема.
Сирийские беженцы как угроза потери квоты для ливанских христиан
С 2011 по 2016 год из объятой гражданской войной САР в соседнюю страну прибыло более 1,5 млн сирийцев (из них зарегистрировано в ООН 850 тыс.), преимущественно арабов-суннитов. Приток такого количества людей, увеличившего на треть население Ливана по состоянию на 2011 год (и это помимо уже находящихся в стране палестинских и иракских беженцев), способствовал накоплению кризисных явлений в экономике страны и в итоге вызвал экономический коллапс.
Однако наличие значительного количества сирийцев создает не только экономические, но и политические риски для Ливана.
Государство разобщено конфессионально и по-прежнему следует системе квот в структурах власти. То есть должности в правительстве распределяются по квотам для религиозных групп. Ливанским христианам-маронитам, которые претендуют в этой системе на высшие должности в стране, невыгоден рост численности суннитов. И дело даже не в том, что сирийцы будут пытаться стать гражданами Ливана, а в том, что, осев на десятилетия и вырастив здесь своих детей, укоренятся в этой стране и в случае нового межобщинного кризиса, как в свое время палестинцы во время гражданской войны в 70–80-х годах, станут силой во внутриполитической борьбе, поддерживая своих единоверцев — ливанских суннитов.
Поэтому власти во главе с президентом-христианином крайне заинтересованы в их возвращении и периодически проводят агрессивные кампании по вытеснению сирийцев.
Ливанские христиане, некогда являвшиеся большинством населения при формировании системы квот, давно уже сравнялись по численности с шиитами, а наличие в стране еще полутора миллионов суннитов меняет весь этно-конфессиональный баланс в стране, деля население на три примерно равные по численности общины.
Поэтому и часть просирийски настроенного ливанского истеблишмента поддерживает российские усилия по возвращению беженцев, а президент Мишель Аун прямо говорил: если европейцы не изменят свою позицию, Бейрут будет сотрудничать с Дамаском в деле их репатриации. Другой вопрос, что у самого Дамаска не так много причин быть искренним в подобном взаимодействии.
Репрессии и разруха мешают беженцам вернуться
Министр Ливана по делам перемещенных лиц Иссам Шарафеддин в июле объявил о плане, который, по его словам, будет направлен на возвращение в Сирию около 15 тысяч беженцев в месяц, основываясь на утверждении, что САР стала в значительной степени безопасной после более чем десятилетней войны.
Однако если подобный процесс все-таки начнется, то вряд ли можно будет говорить о добровольном характере репатриации сирийцев на родину. Так, главная угроза для сирийских беженцев исходит не от боевых действий, а от структур безопасности самого сирийского режима.
В 2018–2019 годах в ходе первой объявленной волны репатриации правительство Ливана также называло количество вернувшихся домой сирийцев — десятки тысяч человек в месяц. Но тогдашний глава миссии Международного комитета Красного Креста (МККК) в Ливане Кристоф Мартин рассказал, что все данные, озвученные ливанскими властями, вряд ли могут соответствовать действительности и что никакого масштабного возвращения сирийцев ожидать не следует, а речь идёт лишь о сравнительно небольшом числе людей в пределах нескольких тысяч.
Также, по данным МККК, существуют опасения, что беженцы могли быть репрессированы сирийским режимом, так как международным гуманитарным организациям сложно отследить путь сирийцев, которые покинули Ливан и могли быть арестованы уже в Сирии. МККК располагал информацией, что некоторые сирийские беженцы возвращались в САР, после чего их семьи никаких известий от них более не получали. Отсюда могут быть сделаны выводы, что такие репатрианты могли быть захвачены сирийским мухабаратом (службой контрразведки).
По сравнению с 2019 годом экономическая ситуация в Сирии лишь ухудшилась, причем значительно. Более 9,3 миллиона сирийцев столкнулись с нехваткой продовольствия, свыше 80% сирийцев живут за чертой бедности. При этом уровень репрессий сохранился на уровне трехлетней давности.
Несмотря на то что в некоторых частях Сирии больше не ведутся активные боевые действия, не заблуждайтесь в том, что насилие в отношении мирных жителей продолжается по всей стране, от бомбардировок на северо-западе, севере и северо-востоке до целенаправленных убийств, незаконных задержаний и пыток, — заявил председатель комиссии ООН по Сирии Паулу Пиньейрув в марте 2022 года. — Население переживает ужасающую нищету, от которой страдают сирийцы повсюду, особенно внутренне перемещенные лица. Это пропасть, с которой столкнулся сирийский народ, зажатый между воюющими сторонами и повсеместно подвергающийся репрессиям и эксплуатации со стороны вооруженных сил.
Поэтому вряд ли сирийские беженцы из Ливана захотят массово и добровольно вернуться в САР. Другое дело, что в самом Ливане бушует экономический кризис. Однако он скорее заставит сирийцев искать новые пути и лазейки, чтобы добраться до благополучной Европы или арабских государств Персидского залива, чем пытаться вернутся в Сирию, где условия значительно хуже, а гарантии безопасности отсутствуют.
Лучше 10 миллионов надежных людей, чем 30 миллионов «вандалов»
Управление верховного комиссара ООН по делам беженцев постоянно публикует список условий, необходимых для возвращения репатриантов. Среди них создание благоприятной обстановки, предоставление гарантий безопасности, амнистии, в том числе тем, кто уклонился от военной службы. Однако отчеты ООН показывают: таких условий в САР фактически нет, а режим в тех районах, которые официально примирились, продолжает проводить мобилизацию населения и стимулировать граждан подавать судебные иски против бывших бойцов оппозиции.
В этом контексте следует обратить внимание на наделавшие много шума в СМИ слова бывшего главы разведки ВВС САР Джамиля аль-Хассана: «Сирия с 10 миллионами надежных людей, подчиняющихся руководству, лучше, чем Сирия с 30 миллионами вандалов».
Собственно, аль-Хассан наглядно продемонстрировал, что сам Дамаск не очень заинтересован в возвращении сирийских беженцев, большинство из которых — арабы-сунниты и бежали не столько или не только от войны, сколько от репрессий и боязни карательных акций со стороны режима. Поэтому они рассматриваются в качестве нежелательного элемента самим сирийским режимом.
Нынешний же этно-конфессиональный баланс на контролируемых правительством Асада территориях, наоборот, во многом способствует укреплению его позиции за счет увеличения лояльной Дамаску прослойки сирийских граждан.
В Сирии до войны жило примерно 22 миллиона человек, из них около 6 миллионов бежали из страны во время конфликта. В то время как население Идлиба и Северного Алеппо, удерживаемых оппозицией, насчитывает примерно 4 миллиона вместе со временно перемещенными лицами (ВПЛ, беженцами из других регионов страны). Еще от 2 до 4 миллионов человек, считая ВПЛ, проживают на территориях, контролируемых курдскими формированиями. По данным ООН, общее количество ВПЛ может достигать 13 миллионов человек. Таким образом, экс-глава сирийской разведки Джамиль аль-Хассан был точен, озвучив цифру в 10 миллионов «надежных людей», имея в виду тех сирийцев, которые проживают в районах под управлением официального Дамаска. И это меньше половины населения страны, однако среди них доля наиболее лояльных Асаду представителей конфессиональной группы алавитов, к которой принадлежит и сам президент САР, выросла более чем вдвое, до четверти населения, по сравнению с 10% в 2011 году.
Поэтому в интересах Дамаска не только не возвращать беженцев, большинство из которых сунниты, но даже, скорее, наоборот, в случае возвращения новых территорий сделать так, чтобы местное население само бежало в соседние страны, такие как Турция или Ирак, сохраняя выгодный для Дамаска этно-конфессиональный баланс.
В связи с чем есть определенные сомнения в искренности позиции властей САР, касающейся готовности взаимодействовать с тем же Ливаном в вопросе возвращения сирийских беженцев.
Для Дамаска желанными репатриантами являются только крупные бизнесмены, некоторые из которых вернулись в Сирию под гарантии на самом высоком уровне. Так, после усилий Москвы по примирению города Растан с режимом Асада на родину вернулся крупный промышленник Махмуд Тлас Фарзат, который вне Сирии начал активно инвестировать в Египет и Судан.
Собственно для того, чтобы усложнить репатриацию сирийцев, Дамаск по-прежнему использует закон номер 10 от 2018 года, который позволяет при определенных условиях конфисковывать землю и недвижимость сирийских беженцев и ВПЛ, если те не смогут заявить о своих правах в течение года.
Россия же, в отличие от правительства САР, действительно заинтересована в решении вопроса возвращения сирийских граждан на родину, и для этого у Москвы есть все основания. 11–12 ноября 2020 года в Дамаске была реализована российская инициатива — созвана международная конференция по беженцам. Однако она не встретила должного внимания со стороны большинства стран, приютивших сирийцев (кроме Ливана).
Россия рассчитывает, что возвращение сирийских беженцев позволит привлечь ресурсы для реконструкции Сирии, в том числе со стороны богатых арабских государств и даже Евросоюза и снизит нагрузку Москвы в плане поддержки правительства в Дамаске. Однако пока российские инициативы по этому поводу не встречают понимания даже арабских партнеров РФ. И дело здесь именно в подходе Дамаска, который хотел бы безусловно привлечь средства для создания необходимой инфраструктуры для репатриантов, но при этом сделать так, чтобы самих сирийских беженцев вернулось как можно меньше.
