Открываю дверь - рассказывала Рита, на автопилоте тряся пустую коляску-тандем и шмыгая носом, а на пороге стоит мама...
И заплакала уже не сдерживаясь. Мы пасли наше малое стадо на детской площадке и ещё ни разу не заговаривали ни о чем серьезном. Нам было удобно гулять вместе - наши дети сплетались в затейливые узоры своих милых игр, переставали мамкать, а мы расслаблялись рядом, блаженствуя от выдавшейся передышки, как иные балдеют от массажа в СПА. Дети отжимали нас досуха - меня трое моих, а Риту ее близняшки, мальчик и девочка.
О серьезном мы говорили впервые. Потому что она не могла не поговорить. С какой-то застарелой мозоли на ее сердце сорван был струп. Если бы не дети рядом, она бы, наверное, кричала бы в голос от боли.
С мамой они были не то что бы в ссоре, но совсем не общались. Рита, бедная наивная неофитка, ринулась жить по Закону Божию, как говорила ее бабушка. Они расписались с другом-сожителем и обвенчались через неделю после росписи. Рита в пылу обретения веры была страшно убедительна, и он, ошарашенный ее вдохновенной проповедью, согласился расписаться, повенчаться и не предохраняться.
Детей Господь им послал сразу двоих, и теперь Рита снова была беременна. Мама ее не поддерживала. Брезговала этой ее дурью, этим ее восторгом, неожиданным опрощеньем, деградацией из нормальной девушки с перспективами и хорошим образованием в загнанную христианскую жену, в спящую на ходу мамушку, пропахшую зажаркой для супа. А тут приехала вдруг. Никогда не ездила ведь. А тут - на тебе. Рита увидела ее милое, родное лицо в россыпи канапушек, ее беззащитный рот, с выступающей мысиком верхней губой, и все обиды забыла, разулыбалась, бросилась обниматься. Мама снисходительно потерпела ее радость и обнимашки. Посмотрела на внуков, даже поиграла с ними. Выпила чая из чашки с бурым налетом внутри. И приступила к делу:
⁃ Здесь в городе через дорогу есть нотариус - вкрадчиво сказала Ритина мать - собирайся, доедем. Мне надо, чтоб ты написала мне доверенность на ведение ваших дел. Твой отец и его эта хотят отсудить у нас квартиру. На суд тебе ехать не надо, у тебя итак дел по горло, мы с бабушкой все сделаем сами.
Размякшая от близости мамы Рита, полная надежд на то, что порушенный ее браком, родами и религией мир их дружбы с мамой, о счастье!!!, возрождается, суетливо стала собирать детей. Она рассказывала маме все подробности своей не богатой событиями жизни: резались зубки, диатезик, Олега покормить чем-то, когда он с работы прийдет. И так далее. И тому подобное.
Мама слушала с прежней ласковой улыбкой, кивала, давала чудесные, забавные советы, помогала завязывать шапочки. Похвалила хорошенькие комбинезончики. Ни разу не съязвила в привычной своей манере и ни в чем не укорила.
Они взяли Ритин паспорт и детские свидетельства о рождении.
Дождались автобуса на пятачке. Мать за всех заплатила. Качались автобусе с детьми на руках. Рита млела: хорошо как, она не одна с двумя. Одного голубит она, второго - мамочка.
У нотариуса все прошло быстро. Мать записалась заранее. Рита все подписала и они поехали назад. Но мать вдруг сошла на станции, к ним, в их убогое гнездышко, не поехала. Плохо себя почувствовала. Ретино одиночество навалилось на неё с удвоенной силой. Она несла дочь, вела к дому от остановки путающегося в ногах сына и скучала по маме с новой силой. Дома почувствовала усталость, накатил токсикоз. В дурном расположении духа: ах, как все задолбало - стряпала ужин. Вернулся с работы муж. Нет, с ним так тепло не поговорить, как с мамой беседовали. Ну да ладно, она обещала ещё приехать..
Суд по делу об их квартире мать триумфально выиграла, выставив отца навсегда. За маму была ее мама, Ритина бабушка - Божий одуван - старушка трогательно тихо плакала и говорила судье:
⁃ Выпишите вы его Христа ради! Дайте мне спокойно помереть!!
Судья чуть ли сама не разрыдалась.
А потом выступила мама. Она говорила горячо, что Ритин отец семью давно оставил, пять лет ни копейки им не даёт, всю комуналку оплачивает бабушка.
⁃ А у нас на руках ещё дочь в декрете! Мы внучат подымаем. Их двое и ещё она ждёт... Все с рыданием в голосе. Артистка. Комиссаржевская, е-мое.
Отец оказался на улице. То есть, продолжил жить с женой на съёмной квартире в далеком пригороде. А мать к Рите больше никогда не приезжала. И замки новые врезала. Теперь Рита не могла уже попасть в квартиру, в которой была прописана и прожила всю свою дорелигиозную жизнь.
Рита звонила маме, что-то мямлила. Не успела сформулировать свои мысли. Просто просила, звала и плакала. Мама отвечала ей очень четко и разумно. Не теряя лица. Она была даже ласкова на свой лад, но смысл ее речей был такой: сожалею, но ничем вам помочь не могу. Перевела разговор на чудеса и молитвы. Занятно описала хорошеньких воспитанных деточек из их храма.
⁃ Я всю неделю работаю, а суббота и воскресенье у меня посвящены, уж прости, Богу. Не одна ты такая у нас христианка.
И все. И конец связи.
Отдельным файлом Рита страдала из-за того, что предала отца, который ничего плохого ей за всю жизнь не сделал. Страшное уныние накатило на неё. Смертная тоска. Душили тридцать сребряников, конвертированные в счастливую перспективу материной любви и помощи.
Мать сыграла на Ритиной ревности, втянула ее в злой разговор о коварстве второй папиной жены, о том, как эта тварь разрушила их счастье. Рита с дуру и на радостях поддакивала.
⁃ Я как Иуда и Хам!! Они мне никогда не простят, и правильно сделают!
Сокрушалась несчастная Рита.
Мы посмуряли хором. Я занудно предложила ей беречь себя ради ее будущего ребёнка. Рита ныла, что она и с двумя еле справляется, а теперь вот их будет трое, а она одна против всех.
Дети положили конец этому тяжелому разговору, потому что Ритина дочка залопотола:
⁃ Смотлите, у меня хомятёк!
И высоко подняла за хвост невесть откуда взявшуюся в песочнице некрупную, опасно вихляющуюся крысу.
Все беды были забыты. Мы, визжа от ужаса, хохоча от неожиданности и чудесатости ситуации, брезгуя, но спасая детку от чумы, выбили совочком из пухлой ручонки крысий хвост. Крыса исчезла в углублении в самом углу песочницы. Слава Богу, никого не укусив. Мне показалось, что напоследок крыса насмешливо на нас зыркнула.
Вечером мы встретились в храме. Народу было мало, наши дети рисовали каляки-маляки на записках о здравии под неодобрительными взглядами бабушек за ящиком.
Мы, замотанные мамашки, развалились на лавке и сил у нас не было совершенно ни на что. Особенно на то, чтобы урезонивать детей не портить записочки.
Началась исповедь, нас пропустили вперёд - взаимовыгодная вежливость: мы уйдём и заберём с собой нашу шумную орду. Народ спокойно достоит и дослужит всенощную.
На исповеди Рита вдруг в голос заплакала. Квадрат Малевича из четырёх церковных старух, сердящихся на нас за детский галдёж и испорченные записки вдруг сломался. Бабушки забегали. Рите принесли водички, яблок с канона, дети вдруг оказались снабжены сушками и конфетами на неделю вперёд. Игумен Кирилл, крупный мужчина в чёрных кудрях, похожий на молодого Рубеуса Хагрида, сопереживал, гладил ее по трясущемуся плечу.
Рита затихла. Мы пошли домой. Шли молча. Она плоховато себя чувствовала. Ночью, по скорой, уехала на сохранение. Переживала, как там Олег один будет с детьми.
В отделении патологии беременности она спала круглосуточно всю неделю, кроме осмотров и перерывов на еду. Перезагружалась, имхо. Мы носили ей передачи и махали в окошко.
Когда она вернулась домой, дети ее как будто позабыли. Хотя ее не было-то всего ничего. Дома было все в полном порядке. Точнее в нормальном рабочем беспорядке. Гуашь на столе и стульях, на детских щечках и лапках, вываленные из шкафа детские шмотки, съестные запахи.. Но главное.. Ее отец со своей женой переехал к ним, узнав, что Рита в больнице, и они покоили Риту вместе до самых ее родов. И потом, в феврале, когда Ритин сын благополучно родился, на свет Божий явился, и был наречён по святцам, вообразите себе, Никифором, отец с женой пробыли с ними ещё месяц. Дальше бывали наездами. Все были счастливы и совершенно смертельно влюблены друг в друга.
Ритина бабушка после суда слегла с инсультом, и долго помирала в отсуженной квартире, как и заказывала Господу нашему Иисусу Христу. Он порой нас слышит таким вот страшным каким-то, ветхозаветным образом. Ну или просто совпало, не знаю.
Бабушка осталась больная под надзором своей вечно раздражённой и брезгливой дочери. Дочь осталась с больной матерью и испачканными памперсами, которых пыталась избежать, игноря внуков.
Все вступили в новый жизненный расклад, и, казалось, так было всегда. Рита ездила помогать маме купать бабушку. Но, к сожалению не часто. Папа с женой купили однушку в строящемся доме и некоторое время яростно за неё воевали. Их чуть не кинули застройщики. Но дольщики вселились в купленные квартиры, хотя там электричества не было. Держали осаду и победили.
Старые искушения минули, новые навалились. Но иногда, когда ее папа болеет, Риту мучает совесть за ее то, давнее предательство. Но она эти мысли гонит. Ее духовник не благословил ее на них зацикливаться.