После того, как скрылось из глаз последнее поселение, сёстры ещё целый день провели в пути. Извилистая тропа, по которой следовала повозка, то огибала перелески, то взбиралась на холмы, то опускалась в низину, поросшую кустарником, и, наконец, привела в скит. Место было глухое, дикое. Деревянная церквушка, три избы–кельи, колодец и огород за оградой – вот и всё достояние маленькой общины. Скит принадлежал женскому монастырю, откуда насельницы привозили одежду и запас еды в виде муки и круп. Овощи выращивали сами - строгий устав не предполагал изобилия на столе.
Жили в скиту две схимницы и несколько монахинь. Одна из схимниц была совсем дряхлая старуха, старица Аглая. Она не ходила и почти не разговаривала. При ней находилась молодая монахиня-келейница, которая ухаживала за немощной. Сёстры относились к старице с особым почтением. Другая схимница была значительно моложе и принимала участие в общих богослужениях. Её соседкой была настоятельница скита - сестра Марфа, немолодая суровая монахиня. Остальные сёстры жили вместе в одной избе. Они-то и приняли на себя заботу о пострадавшей Феклуше. Монахини работали и молились. Раз в неделю в скит приезжал священник из соседнего села и совершал литургию. В остальное время молитва совершалась келейно. Спали сёстры мало, по очереди, по три-четыре часа каждая. Молитва в скиту не затихала ни на минуту. Первые слова, которые вывели Феклушу из забытья, были: «Со святыми упокой…» - это молились об усопших. Феклуша подумала, что она умерла, но горьковатый привкус на губах и боль переломанных рёбер вернули её к реальности.
Сёстры были усердны не только в молитве. Прошло несколько недель, и благодаря их стараниям Феклуша выздоровела. Однако пережитое потрясение отпечаталось в её душе гораздо сильнее, чем следы от побоев и ран. Она почти всё время молчала, ни с кем не разговаривала, а отзывалась только на слова, касающиеся простых действий. «Фекла, подойди сюда! Фекла, подай то!» - окликали сёстры, и девушка исправно выполняла приказания.
Феклуше дали послушание прибирать в келье и мыть посуду. Грязные, пригоревшие котлы и чугунки, которые она тёрла, ломая ногти, стирая до крови кожу на пальцах, стали её единственными собеседниками. Сёстры замечали, как она трёт посуду, а потом начинает плакать. Слёзы льются по щекам, а она всё смотрит в одну точку и молчаливо продолжает тереть.