Лето — это дача! А дача — это не только лес-озеро-земляника, но и книги. Bookmate Journal и PostPost.Media попросили читателей поделиться своими историями о дачном чтении — и узнали, как книги помогают в браке, что лучше читать под завывание ветра и что такое «чистое счастье препубертатного возраста». Вот некоторые из этих историй (орфография и пунктуация — авторские).
Если вам понравился этот материал, подписывайтесь на наш канал, чтобы быть в курсе лучших книг
Дина Лях: У бабушки на даче был ограниченный выбор книг и журналов, поэтому я читала их по нескольку раз. Больше всего запомнились «Дети подземелья» Короленко, они так резко контрастировали с действительностью: снаружи солнце, цветы и крыжовник, а я на темном чердаке читаю про мрачный и пронизывающий мир. А еще статья про сиамских близнецов, кажется, их звали Маша и Даша Кривошляповы. Почему-то помню абзац про то, как одна из сестер пила алкоголь, а вторая тоже пьянела, хотя и не хотела этого.
Владимир Короленко «Дети подземелья»
Константин Оснос: Особая ветка была на толстой сосне, там было почти кресло, соседняя ветка была спинкой. Часами там читал «Зверобоя» Фенимора Купера, совершенно бесконечного. Позже на даче неторопливо перечитывал стопки «Химии и жизни» и рижского Родника. Еще, когда за окном дождь, а в доме уютно, листал бабушкины книги про садоводство, там самым прекрасным была систематика растений. А еще была дореволюционная книга «Дачный садъ» с гравюрами тачек и лопат и предостережением, что садовые рабочие ленивы и требуют надзора.
Джеймс Фенимор Купер «Зверобой»
Daria Amirkhanova: На даче оказывались самое ненужное чтиво. Стопки журналов «Юный техник», из которых вырос брат. «Мурзилка», из которого выросла я. «Домовой», который зачитала мама. А также очень случайные книги — автобиография Юрия Никулина, например. Несколько томов Пушкина. Книга о лечебном голодании. Книга о том, что люди произошли от древних атлантов — шестиметровых полупрозрачных великанов. Детские красочные книги про Ленина и пионеров. Какой-то жутковатый боевик про российского шпиона, которого обучали в тайной учебке и теперь он может сутками лежать в засаде, а потом убивает врагов голыми руками. Все, кроме Пушкина и голодания, я от скуки прочитала не один десяток раз.
Юрий Никулин «Почти серьезно»
Анастасия Линнала: Я на нашу лесную финскую дачу без электричества почему-то стала возить книги вроде «Силы вещей» Симоны де Бовуар в оригинале, которую подобрала где-то бесплатно. В повседневной реальности даже в голову не придет такое почитать — прошли те годы, когда на это было время и ресурсы. А на даче, когда телефон разрядился, за окном гроза и горит свечка, почти поневоле открываешь ты Симону — а там у нее Сартр, друзья, вино и очень много глагола «tituber» — покачиваться при ходьбе, — и вроде читаешь от скуки и немножко со скукой, но так приятно.
Симона де Бовуар «Сила обстоятельств»
Олег Лекманов: У нас на дачных книжных полках в основном пылилась всяческая макулатура, например, книжка фельетонов некоего Бориса Привалова, которую я от нечего делать перечитал миллион раз и помню почти наизусть. Но там же стояли и «Рассказы о Шерлоке Холмсе», так что чтение «Пестрой ленты» поздним летним вечером под завывание ветра — одно из самых страшных и сладостных моих воспоминаний.
Артур Конан Дойл «Пестрая лента»
Анна Марченко: «Сага о Форсайтах» у подруги на даче. Приезжала каждый год и с удовольствием перечитывала, ощущая себя разными героинями в зависимости от ситуации в личной жизни: то Ирэн, то Динни, то еще кем-нибудь. Не менялось только отношение к Сомсу — терпеть его не могла, а подруга защищала, и вот мы вели жизненно-литературные беседы за вечерним чаем. Протяжно-туманный Лондон очень хорошо шел в жару на дачном участке, и вдруг в сцене смерти старого Форсайта произошло полное совпадение (помню не дословно): «Жара, жара! Июль… Пение кузнечиков в траве».
Джон Голсуорси «Сага о Форсайтах: В петле»
Екатерина Ракитина: Журналы! Многолетние подборки «Науки и жизни», «Юного натуралиста», «Вокруг света» и т. д. Сколько я оттуда узнала, заедая молодой морковкой и крыжовником, уму непостижимо. Иногда до сих пор выскакивает что-нибудь неожиданное, откуда?… Да оттуда же, со второго дачного этажа, из-под затянутой старым тюлем от мух балконной двери — лежа на полу читать было прохладнее.
А иногда в «Науке и жизни» попадался неразгаданный кроссворд с фрагментами, такие были только там, и его полагалось честно снести на веранду, чтобы разгадывать всем вместе за послеобеденным чаем.
Алла Соболевская: Я приезжала летом на дачу в Орехово, к нашим ленинградским друзьям. Мне 12 лет, за кустами садовых роз стоит раскладушка. А на даче связки журналов «Иностранка», «Новый мир», «Искатель» с фантастическими рассказами и книжка «1001 ночь». Время на этой раскладушке было моим окном в прекрасный мир отечественной и зарубежной литературы. Мечтаю о раскладушке под розами. Но дачи у меня нет.
Эпосы легенды сказания «Тысяча и одна ночь»
Lilith Wolf: На даче папенька возвел себе man’s cave (Убежище — Прим. ред.) — малюсенький домик с единственной комнаткой полтора на полтора. У него там была кушетка, верстак, печка-буржуйка и полка старых журналов, которые он привез из Германии. По-немецки никто, включая его самого, не читал, поэтому все только рассматривали картинки. А над этой комнатой был чердачок, и это был мой cave. Туда закидывали всякое ненужное, всякие погнутые велосипедные колеса, части неизвестно от чего — и старые журналы «Наука и жизнь» и «Знание — сила». Я натаскала туда сена и повесила гамак. Душный пыльный чердак, гамак, кастрюля с песком, чтобы тушить окурки, — и фантастические рассказы из старых журналов, Шекли, Брэдбери, Лем, Азимов, Стругацкие, Булычев. Чистое счастье препубертатного возраста.
В пубертатном, увы, все закончилось: я стала слишком высокой, чтобы комфортно там сидеть, и слишком тяжелой, чтобы не продавливать потолок. Сидеть там мне запретили, но гамак, журналы и кастрюля все еще там.
Мария Галина: Среди дачных девочек (дело было под Киевом, в кооперативе э… деятелей искусства, и рядом с нами жил режиссер «Киевмультфильма») ходила из рук в руки облитая слезами и затрепанная «Чалыкушку, птичка певчая», идеальный образец турецкого дамского романа. Героиня полюбила некоего Кямрана, но узнав о его романе с неким Желтым цветком, разорвала отношения и уехала в деревню учительствовать. Подозреваю, что для Турции того времени книга была довольно смелая, почти шокинг. Но мы опять же этого не понимали, обливаясь слезами над судьбой Чалыкушку, птички певчей, она же Гюльбешекер, варенье из розовых лепестков, прозванная так за прекрасный цвет лица.
Решад Нури Гюнтекин «Королек — птичка певчая»
Екатерина Захарова: Дед занимал руководящую должность в милиции, так что у него дома за год скапливалось невероятное количество всякой периодики про преступления и расследования. И кроме того, дома стояли книги по криминалистике, с картинками и схемами. Я обожала приезжать на лето к ним домой, мне разрешали утаскивать мои криминальные «сокровища» в уютное кресло — и читать, читать днями и ночами напролет.
Бабушка приходила в ужас, когда я прибегала к деду за пояснениями — а на картинках всякие там последствия насильственных смертей. А дед только посмеивался и честно, без нагнетания и лирики, объяснял.
Evguenia Lanyaguina: Я очень много читала на даче, но больше всего мне запомнились две вещи. «Антихрист» Ницше, который дал мне многое понять о том, насколько европейская культура — это культура христианства. И бабушкина обширная коллекция совершенно порнографических женских романов, которые много сделали для моего полового воспитания.
Фридрих Ницше «Антихрист. Ecce Homo. Сумерки идолов»
Svetlana Kouznetsova: Была у моих родителей, сотрудников НИИ, переплетенная там же книжка переводная про отношения полов. Теперь смешно, но когда тебе тринадцать, ты все хочешь знать. Я прочитала эту квазинаучную книженцию с медицинскими иллюстрациями.
Скучно очень, но я навсегда запомнила фразу оттуда: «Женщина вправе наслаждаться собственным мужем». Это раскрепостило меня в браке.