Месяц назад мне пришлось наблюдать очень интересную сцену в нашем местном музее. Это среднего размера Викторианский особняк, хозяева которого, отпраздновав свою бриллиантовую свадьбу и дожив до восьмидесяти с половиной лет, подарили дом городу. Они были столь же большими филантропами, сколько и путешественниками, в результате чего музей напичкан ценностями, картинами и статуями со всего мира, и ещё даже хватило на две-три других галереи. Само здание очень красивое, с закругленными балконами, нежными витражами и цветущим садом, где даже есть небольшой прудик; как будто вида на широкое, необъятное море, было недостаточно. Иначе говоря, сплошное великолепие.
– Как это у вас нет льгот для неимущих? – повысил тон с “раздосадованного” на “грозный” мужчина в фойе. Крупных форм, грудь у него сдувалась и надувалась от причитаний, как воздушный шарик. Девушка на ресепшене, маленькая, с мышиным хвостиком и глазам-полумесяцами, сначала растерялась, а потом показала рукой на доску, где в ряд выстроились однозначные цифры.
– Почему же, сэр, у нас есть расценки и для пенсионеров, и для детей, и для групп…
– А если у неё 8 детей? И каждому нужен билет? И при этом на стол положить нечего?
Было совершенно непонятно, про какую “она” идёт речь – про знакомую или выдуманную, – но я покосилась на доску, висевшую прямо за спиной. Негодование мужчины нарастало вместе с нашей неловкостью – моей, дамы, сидевшей на стульчике, и, конечно, девушки с ресепшена.
– Почему бы Вам не… – её голос потухал прежде, чем достигал конца предложения. А если боролся за своё право быть услышанным – тут же утопал в басе мужчины.
– Искусство должно быть бесплатным! У нас такой богатый округ, а абонементов для малоимущих – нет! Что же теперь, только среднему классу смотреть на картины?
– Но мы содержимся на пожертвования, сэр…
То было правдой. Сложно представить расход целого музея, не нарисовав в голове крупную сумму: это же всё, от реставрации до аренды картин (в зале есть ещё и непостоянная коллекция), не говоря уже про персонал, которому тоже нужно, что положить на стол. Даже содержание постоянной коллекции – уход за статуями, чистка серебра, ревизия и прочее – иногда поверяли волонтерам, а это наверняка говорит о состоянии их кошелька.
Конечно, искусство должно быть доступным, по мере возможности и с уважением к труду; я согласна с этим почти абсолютно! Даже больше скажу, это был главный принцип моего любимого художника, чей труд мне посчастливилось увидеть именно благодаря этому музею. Но тон мужчины никак не соответствовал, или помогал, его намерениям. Он продолжил своей шум ещё минуты три, и каждую из них я провела в попытке понять, как правильно себя повести в этой ситуации… Чего-то не хватало, что-то я забыла, и моя память упрямо не выдавала что…
И, как обычно бывает, ответ на этот вопрос появился, как только в фойе снова стало тихо. Книга жалоб и предложений. Чёртова книга жалоб и предложений.
Какой смысл орать на девушку с ресепшена? Попросить увидеть менеджера – это одно дело, но она-то, скорее всего, и в лицо и не знает тех, кто наверху? Ну скажет она своему коллеге – тому, что ступень или две повыше, – что приходило такой-секой, поднял шум по энному делу. Они, наверное, пожмут плечами, да дальше пойдут щёточками пыль со статуй счищать.
В то время как голос посетителя – не в фойе, а в бумажной форме, – имеет хоть какой-то вес. Это всё ещё эхо в пещеру, да, хоть какая-то попытка исправить положение. Особенно в век интернета, когда компании расширяют соц. платформы и гоняются за отзывами на tripadvisor, – в кафе, где я покупаю чай, работники всегда говорят, что лучший способ помочь бариста, это проголосовать за них на сайте. Не говоря уже о том, что музей заинтересован (вроде как) услышать предложения – на недавней июньской выставке вывесили банер “помогите нам улучшить для следующего раза”, а под ним стенд с бумагой и десятью ручками (которыми я воспользовалась, потому что ЛГБТ у нас, это (лесбиянки), ~ГЕИ~ и балетные тапочки, наверное).
(плюс какой-то идиот додумался повесить картину Адама и Евы, но тут без комментариев)
В общем, к чему веду… Не люблю слово “праведный”, но заслуженный, уместный гнев обязан служить либо просвещению, либо перемене. Нет смысла сотрясать воздух, если при этом оставляешь реальный шанс на улучшение обстоятельств нетронутым. Любая эмоция это вода, которой нужен водопровод. Ты можешь хлестать целый день, но пока не построишь канал, будет одна лишь грязь.