Поиск по сайту
Наша кнопка
Счетчик посещений
35950458СегодняВчераНа этой неделеНа прошлой неделеВ этом месяцеВ прошлом месяце540899293578633812401138057315886Сегодня: Июнь 11, 2020
Уважаемые друзья!
На Change.org создана петиция президенту РФ В.В. Путину
об открытии архивной информации о гибели С. Есенина
Призываем всех принять участие в этой акции и поставить свою подпись
ПЕТИЦИЯ
ЛИБЕДИНСКИЙ Ю.Н. Мои встречи с Есениным
МОИ ВСТРЕЧИ С ЕСЕНИНЫМ
C поэзией Сергея Есенина познакомился я задолго до первой встречи с поэтом. Альманах «Скифы», № 2, где напечатана была поэма Сергея Есенина «Товарищ», я купил в книжном киоске городского Совета в начале 1918 года. Она начиналась словами:
Он был сыном простого рабочего,
И повесть о нем очень короткая.
И в ней, как и в «Двенадцати» Блока, появился примерно в такой же трактовке, что у Блока, Христос. У Есенина младенец Исус «пал, сраженный пулей», на питерских улицах в феврале 1917 года.
Слушайте:
Больше нет воскресенья!
Тело его предали погребенью:
Он лежит
На Марсовом
Поле.
Поэма эта мне понравилась и легко запомнилась. Но выражение «железное слово: «Рре-эс-пу-у-убли-ка!» — так кончается поэма — больше чем понравилось: именно таким, могучим, железным, воспринимался тот новый, советский строй, который возникал в огне и грохоте Октябрьского пожара. И так же вошло впоследствии в душу, как лозунг и народная поговорка, звучавшее кратко и гордо:
Мать моя — родина,
Я — большевик!
С тех пор я уже сам отыскивал стихотворения Есенина, и почти все они нравились мне, хотя религиозные мотивы его творчества казались надуманными.
Схимник-ветер шагом осторожным
Мнет листву по выступам дорожным
И целует на рябиновом кусту
Язвы красные незримому Христу.
Подобного рода строфы отзывались для меня риторикой и сочинительством. Странным казалось переплетение в одной стихотворной строфе кощунства и религиозности, душевной чистоты и грубо-похабных, словно назло кому-то сказанных слов.
Но, конечно, сильнее всего в стихах Есенина покоряла воплощенная в них поэтическая прелесть русской природы. Даже самое имя его казалось мне названием не то времени года: Осенин, Весенин, — не то какого-то цветущего куста…
Когда в 1921 году я приехал в Москву, она полна была слухов о приключениях и выходках Сергея Есенина. Я тогда свел знакомство с некоторыми сослуживцами моего брата по ВЧК. Мне запомнились: рябоватый, с черными крутыми бровями рабочий из Ижевска — Иванов, интеллигентного вида» болезненный Семенов и Леля Сивицкая — девушка с глазами, полными синего огня. Они-то и рассказывали о Сергее Есенине, так как протоколы милиции, составленные по поводу всяческих его похождений, иногда попадали в ВЧК. В этих протоколах фигурировали четверостишия вроде того, которое было начертано Есениным на стенах Страстного монастыря. Разухабистая антицерковность этих стихов была по душе моим приятелям, они восхищались Есениным, он был для них свой, революционный поэт.
Я в то время был еще на военной службе, но уже втайне дописывал свою первую повесть, а по вечерам посещал Институт слова, где слушал лекции Грифцова, Эйхенвальда, Пешковского. Журналов тогда было немного, и я прочитывал их от корки до корки. В 1921—1922 годах чудесные есенинские стихи то и дело появлялись на страницах журналов, и особенно часто в «Красной нови», куда я отнес свою первую повесть. Стихи эти запоминались мгновенно: песенный склад и образы их, пейзаж и самое слово — все это было свое, родное, неожиданное и при этом как бы предчувствуемое.
«Неделя» была уже напечатана, я уже считал себя причастным к литературе и стал интересоваться жизнью писателей. В частности, я расспрашивал о кафе поэтов «Стойло Пегаса», и одна моя новая московская знакомая, также делавшая первые шаги в литературе, предложила вместе с ней сходить в это знаменитое кафе.
Я тогда носил еще военную форму, весьма бросавшуюся в глаза: это была форма Высшей военной школы связи — серые обшлага и черно-желтые, по роду войск, петлицы. Такие петлицы, обозначавшие род войск, красноармейцы называли «разговор». «Шинель с разговором…» — говорили тогда. Мне казалось, что прийти в «Стойло Пегаса» в военной форме значило бросить на нее какую-то тень. Собеседница моя смеялась — по ее словам, в «Стойле Пегаса» бывали и военные.
Так, весело разговаривая, подошли мы к входу в кафе. Прямо навстречу нам вышли оттуда двое мужчин, одетых, как я тогда воспринял, по-буржуазному. Моя спутница познакомила нас. Мы назвались: передо мной были Пильняк и Есенин. Быстро оглядев меня и бросив взгляд на Пильняка, Есенин с каким-то веселым озорством сказал:
— Интересная игра получается…
Он имел