В кухне. На подоконнике. Сидит Зёма. Маленький беленький котик с ужасом во взгляде и душой храброй и наглой мартышки. Сидит неподвижно в позе китайской статуэтки прямо между цветочных горшков. Время от времени оживает и делает вращательные движения головой: нервничает, похоже.
Если бы это был видеоролик, в нём должна бы играть зловещая и торжественная музыка. И героическая немножко. И с таким, знаете, надрывом. Зёма бы очень одобрил.
Если бы он сидел на подоконнике сынарника – ничего особенного. Но горшки с цветами меняют дело! Кухня – фактически единственное место, где я могу реализовать свои агрономические таланты. Ну, или антиталанты, потому что ни одна герань у меня не расцвела. И вообще не выжила.
Ну, с геранью ладно, единственный сделавший попытку пробиться к свету цветок был съеден милым Стёпой примерно год назад. С того момента герань впала в депрессию и вскорости померла. А вот пуансеттия – она же рождественская звезда – выжила не благодаря, а вопреки.
Представьте, теоретически она должна выглядеть так.
А вот моя выглядит немножко иначе:
Потому что, как мы знаем, жить захочешь – и в дерево превратишься!
Ну и, соответственно, официально котам в кухню вход категорически запрещён. Запрет вырабатывался годами и прицельным метанием ложки.
Да-да, я помню про герань, но тогда Стёпе здорово влетело, и инцидент на этом был полностью исчерпан. Стёпа честно посмотрел мне в глаза и сообщил, что осознал, раскаялся и вон там ещё в коридоре дорожка из пепла, которым он посыпал себе голову. Иди подмети.
Вообще, откусывать от пуансеттии куски и потом оплёвывать ими весь пол было всегда Стёпиной прерогативой. Мотя цветы удивительным образом игнорирует, а Зёма меня боится больше, чем не боится. Ну, по крайней мере, в том случае, когда он в кухне.
Нет, он нормальный кот и поэтому выпить мой стоящий на столе кофе в тот момент, когда я вышла из кухни – это святое. Так же, как и немножко погрызть хлеба или спереть сухарь из миски. Возможно даже, что он ел немножко моего борща. Нет, сам факт еды не видела, врать не стану, но…
- Зёма! Ты обнаглел! Ты зачем лез в мой борщ?!
Зёма судорожно отмывает беленьким кулачком угвазданную розовым мордочку. В глаза не смотрит.
- Зёма! Кому говорю?!
Сюк-сюк-сюк-сюк…. Забивается в угол кровати, рыдает. Стёпа сочувственно подставляет Зёме свою пятую точку, чтобы было куда поплакать. Идиллия.
И тут, понимаете, он сидит. Прям среди горшка с пуансеттией! Нервничает, понятно дело, но сидит.
Я бы, вообще-то, могла и не заметить. Зёма сидел неподвижно и где-то в глубине души судорожно сглатывал.
Восстановив события по некоторым косвенным признакам, могу сказать, что Зёма не собирался лезть на подоконник. Хотел просто проинспектировать стол. Он же не ожидал, что я вышла на пару минут. И при звуке моих возвращающихся шагов он рванул.
Ну, немножко не рассчитал, я не знаю. Или направление перепутал. Или просто. Но вместо того, чтобы спрятаться в угол и выждать момент, когда я отвернусь (отработанная схема: я ведь отворачиваюсь НЕСПЕЦИАЛЬНО!), он ринулся на подоконник. И всё. Отступать некуда – позади я! Да и поздно.
Так что умненький беленький котик выбрал единственно верную стратегию. Он замер. Ну, он не только по стратегии замер – от ужаса тоже, конечно. Но мы будем топить всё-таки за стратегию.
Зёму спалил Мотя. Сидя на пороге кухни, он сверлил пространство свирепым взором. Я за этим взором проследила – и что мы видим?!
См. первый абзац. Именно там и именно в этой позе.
- Я не поняла, Зёма?! – осведомилась я. – Какого это ты… тут делаешь?
Огромные голубые глаза смотрели прямо мне в душу и кричали, что это не они!!! То есть, это они, конечно, но не сами сюда залезли. Это Зёма всё!
А Зёма ничего не кричал. Пока его прекрасные голубые глаза растапливали моё жестокое сердце, его изворотливый и неглупый ум искал обходные пути. А «ножки Цискаридзе» уже совсем готовы были швырнуть Зёму на полкухни, а там уже и свобода!
И тут!
В кухню. Совершенно спокойно, не спеша входит Стёпа и фривольно разваливается прямо в центре пола.
Ему как болящему нынче позволено всё и даже ещё немножко. Чем Стёпа искренне и бесхитростно пользуется. Я бы, конечно, на его месте выбрала бы другое время для «полежать в кухне», но чувство такта Стёпе не знакомо. Он простой деревенский кот, он не знает всех этих придворных реверансов. За то и любим!
Огромные голубые глаза в это время с непередаваемым ужасом переходили с меня на умиротворённо мурлычащего Стёпу и обратно.
- А я? Я?! – кричали эти глаза. - Я тоже хочу вот так - в центр кухни!
И наполнялись горькой слезой.
- А ты сейчас по попе получишь! – грозно рявкнула я. – Ишь!
И «ножки Цискаридзе» наконец выполнили свою миссию, швырнув Зёму через весь стол. Они как раз растут из этой самой попы и потому весьма её ценят. Она хоть и худая, но приключения ищет прям как большая.
- Мотя! – в тот же момент выкрикнула я. – Не трогай его! А ну!
Мотя удивился, притормозил и уважительно посмотрел на меня: он ещё не сделал ни одного движения, которое бы раскрыло его намерения. Но мы-то не первый год вместе живём. Поэтому Мотька сделал вид, что просто споткнулся в ту сторону, а вообще-то, он собирался мыть вот эту лапу, а не шваркнуть ею по загривку пробегающего мимо недомерка.
Из комнаты раздавались рыдания о несправедливости этого мира.