Утрата

Н. Навон [1]: Добрый день, д-р Лайтман!

М. Лайтман: Добрый день, Нив!

Н. Навон: Тема нашей сегодняшней беседы, к сожалению, затрагивает прямо или косвенно практически каждую семью в Израиле. Наша страна вынуждена участвовать в таком большем числе войн, причастна к такому количеству терактов, страданий, что эта тема проецируется на все области нашей жизни, на образование, культуру – я говорю о потере близких.

Я ощутил такую утрату в детстве в семье, которая мне была очень близка. Это была семья моего друга, потерявшая старшего сына, служившего в элитных парашютных частях. Каждый, входящий в этот дом, сразу же ощущал, что здесь произошло нечто трагическое: фотографии погибшего солдата на стенах, его комната, которая оставалась закрытой, и в которой никто не прикасался к вещам.

Когда в городе упоминали эту семью, было ощущение, будто некое облако окутывает этих всем дорогих людей. Я учился вместе с братом погибшего и помню тот момент, когда он позвонил мне и сказал: «Нив, мой второй брат убит». Казалось, что происходит что-то нереальное: погибли два сына в одной семье – это невозможно было осознать. Что Вы можете сказать семьям, потерявшим самое дорогое, что у них есть – своих сыновей?

М. Лайтман: Я приехал в Израиль во время очень тяжелой войны – Войны Судного дня. Вначале я не понял, что происходит. Затем последовали трудные годы восстановления. Я работал в авиации, участвовал в подготовке самолетов к полетам, к боевым действиям. Фактически, я находился в тылу, но это был действующий тыл, и я ощущал огромное напряжение. Я прошел курс молодого бойца, участвовал в военных сборах, бывал на территориях: в Шхеме, в Иудее и Самарии.

Затем началась военная операция «Мир в Галилее» – в это время я уже находился у своего учителя РАБАШа. Было удивительно видеть ультраортодоксального еврея, сыновья и внуки которого не имеют никакого отношения к армии, каждый час слушавшего радио и «державшего руку на пульсе», чтобы узнать, что происходит в местах боев. Как-то в синагогу, где мы учились, пришел другой очень религиозный человек и с удивлением спросил, как можно в середине урока прервать изучение Торы, чтобы послушать новости. РАБАШ ответил: «Если бы твои сыновья были там, разве ты не стремился бы узнать, что происходит?»

Мне тогда тоже трудно было это понять: каббалист, понимающий, что все происходит по воле небес, постоянно слушает радио, и ему необходимо знать о происходящем. Вначале у меня было множество вопросов, но это произвело на меня сильное впечатление. РАБАШу было очень важно все, происходящее в Израиле. Он приехал в Израиль в 20-е годы из Польши вместе со своим отцом, будучи ребенком, прожил здесь все трудные годы с момента заселения Израиля и всегда был в курсе всего происходящего.

Каббалист всегда ощущает себя в центре событий, и мы сегодня также включены в происходящее: безработица, мировой кризис, другие события. Мы тотчас же изучаем эти явления, говорим о них – ведь каббала должна реализоваться здесь, в этом мире. Нет будущего мира – он возникнет, если мы его выстроим здесь, в нашем мире. Мы должны раскрыть Творца в отношениях между собой, в связи между собой, в единстве между собой.

Такая реализация обязывает нас быть тесно связанными с другими, ощущать, понимать и принимать их боль и страдание, как свои собственные. Поэтому сегодня я уже не удивляюсь тому, что РАБАШ так обостренно, бережно и чутко относился к тому, что происходит с народом Израиля, с государством Израиль и с миром в целом.

Н. Навон: Вы говорите, что РАБАШ понимал страдание людей. Что именно он понимал?

М. Лайтман: Он понимал, какова цель этих страданий. Он не страдал так, как страдают они, но не потому, что это не его дети. Он действительно ощущал их, как своих детей, но понимал, что эти жертвы, горе семей, потерявших близких, должны быть направлены на исправление. Нам нужно понять, почему мы теряем близких, так чтобы наше отношение к этим тяжелым утратам было верным – было отношением, которое строит, исправляет, приносит большую пользу душе.

Н. Навон: В чем выражается такое отношение?

М. Лайтман: В том, чтобы как погибшие дорогие нам люди, так и мы, стали «как один человек с единым сердцем» – вместе страдающие и радующиеся тому, что все происходящее с нами направлено на то, чтобы прийти к исправлению. Чтобы эти тяжелые страдания были для нас не просто человеческими страданиями, но мы бы увидели, поняли, ощутили процесс, в результате которого мы приходим к чему-то особенному, возвышенному – к вечной исправленной жизни, как в нашем мире, так и в духовном, как к единому целому. Чтобы мы сумели раскрыть между собой души, а не тела, и тогда на душу не будет влиять происходящее с телом – живет оно или умирает. При этом мы соединимся все вместе, потому что выражение «как один человек с единым сердцем», безусловно, относится к душам, а не к телам. И поэтому мы должны стремиться достичь такой связи между собой.

Н. Навон: Именно это Вы имеете в виду, говоря, что РАБАШ ощущал страдания других?

М. Лайтман: Безусловно, он таким образом ощущал их. Как может быть иначе, ведь он спешил, искал, каким образом быть сопричастным к тем, кто страдает, и неважно, находятся ли они в этом мире или умерли, и их души уже поднялись вверх.

Н. Навон: Мы видим, что в природе процессы жизни и смерти цикличны на всех уровнях, начиная с неживого и растительного уровня. Смерть, фактически, является частью жизни.

М. Лайтман: Нет смерти в духовном – там существует вечность. В природе также нет смерти – есть лишь обновление форм, но мы этого не понимаем. Подобно тому, как человек ложится спать вечером и встает утром, также всё в мире должно вбирать в себя и отдавать, засыпать и пробуждаться. В чередовании таких действий одного за другим – в причине и следствии, мы продвигаемся к более возвышенному вечному состоянию. И потому то, что мы видим в нашем мире, относится лишь к телам – они рождаются, живут и умирают.

По сути, эта внешняя форма, которую мы наблюдаем в теле, нужна для того, чтобы обновить в нем душу, проходящую определенное изменение. И после того, как душа совершает изменение, которое должно осуществиться в определенный промежуток времени, она должна сменить свое облачение – свое тело. Затем она облачается в иное тело и вновь существует в этом мире. И хотя нам кажется, что человек живет и умирает, но это происходит не с человеком. Человек – это душа, а наше тело – это всего лишь животное. И хотя из-за неполного восприятия мы считаем, что человек – это животное тело, но на самом деле необходимо связаться с человеком, раскрыть его и увидеть в нем вечную душу. И тогда мы будем иначе судить человека, иначе воспринимать его и иначе относиться к проявлениям жизни и смерти.

Н. Навон: Но пока мы не воспринимаем человека таким образом, мы относимся к смерти, как к очень тяжелой утрате.

М. Лайтман: Верно, и потому мы скорбим о теле, а не о душе – ведь мы относимся к телу, как к чему-то важному.

Н. Навон: Но у нас нет иного выхода.

М. Лайтман: Выход существует – мы должны соотносить себя с душой, с ее ролью, с ее исправлением, потому что лишь для этого существует тело. Лишь для потребностей души человек существует в такой форме в этом мире. И потому мы должны понимать, что если человек идет правильным путем в направлении исправления души, то, завершив свою роль в этом мире, он должен освободиться от тела и подняться на другой уровень существования души. Он приходит к этому состоянию, и душа тотчас же обновляется в новом теле. Души погибших дорогих нам людей тотчас же облачаются в новые тела и вновь существуют, пока не завершат свою роль в этом мире. В конечном счете, душа приходит к исправлению, и тогда уже нет потребности в телах.

Н. Навон: Царь Соломон сказал: «И день смерти лучше дня рождения». Вы можете объяснить, что он имел в виду?

М. Лайтман: Если человек приходит к тому, что его эгоистическое желание, его эгоизм умирает, то тем самым он оканчивает свое исправление. Безусловно – это самый лучший день для него: нет больше необходимости перевоплощаться в этом мире в новых телах. Мы понимаем, что наша жизнь в этом мире полна страданий, нет в ней ничего хорошего, верного, реального. В конечном счете, это лишь материальное, животное страдание – очень простое и примитивное. Я бы сказал, что наше существование здесь весьма низменно. Мы стремимся от одной потребности к другой, убегая от боли, только для того, чтобы достичь краткого мгновения покоя, и даже к этому не способны прийти.

Потому жизнь в этом мире – это совсем не то существование, которому можно позавидовать. И только если в этой жизни есть возвышенная потребность – существование души, то она, безусловно, имеет ценность. Иначе, как говорят мудрецы: «Тому, кто не был создан, лучше, чем тому, кто создан. Но, тот, кто создан – пусть исправит себя».

Н. Навон: Ощущает утрату, по сути, тот, кто остался. Тот, кто умер, также ощущает страдание?

М. Лайтман: Нет! У души – иной суд, иные законы, иные условия, которые мы не способны понять. Душой называется желание отдавать, «божественная частица свыше». Творец – целиком Дающий, «Добрый и Творящий добро». И человек, в котором начинает пробуждаться точка, являющаяся точкой отдачи, становится близким Творцу и сливается с Ним – с Силой отдачи. Потому утрата в нашем мире желания получать – самого низменного, самого малого из всего большого желания, ощущаемого в творении, не является потерей чего-то ценного.

Напротив, происходит освобождение души от страдания находиться в некой клетке, в темнице эгоистического желания – безусловно, нет ничего худшего, чем этот мир. Это самая малая, самая низкая ступень – самая удаленная от света, от Бесконечности. И потому, безусловно, нам не о чем сожалеть, когда мы уходим из этого мира. Вопрос в том, с каким итогом душа покидает мир, что с ней происходит.

Общая самая верная проверка – приблизил ли человек себя к закону «возлюби ближнего своего, как самого себя», потому что это «главное правило Торы». Безусловно, если человек действовал ради того, чтобы приблизиться к другим, соединиться с другими душой и сердцем – неважно с кем, главное желать «возлюбить ближнего», желать выйти из своего эгоизма, то он приходит в будущий мир с хорошим итогом.

Ведь проверяют душу только в соответствии с этим принципом: насколько она приблизилась к Творцу во время пребывания в этом мире. Что значит, она приблизилась к Творцу? Если она приобретала дополнительное желание отдавать каждое мгновение, когда была у нее такая возможность, то таким образом она реализовала себя.

Н. Навон: Вы сами переживали утрату?

М. Лайтман: Да, но иную, чем семьи, потерявшие сыновей. Погиб брат моей матери, который, будучи летчиком, сгорел в самолете. Я потерял в далеком прошлом нескольких товарищей, потерял отца. Умер мой Рав – мой Учитель. Он был для меня самым важным человеком в жизни, и его забрали у меня. Я думаю, что каждый переживает горе по-своему, и потому нельзя сказать, что одно горе похоже на другое.

Безусловно, для человека, переходящего от жизни тела к жизни души, ощущающего вечную душу, находящуюся в нем, ее жизненную силу, связь с другими душами во всей общности душ, в связке душ, – для такого происходящее с телом, с одной стороны, не представляет какой-то важности, ведь человек находится в связи «души с душой». Но, с другой стороны, у тела есть прекрасная возможность привести к особой связи между душами, и потому потеря учителя, ученика или духовного товарища очень тяжела. Я бы даже сказал, что она тяжелее утраты в материальном мире.

Н. Навон: В чем здесь различие?

М. Лайтман: Различие в том, что душа все время развивается, и ты постоянно находишься в ощущении этой утраты, восполняешь ее. Я бы сказал, что ты постоянно работаешь с ней, она постоянно обновляется. Материальная смерть стирается из сердца, и мы продолжаем жить дальше, хотя ощущение утраты сохраняется где-то глубоко в сердце и памяти – этот фон сохраняется постоянно. Но это все-таки фон, а в духовном утрата постоянно обновляется. И ты обязан определенным образом завершать работу сам – работать за двоих. Можно сказать, что ты ощущаешь определенную миссию: если ты все еще находишься в этом мире, а товарищ или учитель связаны с тобой лишь на уровне душ, то ты обязан работать в этом мире за двоих.

Скажем, я должен продолжать то, что завещал, о чем мечтал в этом мире мой Учитель. В той мере, как я впитал это от него, понял это, я обязан продолжать работу – я ощущаю в этом ответственность, свой долг. Этого не происходит, если люди ощущают лишь тела.

Н. Навон: Вы сказали, что если человек уже приобрел духовное постижение, то переживает утрату в более ясной понятной форме. Сейчас Вы описываете переживание такого человека, как гораздо более тяжелое.

М. Лайтман: С одной стороны, мы ощущаем вечность души и радуемся вместе с ней. Но здесь есть и само явление, и его противоположность – в этом особенность духовного мира. Эти два мира, с одной стороны, разделены, а с другой стороны – связаны друг с другом. И происходит так, что с материальной точки зрения человек умер, но с духовной точки зрения он продолжает свой путь. Он как будто и не умер, и, возможно, ощущают его даже лучше, чем прежде: тело не мешает, не играет роль некой перегородки. И при этом у нас обоих есть долг по отношению к другим душам, облаченным в тела: в отношении того, что нужно сделать для них, ты чувствуешь себя обязанным в мире за двоих.

Н. Навон: Можете ли Вы дать скорбящим семьям совет, как справиться с горем, как помочь членам семьи, родственникам?

М. Лайтман: Мы – существа ощущающие: человек погружен в свои чувства. И потому, если я скажу им, что не стоит скорбеть – есть вечность, душа живет и существует, это не очень повлияет на человека. Я скажу так: сохраните свою скорбь, не уменьшайте ее, но превратите ее в страдание, продвигающее вас вместе с душами ваших сыновей, близких, навстречу истине так, чтобы эти души вместе с вами действовали в этом мире в полную силу.

И тогда находящиеся в этом мире ощутят, что они действуют вместе, живут вместе, вместе находятся в сердечном, чувственном и даже материальном действии – на самом деле вместе, так же, как ощущаю это я. Я думаю, что есть в этом истинная реализация того, почему мы должны связываться в этой жизни с помощью тел, душ и видеть, как они приходят в этот мир и уходят. Есть в этом вечный процесс, и при этом каждый сможет ощутить себя выше границ, существующих между двумя мирами.

Н. Навон: Спасибо. Это прекрасный совет. Я чувствую, что он действительно может помочь. На примере знакомой мне семьи я чувствую, что они действительно попытаются реализовать его и прийти к этому естественным путем.

М. Лайтман: Если они придут к исправлению своих душ, то ощутят, насколько душа их сына включается в них.

Н. Навон: Большое спасибо, д-р Лайтман.