Начало рассказа
Оглавление
- Товарищ майор, так какой план действий, куда Вы ведете свой отряд, - Егор решил, что уже достаточно подробно ответил на вопросы, интересующие Смолова, теперь настал его черёд спрашивать и интересоваться.
Майор внимательно посмотрел на Егора своим уставшим взглядом.
- Отвечу тебе честно, капитан. Я не знаю. Изначально мы планировали выйти к Минску, но город пал. В настоящее время четкого плана у меня нет. Мы идем к нашей старой границе, а если точно, то к Мозырскому укрепленному району. По моим данным там собираются наши части. Мы вольёмся в состав нашей действующей армии и обратим врага вспять. Запомни мои слова, Егор, эту войну мы закончим в Берлине.
- Согласен, товарищ майор, но до этого дня нужно дожить. Вы сами успели убедиться, что враг силён и коварен, но уверен, что если не сегодня, то уже завтра фашисты поймут, что напав на Советский Союз, совершили самую страшную ошибку в своей никчемной жизни. Именно мы сломаем этому зверю хребет.
- Красиво говорите, капитан, - раздался позади Егора незнакомый голос.
Разведчик резко развернулся и столкнулся взглядом с незнакомым майором, бесшумно вошедшим в палатку.
- Знакомьтесь, товарищ капитан, - засуетился Смолов, - майор Игнатов Ефим Павлович, наш политрук.
- Очень приятно, - покривил душой Егор, подсознательно испытывавший к политработникам смешанные чувства. Жизнь часто сводила его с данной категорией лиц, и он разделял их на две категории, первая — это те, кто действительно руководствовался идеологией партии, безгранично верил в превосходство коммунистического строя над другими. Этим людям хотелось верить, за ними можно было идти и в бой, и в разведку. Вторая же категория, разительно отличалась от первой — это те, кто использовал красивые слова и лозунги для достижения собственных целей. Кто пытался поставить себя выше других, прикрываясь громкими цитатами и, якобы, интересами партии. Эту категорию, Егор ненавидел всеми фибрами своей чувствительной души. И к какой категории относился товарищ Игнатов, предстояло выяснить.
- Очень, или не очень, покажет время, - туманно ответил политрук, внимательно разглядывая Егора, - Мне, к примеру, не совсем понятно, как Вы, офицер РККА оказались на пограничной заставе. Я слышал Ваш рассказ и, честно сказать, он не показался мне достоверным. Пограничные заставы находятся в ведении НКВД, как вы, командир Красной Армии, могли там оказаться? Непонятно.
- Я рассказал Вам всё, что мог, - равнодушно ответил Егор, - Верить мне или нет, Ваше дело. Единственное, что могу добавить, что моё появление на заставе было согласовано с руководством Наркомата внутренних дел и командующим Западным особым военным округом генерал-полковником Павловым.
- А мы проверим, можете не сомневаться, - едко ответил Ефим Павлович, - Всё проверим.
Игнатов резко развернулся и вышел из палатки, давая понять, что разговор окончен.
Смолов смущенно покашлял:
- Капитан, ты не обращая внимания. Ефим Павлович, мужик хороший, да только подозрительный не в меру. Оно и понятно, служба такая. Сам видишь, что вокруг-то твориться… Ты это, бойцов своих бери, да идите отдыхать, у вас сегодня тяжелый день был, столько фрицев положили. Молодцы. Подойдите к старшине, пусть сто грамм выдаст. И не жмотиться, знаю я его.. Скажи, мол, моя команда. Спасибо тебе и твоим бойцам, что помогли, да жизни моих красноармейцев сберегли. Они же у меня зеленые совсем, дома каждого мамка ждёт. Ты сегодня не только их спас, ты матерей их сберёг от потрясения ужасного.
Смолов закашлялся и прервал свой длинный монолог…
- Иди, отдыхай, а я пока команду дам, чтобы немца вашего в расход пустили, ты уж не обижайся, у нас на раненых времени нет, а тут ещё и за этим присматривать.
Егор пожал плечами, мол, Вам, товарищ майор, виднее будет, после чего вышел из палатки. Майор был прав, единственное, чего ему хотелось, это упасть и уснуть, хотя бы на несколько часов. За эти несколько дней, усталость успела порядком накопиться.
* * *
- Савченко, ко мне, - майор Игнатов подошёл к группе бойцов, расположившихся вокруг костра.
- Товарищ майор, рядовой Савченко по Вашему приказанию, прибыл, - молодой, совсем ещё зеленый боец вытянулся перед майором.
- Савченко, как прошёл Ваш боевой выход?
- Хорошо, - неуверенно ответил боец, ежась под тяжелым взглядом майора, - Вы же знаете, уничтожили колонну противника. Сожгли мотоцикл и два бронетранспортёра.
- Так-то оно так, - задумчиво ответли Игнатов, - Да только говорят, что ты, Савченко, очередной раз проявил себя не очень хорошо. Стрелять по врагу боялся… Так?
- Ни как нет, товарищ майор.
- Ты пойми, Савченко. Перед тобой враг, который вторгся на нашу землю, а значит мы должны, нет, обязаны уничтожать его, невзирая ни на что. Забудь условности, боец, здесь война. Или мы, или нас. Понял?
- Так точно!
- Ну и хорошо, - смягчился Игнатов, - Сейчас ступай к рядовому Барановскому, он охраняет пленного немца, которого разведчики притащили, забери этого фашиста и расстреляй к чертям собачьим. Понял? Чего молчишь? Понял или нет?
- Так точно»
- Ступай, боец, - коротко бросил Игнатов и, резко развернувшись, пошёл в сторону своей палатки.
Савченко проводил его взглядом, тяжело вздохнул и, забросив винтовку за спину, направился к Барановскому.
* * *
Они шли по лесу. Савченко, с винтовкой за спиной и пленный немец со связанными руками. Проклятый фашист ежеминутно оглядывался и что-то говорил на своём, чужеземном языке. На беду рядового Савченко, он отлично знал немецкий и прекрасно понимал всё, что говорил ему пленный.
А говорил он о том, что зовут его Руди, и о том, что там, в далёком Дрездене осталась у гауптмана (капитана по нашему) жена и двое маленьких детишек, дочки — Марта (ей пять лет) и Ева (три годика ей исполнилось, совсем малышка). Тяжело им без отца. Что писать они ещё не умеют, но постоянно передают приветы отцу в письмах, которые пишет жена гауптмана. Руди постоянно оглядывался, пытаясь заглянуть в голубые, совсем наивные глаза своего конвоира, и столько боли и страха было в его взгляде, что руки Савченко становились ватными и с трудом удерживали тяжелую, стальную винтовку.
- Да будь ты проклят, - в сердцах выругался Савченко на политрука, - Ну зачем ты отправил именно меня, расстреливать этого бедолагу.
А кроме политрука, материл Савченко и разведчиков, притащивших этого пленного. Не могли сами его пристрелить? Зачем таскали с собой по лесам и болотам Белоруссии?
- Стой, - скомандовал боец фашисту, решив, что дальше идти смысла нет. Они и так достаточно углубились в лес, пока Савченко терзался душевными муками.
Боец снял винтовку с предохранителя и поймал в прицел испуганного пленного. Руди уронил голову на грудь и приготовился принять неизбежное…
Савченко продолжал рассматривать сквозь прицел бледное лицо связанного офицера и при этом, почему-то перед глазами кружились образы жены и дочерей плененного врага, хотя, конечно же, боец их никогда не видел. Он попытался нажать на курок, но пальцы словно свело судорогой. Нет, он определенно не мог выстрелить в этого человека.
- Geh weg von hier (Иди отсюда), - прорычал Савченко, отлично понимая, что он никогда не сможет выстрелить в связанного человека, - Schnell (Быстро).
Глядя на растерянного немца, Савченко мотнул стволом винтовки и, подняв дуло оружия вверх, нажал на курок. Звук выстрела раскатился над безмолвным лесом. Второй раз повторять не пришлось. Связанный немец перепрыгнул через поваленное дерево и исчез в густых, зеленных зарослях.
Глава 9