Всем привет!🖐
Я помню, в детстве мама мне давала огромную кипу книжек с яркими картинками, а я часами сидела и рассматривала их. Среди них была книжка с большим котом, он меня просто покорил. Я до сих пор помню свой восторг от его усов и глаз.
Уже в зрелом возрасте я случайно купила альбом с репродукциями картин Татьяны Мавриной. Описать мой восторг невозможно! Я снова стала погружаться в мир любимый и родной, как в детстве. Я словно услышала разговор тётушек на улице, лай собак, чириканье птиц, голоса своих друзей, которые зовут меня играть в «казаки-разбойники».
Я стала изучать материалы, которые можно достать в свободном доступе, и поразилась огромному количеству работ этой художницы. Иллюстрация, пейзажи, натюрморты и «ню» выполнены в разных техниках, здесь тушь и перо, акварель и гуашь, масло. Цветовая палитра сложная и разнообразная, с её помощью художница выражает своё видение этого мира. Обо всём, что я узнала, хочу рассказать вам, дорогие читатели.
Татьяна Алексеевна родилась 1900 году в Нижнем Новгороде в интеллигентной семье педагога, земского деятеля Алексея Ивановича Лебедева. Мать, Анастасия Петровна Маврина, преподавала в пятиклассном училище А. М. Гацисского, в котором учились и её дети. В семье было четверо детей: Катерина, Елена, Татьяна и Сергей. Обучение было классическое для интеллигентной семьи: рисование, чтение, изучение языков и музыки. Излюбленным развлечением детей был домашний театр. Для этого был сделан специальный ящик, занавес сделали из платка. В ящике выставлялись разрисованные Таней и Катей листы. Сергей читал сказку Пушкина о царе Салтане, а другие дети меняли картинки почти на каждую строфу. Зрителями обычно были мать и кухарка, иногда гости отца.
Детство прошло в старинном русском городе, раскинувшемся на берегу двух рек, Оки и Волги.
Кремль XVI века на горе, нижегородская, макарьевская ярмарки, народные игрушки и сказки, окружающая природа оставили самые светлые воспоминания у художницы. Так вспоминала художница о своих детских ощущениях: «География фантастическая от гор, рек, болот, оврагов, лесов, всяких легенд, старых городов вокруг: Суздаль, Владимир, Юрьев Польский, Муром, Городец, а там живописные промыслы — городецкие, семёновские, хохломские, палехские, мстёрские. Город в окружении фольклора».
Татьяна увлеклась рисованием и стала посещать кружок, изучать творчество русских художников. Много времени проводила на улице с маленькой тетрадкой, куда записывала свои впечатления и делала зарисовки с натуры.
После революции отец Алексей Иванович работал в Наркомпросе, получил направление сначала в Симбирск, затем в Курмыш на Суре, Сарапул, и, наконец, в Москву. Вот так в 1921 году Татьяна Алексеевна оказалась в Москве.
«От Виндавского (Рижского) вокзала шёл трамвай №17 до Новодевичьего монастыря через всю Москву. У Сухаревки остановка. Можно было прицепиться к вагону и ехать до Ленинской библиотеки, пока стояли холода (там тепло и вода) или до Новодевичьего монастыря, что на Москве-реке, — когда пришли весна и лето. Там можно было погулять и покупаться. Тут под кустом у реки, где мы купались чуть не весь день, Сергей готовился к поступлению в Бауманский институт. Покупается — поучится. И так всё лето. Подготовился и был принят. Катя поступила в Институт Востоковедения, а я во ВХУТЕМАС.»
Художница вспоминала об этом времени как о счастливейших годах своей жизни. Настоящей школой живописи для неё стали французские импрессионисты в Щукинской и Морозовской галереях.
«Всё променяла на фантастический вуз ВХУТЕМАС – где преподаватели ничему не учили, говорили: “Пишите, а там видно будет”. А писать было так интересно, что придя домой, мысленно говорила: “Скорее бы наступило завтра, можно будет пойти в мастерскую и писать начатое вчера”».
Во ВХУТЕМАСе Маврина училась сначала в мастерской Г. Фёдорова, в которую попала после подготовительного отделения, а на старших курсах в мастерских Р. Фалька. Эти талантливые художники развивали у студентов тонкое понимание цвета, учили находить сложные колористические решения при передаче формы, объёма и материала предметов, подмечать малейшие нюансы освещения и пространства.
В 1929 году Татьяна Алексеевна вошла в группу «13» — объединение художников-графиков, получившее название по числу участников первой выставки. Художники, воспитанные на традициях «Мира искусства» и принципах живого, импрессионистического рисунка-наброска, фиксирующего беглые впечатления об окружающем, быстро меняющемся мире. Они вместе выставляли свои картины и искали своё место в искусстве. В тридцатые годы было трудно прожить одному, поэтому художники сообща нанимали модель для позирования и работали. В это же время группа подверглась критике в журнале «За пролетарское искусство» №6: «Когда смотришь на этих Даранов, Древиных, Мавриных и др., невольно задаёшься вопросом: зачем Главискусство даёт средства на такое искусство, зачем этих людей ещё кормят советским хлебом», и далее: «Маврина продолжает традиции Матисса, особенно это чувствуется в её картине «Барыня в бане». Но если у Матисса были острота, красочная свежесть и оригинальность в трактовке, то у Мавриной — бледность, бездарность, наглый и неприкрытый буржуазный эротизм, гнилой буржуазный эстетизм». Татьяна Алексеевна проглатывала эту критику и продолжала работать. Выполняла случайные заказы, на лето уезжала в Подмосковье, где писала натюрморты и пейзажи. Как вспоминал идеолог Милашевский, Маврина была очень стойким и светлым человеком, даже когда на неё обрушилась критика со всех сторон, она отстаивала свою точку зрения, не теряя достоинства и уважения к противнику.
Почти ежедневно Татьяна Маврина писала или рисовала обнажённую женскую модель, работала в разнообразных техниках (масло, темпера, гуашь). Основные жанры этого периода – пейзаж, натюрморт и этюды обнажённой натуры. Её «ню» напоминают картины Матисса, Ренуара, Боннара, но при этом её женщины совершенно земные. Вот сюжет в бане, или перед зеркалом, женщина любуется собой, или другая — надевает подвязку, или дама помогает другой с причёской. В её рисунках чувствуется эпоха, чувствуется по незначительным деталям изображения: зонтик, висящий на стене, туфли на модели, макияж или причёска. Татьяна Алексеевна хранила свои «ню» под кроватью до конца 70 годов, так как обнажённая натура была недозволенной.
Начиная с военных лет Маврина стала рисовать совершенно в другом направлении. Она оставила масляные краски и взялась за гуашь и акварель. В предвоенные годы Татьяна Алексеевна увлеклась иллюстрированием книг любимых с детства классиков: Бальзака, Франса, Золя, Стендаля, Гофмана, Лермонтова. В это же время художница начинает рисовать московские дворы. Вот как об этом пишет она сама: « В войну, проехав раз по Сретенке на автобусе, увидала за домами собор 17 века — такой же, как в книжках Грабаря. Я увидела всю его вековую красоту. И она может погибнуть от бомбёжек! Надо зарисовать, пока стоит целая».
Художница ходила по Москве из улицы в улицу по всем переулкам, площадям и рисовала в маленьком блокноте свои зарисовки. За годы войны Татьяна Алексеевна нарисовала и собрала несколько папок с видами Москвы того времени. Цветовые решения работ сложны и утончённы, композиции чёткие и многоплановые.
В 1950–60 годы Маврина совершила многочисленные поездки по русским городам. Её заинтересовал мир народного творчества. В это время она начала работать над серией «Русские города, архитектурные памятники и пейзажи». Она так натренировала свой глаз и свою память, что могла воспроизвести многоцветие природы по торопливым наброскам, сделанным с натуры.
Кроме того, Татьяна Алексеевна выполнила огромное количество иллюстраций для детских книжек, которые многие из вас помнят.
«…Уже и не вспомнишь, когда выучила наизусть пролог к «Руслану и Людмиле», кажется, с ним и родилась. Сначала был Пушкин, потом уже сказки, — писала Маврина в одной из журнальных статей. — Задумала я делать сказки ещё во время войны, пленившись загорскими розовыми башнями, мысленно рисуя на обломанных тогда шпилях вместо простых флюгеров — пушкинского “золотого петушка”. Но пока вдоволь не набродилась по московским улицам, разглядывая всякую старину, не поездила по старым городам; не посмотрела вдосталь народное искусство в музеях, книгах, в деревнях; не нарисовалась всего этого всласть, я не принималась за сказки.»
Татьяна Алексеевна собирала коллекцию предметов народного промысла, икон, игрушек, подносов и вышивки. Она изучала народную технику исполнения и искала свой собственный стиль. Художница сама копировала лубки и рисунки с прялок, расписывала туески, вживалась в образ народного мастера.
В конце восьмидесятых Татьяна Алексеевна почти не покидала своей маленькой квартиры из-за болезни. Те, кому довелось попасть к ней домой, удивлялись той невероятной внутренней силе, которая исходила от сухонькой девяностолетней женщины. Воля к жизни, казалось, защищала её от старческой немощи — она видела практически без очков, была в ясном уме и ничего не забывала.
Художница продолжала писать натюрморты. Её два окна — из одного видна берёзка, из другого — дерево и гараж — стали её Вселенной. Она писала их в разное время года, при разном освещении. А ещё Татьяна Алексеевна писала цветы, которые ей приносили в подарок знакомые или друзья. Её букеты выглядят декоративно, но через них чувствуется энергия и любовь к жизни. В этих натюрмортах много личной истории самой художницы, она словно приоткрывает дверцу в свой мир и приглашает зрителя к себе в гости.