Найти тему

Он вкладывает в её руку хрустящие бумажки. На столе лежит новая бархатная коробочка. “Открой, моя любимая”.

Это вторая часть.

Часть первая

**************

Наташе холодно, хотя в гостиной разожгли камин. Бархат дивана впивается в голую спину, которую обнажает недавно купленное платье. 

Две тысячи долларов, свежими купюрами, небрежно брошенные на прилавок магазина. Улыбки продавцов, ослепляющий свет в примерочной. 

Она сидит рядом с женой хозяина дома. 

Наташин муж и сам хозяин- на противоположном диване, увлечённо беседуют. 

Работа, бизнес, деньги. 

Она молчит. Раньше, когда они только поженились и ходили в гости, посещали приёмы, она думала, что ей надо говорить. 

Потом поняла, и ей дали понять, что лучше молчать. 

Молчать и быть красивой. Слушать и улыбаться. 

«Куколка, красавица». 

Так говорит он, когда она не выходит на улицу, и просит домработницу не приходить.

Когда она умывается, а вода в раковине окрашивается в розовый цвет. 

“Прости”.

Он вкладывает в её руку хрустящие бумажки. 

На столе лежит новая бархатная коробочка. 

“Открой, моя любимая”.

И ей хочется вернутся в маленькую квартиру в обшарпанной пятиэтажке, и смотреть на темноту и ветви деревьев через окно в потрескавшийся оконной раме. 

Но ей не хочется оставаться в маленьком, сыром городе. Ходить на рынок, покупая кости для супа, очень редко мясо. 

Учится, чтобы потом работать за символичную зарплату. Опять ходить на рынок, опять очень редко покупать мясо.

Ей хочется лишь тот момент из детства, без прошлого, без будущего, вырванный из контекста и бесконечный. 

Но так нельзя. 

И тогда уж лучше быть куколкой. И красавицей. 

          *     *    *

Мать ставит блюдце с молоком на землю и подзывает к себе кошку. 

—Кыс-кыс, иди сюда. 

Кошка внимательно смотрит на неё, затем подбегает и жадно лакает молоко. 

—Новая какая-то, раньше не видел её,- комментирует сторож. 

Мать начинает брести среди крестов и памятников. 

Придя на место, первым делом вырывает тоненький росточек сорняка. Затем протирает надгробие. 

Изображение Ивана получилось слишком серьёзным, взрослым. 

Или может быть он такой и был. 

Это она видела нежные реснички, виноватый взгляд, кудряшку волос на затылке. 

Какой он был на самом деле? Какой он был с ними? 

Вроде уважали его. После похрон всё деньги пытались дать, Саня потом ещё года три к ней ходил, помогал чем мог. 

Она невольно поднимает голову и находит взглядом надгробие Саньки. 

В груди начинает ныть. 

Может надо было давить? Спрашивать? 

Кто виноват? 

Она, её воспитание ? Иван? 

Или это те времена разрухи, беззакония, безденежья? 

Огромные, открытые вопросы. 

Маленькие, ничего не проясняющие ответы. 

Кошка жалобно мяукает и начинает тереться об её ноги. Её шерсть блестит на солнце. 

—Что ты хочешь?

Животное молча смотрит. 

Мать начинает брести домой. Кошка идёт за ней. 

Надо успеть домой к семи, в это время обычно звонит Наташа. 

Давно-давно, когда Иван ещё был жив, а дочь только вышла замуж, Наташа, звонила ей и с восхищением рассказывала про мужа и свою жизнь и столице N. 

Сейчас мать с замиранием сердца вслушивается в её голос- не хриплый ли от слёз? 

В груди опять ноет. 

Опять открытые, огромные вопросы. 

Мать заходит на рынок и покупает кости для супа, укроп и картошку. 

Кошка всё идёт за ней. 

Около подъезда они останавливаются. 

Мать смотрит на кошку. 

Вздыхает. 

Впускает её в подъезд, в квартиру.

Моет ей лапы, чистит усы. Сооружает ошейник из обрезка ткани. 

Идёт на кухню, включает телевизор, подарок от Наташи. 

Надевает халат, синий с красными цветочками. Наташа выслала на него деньги. 

По телевизору показывают, что всё хорошо. 

В кухне тепло, почти жарко.

За окном пустота—деревья давно срубили. 

Кошка прыгает на подоконник, и сидит, красиво изогнувшись, загораживая мрачный вид. 

Мать наливает ей в молока в блюдце, без пенки. 

Себе в чашку, с пенкой. 

Кошка быстро всё выпивает и засыпает прямо на подоконнике. 

Мать улыбается.