В ту зиму, я первый раз увидел смерть.
Зимние месяцы стояли морозные, малоснежные. Треском деревьев начинался день, с ним же и наползала молчаливая ночь. Даже дневной солнечный свет, обмораживал своей ослепительно-мёртвой навязчивостью. Мороз сковывал все желания и мысли. Но вдруг на несколько дней температура резко поднималась, становилось скользко, низкий непроглядный туман зависал над городом. Школьники нехотя выползали в школу; пропущенные занятия наверстывались, требовательность учителей усиливалась, контроль родителей зашкаливал, оценки ухудшались. Домашних занятий задавалось невпроворот, единственным утешением и надеждой были ожидаемые всеми учениками морозы, которые должны, обязаны были наступить вновь. Так нам всем хотелось.
Почти на каждой перемене самые нетерпеливые двоечники и троечники выбегали на школьный двор и определяли изменения в пагоде. Кто как. Некоторые принюхивались, глубоко вдыхая холодный воздух, некоторые глядели в тяжёлое хмурое небо, такими же хмурыми лицами вымаливая мороза, иные просто бегали вокруг школы и разгорячённые этим бегом, кричали на весь школьный двор:
- «Идет, идёт идет морозище! Сильный долгий, до самого Нового года, чувствуете!»
Абсолютно все учащиеся соглашались с ними. Поэтому пронзительный школьный звонок не казался таким устрашающим, даже если был не выучен урок. Прогнозы школьных синоптиков не всегда оправдывались, но теплые паузы той морозной зимой были действительно короткими. Вдруг, расслаивая низкие тучи ветер урывками прогонял изморозь и туман. Освободившееся солнце, прямыми лучами отражаясь от окон и ледышек, вновь заполняло школьный двор. Происходило это незаметно, быстро, порой молниеносно. По окончании урока кто-то из учеников кричал:
- «Ребята, айда на улицу, там холодает!» И там действительно холодало. Постепенно шаг за шагом, градус за градусом из всех щелей выползал холод. Прозрачно-белый, почти невидимо уходящий в ночь, к утру он завоёвывал мир.
В одно такое утро, когда мороз не полностью ещё овладел пространством города, когда термометр опустился только до минус двадцати шести градусов - сколько на него не смотри - мне пришлось экстренно собирать портфель и спешить на первый урок. На улице темно, морозно, гулко. Рассветало только ко второму уроку, а день наступал в начале третьего.
Первый урок прошёл нормально, - математика без двойки, это всегда хорошо. Но на перемене из светлеющих окон школы, из проступающего морозного дня повеяло чем-то недобрым. По всем известным признакам было видно, что мороз крепчает, но некоторые недоверчивые школьники вышли во двор проверить так ли это. То, что они принесли не сразу разрослось в коридорах и классных комнатах школы. Может быть прервал звонок, или событие было слишком ошеломляющим, но только к концу второго урока по всем классным аудиториям поползло таинственное и страшное известие. Шёпотом, записками, знаками, глазами:
- «В школьном саду на скамейке, что-то страшное»!
- Что страшное? – спросил я школьного друга Вадика Гареева, который ёрзал от возбуждения на парте позади меня.
- Не знаю точно… вроде мужик из пистолета убитый и куча денег рядом!
- Да ты чего офигел что ли… какой убитый… нашем школьном саду?
- Колька из четвёртого-«А» сказал, он выходил во двор погоду проверять.
- Врёт твой Колька, он всегда брешет.
- Они вдвоём с Женькой были, чего они вдвоём врать будут?
Я долго думал:
- Пойдём, посмотрим!
-Ты что, дурак что ли… я мертвецов боюсь!
- Да нет там никого...
- А чего тогда ходить?
- Что бы узнать, что врут…
Мы долго препирались с Вадиком. Пока учительница не прикрикнула на нас:
- Гареев, Николаев, что вы там болтаете, пишите изложение. – Шёл урок литературы, и мы писали изложение про домашних животных.
- Елена Евгеньевна, можно выйти, живот что-то скрутило, - скривив лицо попросил я.
- Потерпеть не можешь до конца урока, изложение-то допиши.
- Не могу… - мальчики в классе дружно и глупо засмеялись.
- Ну иди - живот у него, видите ли, скрутило - только быстрее там...
Смех усилился. Я подмигнул Вадику и придерживая живот левой рукой вышел из класса. Светало. В коридоре было тихо и пустынно. Из окна, выходящего в школьный сад, серела непроглядная утренняя мгла. Одному выходить в неё не хотелось. Я оглянулся по сторонам. Неожиданно дверь соседнего, четвёртого «А» класса отворилась, оттуда вышел Игорь Гонцов. Через открытые двери его класса, до меня долетели звуки веселого смеха. Держась за живот, Игорь глупо посмотрел на меня:
- Ты чего, тут стоишь? – спросил он.
- У меня живот заболел. А ты чего?
- И у меня… тоже заболел.
- А что там ваш Колька, про мертвого в нашем саду врал…?
- Не знаю… вот вышел посмотреть…
- Может быть вместе пойдём?
- Пойдём.
Мы направились к выходу. Одевая в раздевалке пальто, мы услышали быстрые, скатывающиеся по лестнице шаги:
- Подождите пацаны, - Вадик Гареев спешил присоединиться к нам.
Втроём мы вышли в неприветливое утро. Мороз тут же прихватил наши уши и носы. Огибая школу, мы нервно терзали замерзающие конечности. За школой находилось футбольное поле и небольшой яблоневый сад. В саду стоял деревянный сарай, где хранились старые стулья, парты, садовый инвентарь. Рядом располагалась крошечная садовая сторожка. Летняя. Зимой её никто не открывал. У одной из стен сторожки стояла такая же, как в городском парке скамейка. На ней в тёплое время года садовник Пантелеймоныч курил свой забористый самосад, опыляя - как он говорил - растения от вредных насекомых. На эту скамейку и указывал Колька. Мы обогнули здание школы и плотнее прижимаясь друг к другу, направились к ней. Конечно было немного боязно, но любопытство съедало страх. Не очень-то верилось, что в нашем школьном саду может произойти что-то плохое. Подойдя почти вплотную к сторожке, мы притормозили. Осталось несколько шагов до угла за которым стояла скамейка и нас неожиданно сковала нерешительность, - никто не хотел первым заворачивать за угол. Впереди оголёнными кронами темнели школьные деревья, сзади приветливо светлели окна школы, сверху давило тяжёлое зимнее небо.
- Может вернёмся? – Едва проговаривая слова, пропыхтел Игорь.
- Да ладно, никого там нет, - ещё тише его, пролепетал я.
- А я, так что-то боюсь, - вообще без звука, выдохнул Вадим.
За углом пряталась пугающая неизвестность, в спину подталкивало лихачество и любопытство.
- Пошли вместе! - Взвизгнул Вадик Гареев и сделав несколько шагов вперёд, заглянул за угол сторожки.
- Пошли, - прошелестел я и не сдвинулся с места. Игорь промолчал и тоже остался на месте. Наши замёрзшие руки сами нашли друг друга.
- О-о-х…! - Простонал Вадим. Его красные уши в миг побелели, а тело прогнувшись назад окаменело. Мне показалось, что нет теперь силы, способной изменить неестественную позу школьного друга. Он стоял, как замороженный.
- Что…? - Спросил или только подумал я.
- Си-си-си... лежит… - пропел девчачьим фальцетом Вадим.
- Кто?! - Одним паром, выдохнули мы с Игорем.
- Он…
- Иди сюда, Вадик… ну его… - плаксиво попросил я.
- Не-не могу-гу… боюсь!
Даже глаз не мог отвести Вадим от того, чего мы с Игорем ещё не видели. Но и этого было достаточно. Наши ноги, сами собой стали медленно отступать назад. Сантиметр за сантиметром, мы отдалялись от угла, от товарища, от страшной неизвестности. И вдруг, не меняя позы, не издавая ни звука, Вадик стал мелко подпрыгивать на месте. Как чертёнок в ступе. Я вдруг понял, что Гареев, один ни за что не сможет повернуться спиной к тому, на что смотрит. Он никогда не сможет один уйти оттуда.
- Не…ух-ходите, - простонал он.
В мгновение ока я вспомнил, кто уговорил Вадима идти сюда.
- Пожалуйста! - Взмолился товарищ.
Мы остановились.
- Помогите…
Мы развернулись, опустили головы и тупо глядя в землю медленно пошли к углу сторожки. Как на лыжах, не поднимая ног. Я не видел приближения сторожки, слышал только своё дыхание и дыхание Игоря. Осторожно, как зачарованные мы завернули за угол, завернули за плечо Вадима… и очень, очень медленно подняли глаза.
- А-ах! – Морозным воздухом выдохнулось из моего сердца.
- А-ах! - Вырвалось из сердца Игоря Гонцова.
На некрашеной садовой скамейке, полулежал мужчина. В чёрном обветшалом пальто, из правого кармана которого торчало горлышко бутылки. Шапка соскочила с его головы и валялась на земле, рядом валялась. Всклоченные, тёмные волосы облепили голову и их покрывал тонкий слой инея. Каждый волосок был в инее. Мужчина как будто спал, облокотившись на левую руку, прижатую к деревянным перемычкам лавки головой. Глаза его были закрыты, а лицо - не бритое лицо - сосредоточенно глядело в промёрзшую землю. Как будто он искал что-то там и вдруг прикорнул на время, - уснул? - Может уснул?!... Но во всей его фигуре, во всей его позе, чувствовалась окаменелая, грубая безжизненность. Вроде человек, а вроде кукла, похожая на человека. Его правая рука лежала на боку и на скрюченных пальцах покоились красивые, крупные снежинки. Я не мог отвести от них глаз, и в моём мозгу пульсировала одна и та же мысль:
-«Снега же не было..., снега же не было..., снега же не было…! ОТКУДА ТАМ СНЕГ…?!»
Как мы сорвались с места чужой смерти, как бежали к школе стуча каблуками по промерзлой земле, я не помню.
Не помню, как звук собственных шагов догонял и перегонял нас, подстёгивая бежать ещё быстрее. Не помню сбивчивого рассказа вахтёрше на первом этаже, не помню ещё более сумбурного рассказа нашей учительнице, не помню как растревожено загудела школа, как хлопали двери аудиторий, как закрывали входные двери школы, чтобы больше никто не вышел на улицу не помню, как Колька тряс меня за плечо и кричал в уши, неслышимым криком:
- «Видишь, я же не врал, не врал я!». Не помню взволнованных глаз Елены Евгеньевны, завуча и директора школы - ничего этого я не помню - помню только не растаявший снег на чужих, уже не нужных никому руках!
Когда приехала милиция и скорая помощь нас уже развели по классам, и мы не видели, как забирали несчастного. Мы не видели этого, соединённые единым горем, трагедией, произошедшей рядом. Несчастье сближает, - оно и сблизило нас на короткий учебный день, на необычно молчаливые перемены, на опущенные глаза и тихие слова прощания после уроков. Мы расстались больше, чем на один день, холод увеличил паузу, и это было нужно для всех нас, чтобы каждому в одиночестве прожить ещё раз эту нелепую, чужую смерть.
К вечеру пошёл снег. Это редко бывает, когда вместе с морозами приходит снегопад. Свинцом заливается небо и вся земля посыпается сверху лёгким, белым пухом. Как в сказке. Из черного неба - белый снег. Я стоял вечером возле нашего подъезда со своим другом, Сашкой Ванюковым и покрасневшими от холода руками, ловил белые снежинки.
— Вот видишь тает и эта тает, и эта - все тают, если ты ещё живой!
Сашка протягивал руку под падающий снег и снежинки, ложащиеся на его ладони тоже таяли, оставляя оживающие капельки влаги:
- Смотри, я тоже ещё живой!