МОЯ ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА С ЮРИЕМ КУЗНЕЦОВЫМ
Октябрь, 1994 г. Запись тех лет.
Обычно, это пишут в конце. Но мы уже давно знаем о ретроспекции. И не только о ней. Всё-таки на дворе 2019-ый год.
Так вот. Потом была учёба в Литературном институте – со всеми своими взлётами и падениями. Потом была там же аспирантура. Потом было вступление в Союз писателей России. Потом уже было полное осмысление писательского призвания, писательского труда. Потом уже началось развитие личного гения, которое продолжается по сей день. Потом уже было множество знакомств со многими писателями и поэтами. Потом уже были думы о собственном творческом пути.
Но тогда, в том уже безвозвратно далёком 94-ом году, в конце ХХ века, мне было всего 19 лет. Я был недоросль. «Я вырос с инфантильным поколением!» Но одно могу сказать уверенно и точно: я горел, я жил поэзией, я много постигал, шёл вперёд…
С тех пор утекло не только много воды, но и водки.
Можно много и о многих написать воспоминания. Даже кое-что добавить и о Юрии Кузнецове. Но не будем. Это уже другие истории, иной дух. А первая встреча, как первая любовь, уникальна и незабываема.
7 октября 1994 года я зашёл в Литературный институт «с пачкой стихов» и с твёрдым намерением найти Юрия Поликарповича Кузнецова. Его в тот день, к сожалению, не оказалось. Но со мной произошёл такой случай, о котором я не могу не рассказать.
Сперва я спросил о Юрии Кузнецове, где и как мне его увидеть, у вахтёрши главного здания. Она мне показала и чуть ли не провела до места. Это был второй корпус – корпус заочного отделения и высших литературных курсов.
Я поднялся по лестнице, прохожу коридором, навстречу мне идёт женщина лет сорока пяти. Я спрашиваю у неё, где и как мне найти поэта, преподавателя, мастера Юрия Кузнецова. Она же заявляет мне: «Кто он такой?» Я удивился: «Как?» Она нашлась: «А, поэт что ль, да вон там, направо!»
Вот так началось моё заочное знакомство с большим русским поэтом нашего времени.
11 октября, во вторник, в 13.30 я лично встретился с Кузнецовым.
Случилось это так.
Я стоял в коридоре, прислонившись к стене, и о чём-то думал, как вдруг мой слух потревожили громкие приветствия в сторону Юрия Кузнецова. Всё во мне вспыхнуло. Честно говоря, я не ожидал увидеть настоящего поэта, думал, что это сказка какая-то, да и после наших разговоров 11-го и 18-го октября, меня не покидало чувство, что это всё было странным сном, и только позже я понял, осознал, что это была историческая встреча, о которой надо оставить хоть скромные записи.
Итак, в коридоре, при этом куря, Юрий Кузнецов начал с каким-то молодым человеком разговор. Беседовали они изрядно долго. Сначала о тех местах, где бывал Кузнецов, потом вдруг перешли на алкогольные напитки. Всё время я был рядом и внимательно слушал их беседу. Можно и так сказать: подслушивал.
Из их разговора я узнал о бедствиях по всей стране, и что самая любимая водка у Кузнецова – это «Смирнофф».
Чувствуя окончание их беседы, я удалился подальше. Кузнецов направился в ту же сторону, там находился выход. Я растерялся и брякнул: «Извините, здравствуйте! Посмотрите стих!» Он удивлённо: «Один?» Нет, сказал я, не один, и вытащил толстую папку. Он сказал, что очень много, а я ему ответил, что у меня ещё есть. Стал я ему говорить о себе, показывать коллективный сборник «У кольцевой». Когда я ему протянул сборник, он убрал руки за спину, пришлось мне листать сборник, и, листая, я думал, что он смотрит в сторону или в потолок, но, когда я обернулся, то увидел жадный, пристальный, стреловидный, разрывающий, просто неописуемый его взгляд, направленный на странички бедного сборничка стихов.
Я листал и рассказывал о себе, о нашем литературном районном клубе. Он только нежелательно заикнулся о моём псевдониме (первый сборник «У кольцевой» был сделан на ксероксе, и там я выступал как Виталий Вселенский, второй уже был сделан в типографии в виде книжечки, там я выступал под своим настоящим именем – Виталий Григоров). Я его перебил: да, мол, космополитичен. Он ответил, что не в этом дело, а просто нехорошо, отталкивает.
Когда я попросил его что-нибудь написать мне на его книге, и пояснил, что-нибудь что-то доброе, а не просто автограф, то он резко отстранил свою «мою» книгу и сказал: «Я вас ещё не знаю!» – и через секунду добавил: «Ладно, стихи возьму, посмотрю. Приходите в следующий вторник в половину второго!» И ушёл, не попрощавшись.
18 октября я пришёл.
Народу студенческого в коридоре толпилось довольно много.
Я походил, посмотрел новые объявления.
Времени было 13.35.
Я стоял в напряжении, вдруг открывается дверь, помнится, учебной части, и выходит Юрий Кузнецов и начинает пристально кого-то искать в толпе, что я так и понял, что меня.
Подхожу к нему вплотную (он меня не замечает, всё рыщет глазами в толпе) и громко здороваюсь. Кузнецов, видимо, не ожидал такого приветствия, вздрогнул, но спокойно поздоровался и пригласил меня войти в кабинет.
Кузнецов достал из своего чемодана-сундука мои стихи, положил папку на стол, вытащил из неё стихотворение «Вечер» и указал на первые две строфы: «Это поэзия! И ещё стихотворение о погибшем брате, остальное – наркота!» Тон речи был высокомерен, даже груб. Потом он ласково, мягким голосом сказал, что я расхлябанный поэт. Я хотел было ему возразить, что это душа моя такая боевая, а не «наркота», но сдержал себя и всю его критику принял молча.
Когда он говорил, то смотрел мне прямо в глаза, и я бесстрашно смотрел на него. У меня было ощущение того, что он ругает меня по-отцовски, таким образом, благословляет.
И я не ошибся. Когда я снова попросил с горяча, с какого-то мальчишеского отчаянья его автограф (а уже не доброе слово, как хотел раньше), то он написал мне на книге следующие слова: «Виталию Григорову на верный путь во мгле…»
Так написать, думаю, мог только друг.
Октябрь, 1994г.
Москва.