Пушкинская героиня, служившая идеалом для русских гимназисток и советских школьниц, перед внимательным читателем предстаёт в довольно-таки инфернальном обличье.
С лёгкой руки В.Г.Белинского, мы привыкли считать Александра Сергеевича родоначальником критического реализма, а его роман в стихах «Евгений Онегин» – «Энциклопедией русской жизни». Но с большим основанием великого русского поэта можно считать родоначальником магического реализма. Не случайно покойный председатель Дантовской комиссии, литературовед и музыкант И.Ф.Бэлза утверждал: из русских писателей Пушкин лучше всех разбирался в демонологии и магии.
Пушкин – гений эпохи романтизма. Лешие, русалки, ведьмы, колдуны и черти – частые гости на страницах книг, почитаемых поэтом зарубежных современников: Гёте, Шиллера, Байрона, Вальтера Скотта, Проспера Мериме; его друзей – В.А.Жуковского, В.Ф.Одоевского и входящего в литературу молодого Н.В.Гоголя. Да и в пушкинских произведениях главной движущей силой сюжета, зачастую, становятся, как сказали бы сегодня, пришельцы из тонких миров. Это касается и тех произведений, которые слывут классическими образцами критического реализма – «Медного всадника», «Пиковой дамы», не говоря уже о «Руслане и Людмиле», «Песни о вещем Олеге», «Каменном госте», «Сцене из Фауста», «Русалке», сказках и «Песнях западных славян».
У Пушкина все эти ожившие статуи, черти, колдуны, волхвы и упыри действуют, как правило, в абсолютно реалистической обстановке, в окружении тщательно выписанных реалий Петербурга, Мадрида, Малороссии или Киевской Руси времён Владимира Красное Солнышко.
«Евгений Онегин» не исключение в этом ряду. Все персонажи романа подчёркнуто заурядные люди… за исключением главной героини. Александр Сергеевич выстраивает целую систему намёков и, казалось бы, малозначительных деталей, которая при внимательном прочтении создаёт впечатление, весьма далёкое от той благостной картины, которая в нашем школьном восприятии связывается с образом Татьяны Лариной.
Образы роковых женщин, намеренно или не намеренно губящих своей любовью тех, кому отдают своё сердце, не редки в творчестве Пушкина. Это и Донна Анна, и Зинаида Вольская, и Клеопатра. К ним относится и Татьяна Ларина.
Роман обрывается на полуслове, но герой-рассказчик говорит об Онегине в прошедшем времени. Из текста ясно, что письмо Татьяны к Онегину находится у рассказчика («свято берегу, читаю с тайною тоскою и начитаться не могу»), как и письмо Евгения к Татьяне (очевидно, черновик письма, оставшийся в бумагах Онегина). Однако такие послания не отдают в чужие, пусть даже дружеские руки. Только после смерти Онегина его приятель-рассказчик мог взять себе на память что-то из бесхозных бумаг друга. В романе ясно сказано, что в могилу Евгения свела любовь к Татьяне:
Бледнеть Онегин начинает…
Онегин сохнет – и едва ль
Уж не чахоткою страдает.
Он целую зиму проболел и на последнее свидание к Татьяне приходит «на мертвеца похожий».
Но героиня романа – не просто роковая женщина. В русском фольклоре Татьяна – потустороннее существо, связанное с загробным миром. В «Уральских сказах» П.П.Бажова она – девочка-подменыш, двойник и спутница Хозяйки Медной горы. В русских народных заклинаниях Татьяной часто именуется земля. Вероятно, это имя их православных святцев в христианскую эпоху заменило собой другое, более древнее, схожее по звучанию имя славянского языческого божества. Отзвуки этого древнего забытого имени можно проследить в родственных индоевропейских языках.
Санскритское Татхагата – одно из загадочных имён Будды, означающее то ли «Ушедший», то ли «Постигающий истинную сущность». Имя Татьяна созвучно и «Тартару». «Тартар» в греческой мифологии – пространство, находящееся в самой глубине космоса, ниже царства Аида, - пишет лингвист А.Г.Тахо-Годи. – Тартар настолько отстаит от Аида, насколько земля от неба. В Тартаре залегают корни земли и моря, все концы и начала. В Тартаре жилище Никты (ночи). Великой бездны Тартара страшатся даже боги». В «Теогонии» Гесиода Тартар наряду с Хаосом, Эросом и Геей-Землёй – одна из четырёх первичных сущностей мира, ровесниц его сотворения. Лишь в позднейшую эпоху Тартаром стали называть область Аида, где казнятся самые страшные грешники.
Очевидно, какое-то похожее слово обозначало первосущность мира и в славянской языческой мифологии. Его отголоски в славянских языках – русское «тятя», болгарское «тато» («отец») и имя Татина («такая же, как отец»).
По сей день неясно и смысловое значение имени Татьяна (Татиана). Оно производится от древнеримского имени Татий. Так звали легендарного сабинского царя, соправителя Ромула, основателя Рима. Основа имени этрусская, а что оно значило на языке древних этрусков – неизвестно. Но, поскольку это имя одного из мифических древних царей, можно предположить, что оно также было связано с загробным миром и культом предков. Характерно, что у героини «Евгения Онегина» и фамилия «говорящая» – Ларина. Ларами древние римляне называли духов обожествляемых предков.
Возможно, исходная основа имён всех этих таинственных индоевропейских мифологических персонажей Этрурии, Индии, Эллады, славянского мира – доиндоевропейская, уходящая корнями к истокам человеческих цивилизаций. В древнейшей египетской мифологии Татенен – божество земли (буквально – «поднимающаяся земля»), демиург, сотворивший из первобытного хаоса мир богов и людей, бог времени. Ему принадлежат глубины земли, ночью к нему спускается Солнце.
В позднейшее время Татененом стал зваться самый загадочный из египетских богов – Птах, которого изображали в виде человека в одеянии, плотно окутывающем тело, оставляющим на виду лишь руки, сжимающие посох «уас». Птах считался творцом мироздания, главой Эннеады – девятки верховных богов Египта.
Потусторонний языческий образ древнеславянского божества, скрывающийся за именем главной героини, подчёркнуто обыгрывается Пушкиным в «Евгении Онегине». Когда имя героини впервые появляется в тексте, поэт, знавший народные приметы и веривший в них, даёт к нему сноску со зловещим номером «13».
Татьяна Ларина «в семье своей родной казалась девочкой чужой» (кроме того, она не отличалась «красотой сестры своей» - не красотой вообще, а именно красотой сестры!). Чужая, как и её тёзка Танюшка из «Уральских сказов», о которой мать говорит: «Красота-то красота, да не наша. Ровно кто подменил мне девчонку».
Детское обличье пушкинской героини – лишь видимость, скрывающая её суть, в которой нет ничего от обычного человеческого ребёнка. Она «в толпе детей играть и прыгать не хотела», ей был «чужд их звонкий смех», «были детские проказы ей чужды». Татьяна только с виду девочка, девушка, светская дама. К женским рукоделиям её не тянет («её изнеженные пальцы не знали игл; склонясь на пяльцы, узором шёлковым она не оживляла полотна»). Игра в куклы, – признак пробуждающегося материнского начала, не для неё: кукол она в детские годы «в руки не брала». Родители для неё как чужие, к ним она «ласкаться не умела». Будто этому умению учатся, точно оно не свойственно всем детям от рождения!
В Татьяне есть что-то от первобытных духов леса: «Дика, печальна, молчалива, как лань лесная боязлива». «Молчание, угрюмость – характерная черта поведения и облика некоторых мифологических персонажей (привидения, мары, русалки и др.), - отмечает этнограф Т.А.Агапкина. – Отказывающийся от речи, воспринимается как не-человек, как «чужой»…» Покидая деревню навсегда, она прощается с холмами, долинами, лесами.
Странную, таинственную жизнь ведёт Татьяна Ларина в родовой усадьбе. Она любит «страшные рассказы зимою в темноте ночей», каждое утро встаёт до рассвета и идёт на балкон смотреть, как уходит ночь. Днём же она бледна «смертельной бледностью», подобно выходцам из иного мира, бродит по саду «как тень» или сидит у окна («часто целый день одна сидела молча у окна»).
По мнению этнографов Л.Н.Виноградовой и Е.Е.Левкиевой, окно в славянской мифологии воспринимается как граница между «своим» и «чужим» пространством, вход в иной мир. Это место гаданий о судьбе и местопребывание потусторонних существ: у окна за занавесками обитает домовой, по ночам в окна стучат души умерших. Через окно на святки звали на ужин мороз, тучу, волка, души предков.
Всё потустороннее неудержимо влечёт Татьяну. Она находит «тайну прелесть» в «ужасе» «преданий простонародной старины». Её любимое чтение – «Мартын Задека, глава халдейских мудрецов, гадатель, предсказатель снов». Не чурается Татьяна и практической магии. В крещенскую ночь она кладёт под подушку девичье зеркало – сильнейшее средство народной магии, снимает «поясок шелковый» и, вероятно, нательный крест, о чём нельзя было упомянуть во время написания романа по цензурным соображениям. Хотя и снятие пояса, считавшегося в народе оберегом от нечистой силы, в данном случае можно считать магическим актом, равным снятию креста. И вот, над спящей «вьётся Лель» (славянское языческое божество) и видит она зловещий сон, в котором идёт по лесу с «косматым лакеем»-медведем, сидит в лесном шалаше, внутри которого располагается целый зал, среди пирующих, «как на больших похоронах», «адских привидений» – чудищ, ведьм, скелетов. Она видит убийство Онегиным Ленского за неделю до их ссоры, а во время святочного гадания её колечко вынимается под песню, сулящую смерть. Но чья это смерть? Ведь Татьяна переживёт и любимую няню, и несчастного Ленского, и ставшего убийцей Онегина. Всё это указывает на её иррациональную, иномирную природу.
С обычной точки зрения Татьяна Ларина некрасива или красива какой-то необычной, нечеловеческой красотой. Ведь даже самые блестящие петербургские красавицы не могут затмить её. В неё влюбляются генералы, гусары, уездные франты, старые холостяки, романтические юноши и «какой-то шут печальный», и Онегин с его «резким, охлаждённым умом». Даже для героя-рассказчика она «моя душа» и «милый идеал». Перед её чарами невозможно устоять – в заключительной главе романа весь петербургский свет у её ног, все глаза обращены на неё. Здесь роман в стихах перекликается с другим пушкинским произведением – драмой «Русалка», в которой героиня бросается в Днепр и становится «русалкою холодной и могучей». Татьяна же бросается в постылый брак и становится «неприступною богиней роскошной царственной Невы». Богинею Невы! Чем не дочь мельника, ставшая русалкой – языческим божеством Днепра!
Кто же такая Татьяна Ларина?
Одна из модных литературных героинь периода романтизма, созданная пером гениального русского поэта, или нечто, пришедшее из тёмной глубины веков? Пришедшее, чтобы мучить, терзать, губить и самой мучиться и терзаться, подобно древнекельтским феям источников, дамам озёр – Вевианам, Морганам, Мелюзинам, чьи имена так созвучны её имени. Александр Сергеевич оставляет за каждым читателем право самому выбрать ответ на этот вопрос.
Источник:
Бегичева В.
Человек ли Татьяна Ларина // За семью печатями. - 2005. - № 9. – С. 40-41.
Ставьте лайк и подписывайтесь на мой канал!