Французский режиссер Пьер Шёндёрффер снимал отличные военные фильмы. Но эти фильмы никогда бы не сделали кассу в кинотеатре в наше время.
Дело в том, что его мало интересовала яркая обертка, в которую так любят заворачивать это древнее и любимое занятие человечества современные киноделы вроде Майкла Бэя, Роланда Эммериха, или Мэла Гибсона – все эти эффектные взрывы, компьютерная графика, красивые атаки, ведра искусственной крови и кишки, обильно намотанные на колючую проволоку.
Сам вдоволь наползавшийся с камерой по джунглям (начинал военным кинооператором во Вьетнаме) Шёндёрффер мыслит немного другими категориями, и исследует в первую очередь суть войны, ее смыслы и архетипы, ее метафизические составляющие - Героизм, Долг, Честь, Храбрость, Верность.
И в этом он достиг такого мастерства, что собственно изображение военных действий в его фильмах может занимать совсем небольшой отрезок экранного времени, или их там не будет вовсе. И они ничуть не становятся от этого хуже.
И если «Дьен-Бьен-Фу» и «317 взвод» (о которых мы уже писали здесь.) вполне себе классическое военное кино, то «Краб-Барабанщик», о котором пойдет речь сейчас – больше тянет на своеобразный артхаус. Собственно войны там почти что и нет, и даже судьбу главного героя мы узнаем только из флэшбэков и разговоров о нем других персонажей фильма.
И, тем не менее – это один из самых пронзительных фильмов о войне и о людях войны.
Вот вкратце его сюжет
Военный корабль следует на север, сопровождая рыбацкую флотилию. Капитан корабля тяжело болен, это его последний поход, в котором он преследует определенную цель – увидится со своим бывшим другом и сослуживцем по прозвищу «Краб-барабанщик», который командует теперь одним из рыболовных траулеров.
С Крабом-барабанщиком также знакомы судовой врач и механик, и из их разговоров между собой мы и узнаем о его жизни. Биография Краба чрезвычайно любопытная, но о ней ниже.
Кроме того, из разговоров становится понятно, что когда-то капитан своего друга предал. И об этом предательстве тоже нужно поговорить отдельно.
«Краб-Барабанщик» в фильмографии Шёндёрффера является особым кино. Этот фильм является своеобразной связью (через фигуру главного героя) между войной в Индокитае, войной в Алжире и событиями в самой Франции, которые также можно назвать войной.
Гражданской войной.
Это была не такая гражданская война, как допустим, в нашей стране, там не было фронтов, армий, и рейдов кавалерии в тылы противника, но страна была серьезно и непримиримо расколота на два лагеря, во французских городах звучали выстрелы и гремели взрывы.
Виной всему была ситуация в Алжире.
Положение во Франции с Алжиром в 50-60-х годах можно сравнить с положением в России с Чечней в 90-2000. Алжир был завоеван французами в 19 веке, но считался не колонией, а одним из департаментов Франции.
После окончания Второй Мировой войны алжирцы (многие из которых воевали за Францию) надеялись, что им предоставят независимость, но французы предпочли закрутить гайки.
Начались столкновения и демонстрации с хорошо знакомыми нам лозунгами, типа «Алжир для алжирцев!», «Французы, езжайте обратно в свою Францию», «Или чемодан, или гроб».
Алжирцы стали терроризировать живших в Африке этнических французов («черноногих»), многие из которых родились и выросли в Африке, и Франции никогда и в глаза не видели.
Париж ответил армейскими операциями. Парашютисты, многие из которых хлебнули лиха во Вьетнаме, предпочитали и в Алжире патронов не жалеть. По старой памяти.
Заварилась кровавая каша. Многие французы в метрополии (в основном это были интеллектуалы, например Жан-Поль Петросян Сартр и Симона де Бовуар) поддерживали алжирцев.
Это нам тоже знакомо.
Де Голль сливает Алжир
Теперь подробнее о предательстве. В 1958 году к власти во Франции вернулся де Голль, заручившись поддержкой военных, которым пообещал, что Алжир не отдаст ни в коем случае.
Но вскоре стало понятно, что дело швах, Северную Африку не удержать, а продолжение конфликта чревато плохими последствиями, прежде всего - для самого де Голля (генерал терял популярность, протесты во Франции против войны росли с каждым днем), ему могли и "указать на дверь"
Как видим, пока вполне можно провести аналогии с чеченским конфликтом в России. А вот далее начинается чисто французская специфика. Военные, поняв, что де Голль «сливает» Алжир, решили его свергнуть, и организовали путч.
(Именно из этих событий вырастает история предательства в фильме. Оба офицера участвовали в заговоре, пообещав друг другу, что в случае неудачи уйдут со службы. Краб выполнил свое обещание, а капитан корабля – нет.)
Путч организовали плохо (даром, что среди организаторов были матерые вояки, прошедшие по две-три войны), он провалился, основных участников арестовали, а те, кому посчастливилось скрыться, создали террористическое подполье(!).
Возникла знаменитая «Секретная Армейская Организация», более известная как «ОАС», которая начала охоту на де Голля, охоту на лидеров Алжирского национального фронта, а также охоту на тех французов, которые поддерживали отделение Алжира.
На наши деньги это выглядело бы так – представьте, что после заключения Хасавьюртского мирного договора, армейское командование в Чечне во главе с Львом Рохлиным расстреливает генерала Лебедя, объявляет о предательстве Ельцина, организует переворот, и готовит операцию по захвату Москвы.
Параллельно по всей стране начинается охота на правозащитников, взрывают квартиры Сергея Ковалева, офисы «Мемориала», «Общества солдатских матерей», и кинотеатры, где показывают фильм «Кавказский пленник».
Причем все это делают не террористы, а армейские офицеры. Можете себе такое представить? Вот и я не могу.
А «изнеженные, трусливые французы» такое организовали на раз-два.
Для Франции наступили «веселые» времена. Взрывы в Париже в 1962 году гремели чуть ли не каждый день. На фоне продолжавшейся резни в Алжире, оасовцы взрывали кинотеатры, где шли «проалжирские» фильмы, подкладывали бомбы в квартиры «национал-предателей».
Кстати, и наш любимый Ж.П. Сартр таки едва не попал под раздачу. Еще оасовцоы как-то раз чуть не взорвали Владимира Познера (отца).
Да что там Сартр, если однажды офицеры-террористы расстреляли кортеж самого де Голля. Почти пришли к успеху, но не фортануло. Де Голль остался жив, а участники покушения были схвачены.
Организатор – высокопоставленный офицер армии Жан-Мари Бастьен-Тири был расстрелян.
Де Голль мог его помиловать, но не стал. Отец Бастьена-Тири – знал де Голля с 30-х годов и сам был ярым голлистом. Чем не «брат на брата»?
Вы не заметили Алжир.
Столь яркие события, несомненно, должны было найти отображение во французском кинематографе тех лет. Война в Алжире и террор ОАС совпали по времени с расцветом французской «Новой Волны» - нового кино, представители которого не утруждали себя павильонами, декорациями, дорогостоящими звездами, и оборудованием, а просто выходили на улицы и снимали все подряд на только-только появившиеся легкие ручные камеры.
Вместо операторской тележки - инвалидная коляска. Актеры – друзья и знакомые. Декорации – город Париж. Массовка – настоящая парижская толпа (посмотрите «На последнем дыхании» - там прохожие откровенно пялятся в камеру и с удивлением рассматривают бегущего Бельмондо)
Должны были найти отображение – но не нашли.
Многие припомнят фильм «День Шакала», снятый по одноименному роману Форсайта, начинающийся с покушения на де Голля в Пти-Кламаре и посвященный охоте оасовцев на президента Пятой республики. Однако снят он гораздо позже, уже в 70-е, и снимали его англичане.
«Новая волна», естественно, «заметила» Алжир. Но прямо по этому поводу предпочла не высказываться. У режиссеров «новой волны» все события, связанные с Алжиром, упоминаются вскользь, намеками.
Мишель Пуаккар, главный герой «На последнем дыхании», упоминает, что он хорошо умеет снимать часовых. Но где он этому научился? Может в Индокитае, а может и в Алжире. Бернар из фильма «Мюриэль» Алена Рене – ветеран Алжира, вспоминающий о пытках, которым он стал свидетелем.
И даже намеки были опасны. Годаровского «Маленького солдата» запретили на три года сразу же после выхода – там фигурировали члены некой «секретной организации», склонявшие главного героя к убийству «предателя». Предлогом были «реалистичные сцены насилия», хотя их там не больше, чем в любом фильме с тем же Бельмондо.
Ну, а посмотрев на судьбу «Непокоренного» Алена Кавалье, разгромленного критиками и провалившегося в прокате, или на судьбу скандальной «Битвы за Алжир» Понтекорво, запрещенной к показу до конца десятилетия, деятели «Новой волны» поняли, что к этой теме Франция пока не готова – слишком свежи еще были раны.
Мы не революционеры, мы просто снимаем кино
В защиту «Новой волны» нужно сказать, что она никогда не претендовала на какую-то революционность (за исключением методов кинопроизводства), нонконформизм и отстаивание каких бы то ни было идеалов.
В сущности, «Новая Волна» всегда была буржуазным кино, ориентированным больше на коммерческий аспект и реалии рынка, поэтому касаться острых тем им было не с руки. Примеры (Кавалье, Понтекорво) были достаточно наглядными.
Поэтому за весь французский кинематограф в алжирской теме отдувались в основном киноделы-партизаны, режиссеры-«смертники», ушедшие к повстанцам, как Рене Вотье, часто приговоренные на родине к смерти – терять им было уже нечего. А те, кто хотел и дальше существовать в мейнстримном поле, предпочитали «прогнуться под изменчивый мир».
«Тащить и не пущать» по-французски.
В свете этого очень интересны традиционные отечественные закидоны про «исконно демократическую правовую Европу, где все разрешено», и «тоталитарный СССР, где все запрещали и душили».
Про «все разрешено» могли бы многое рассказать хотя бы те же Понтекорво, Вотье, да и Годар тоже, а с алжирской темой вообще сложилась ситуация двойной, перекрестной цензуры.
Если вы снимаете фильм, где показываете пытки, изнасилования и анти-партизанские спецоперации в Алжире (или хотя бы намекаете на это), на вас тут же обратит внимание государственная цензура (которой в демократической Европе, как известно, не существует).
И хорошо, если ваш фильм просто «положат на полку» (положить фильм «на полку» могли только в СССР, во Франции такого быть не могло, Годар вам подтвердит), а вас не затаскают по судам (свобода слова, конечно же).
А если вы снимаете фильм, где в центре находится положительная фигура военного, просто пытающегося выполнять свой долг – на вас обратит внимание уже интеллектуальная общественность, и натурально сожрет вас вместе с кошельком и ботинками.
Вы резко станете нерукопожатым в нужных кругах, ваша карьера будет похоронена (напомню, очень многие влиятельные интеллектуалы, особенно в сфере кино, поддерживали алжирских повстанцев)
Национальная гордость французов была травмирована тем, что военные - вчерашние герои Сопротивления, герои Индокитая, одним махом превратились в палачей Алжира. Хотя винить в этом военных довольно глупо, больше вопросов к тем, кто заставил армию выполнять несвойственные ей полицейские функции, но массовое сознание не знает полутонов.
Именно здесь и проявляется уникальность Шёндёрффера. Он-то как раз не прогнулся не под какое общественное мнение, и продолжал снимать кино о «потерянных солдатах колониальных войн», кино, где в центре – фигура военного, верного приказу, и исполняющего долг, оперирующего такими категориями, как мужество, верность и честь.
Выпустить во Франции в 1965 году такое кино как «317-й взвод» - значило положить руку в пасть тигру. А ведь он еще и с Ле Пеном дружил, например. Любого другого и за меньшее объявили бы фашистом.
Самое удивительное здесь другое - что претензий к нему особенно ни у кого не было. Почему? А вот здесь самое время вернуться к биографии «Краба-Барабанщика»
Великая эпоха и великие герои.
Эдуард Лимонов назвал раннюю послевоенную эпоху «великой». Из нашей эпохи «крысиных бегов» хорошо видно, что таковой она и была. Та эпоха могла порождать людей с вот такими, например, биографиями:
- Офицер флота, после окончания училища отправляется служить в Индокитай.
- Вывозит на своем корабле из зоны боевых действий сотни беженцев.
- После окончания войны на парусной джонке в одиночку отправляется во Францию. На джонке. Из Индокитая. Во Францию. В одиночку.
- Попадает в плен к дикарям у берегов Сомали, и становится у них «кем-то вроде бога».
- Возвращается в Париж, узнает о гибели брата в Алжире, переводится с флота в парашютисты, возглавляет подразделение погибшего брата.
- Участвует в мятеже, получает срок с отсрочкой приговора, уходит в подполье, вступает в секретную террористическую организацию.
- Попадается, снова получает срок, отбывает половину, консультирует фильм о самом себе, играет там небольшую роль.
- Вместе с «королем наемников» Бобом Денаром высаживается на Коморские острова, чтобы учредить там республику наемников.
- Живет на яхте, пишет книги, выступает на радио. Постоянно ходит с черным котом на плече.
Все это – подлинная биография лейтенанта флота Пьера Гийома, ставшего прототипом лейтенанта Вильсдорфа по прозвищу «Краб-Барабанщик» в фильме Шёндёрфера. Его там можно увидеть в роли прокурора на судебном процессе, судящим своего экранного двойника.
Многим из нас хватило бы и одного лишь эпизода из списка выше в биографии, чтобы вспоминать о нем потом всю жизнь, а эти люди жили свои жизни с какой-то даже небрежностью – ну участвовал в мятеже, ну захватил остров, сидел в тюрьме, что такого-то? Все теперь так живут.
Да и сам Шёндёрффер тоже имел кое-что за плечами – матрос с торгового корабля, мечтал работать в кино, пришел в военкомат и попросился занять место погибшего фронтового кинооператора, попал во Вьетнам, мотался на боевые в джунгли с легионерами, прыгал с парашютом в обреченный Дьен-Бьен-Фу, был взят в плен, освобожден, стал корреспондентом, делал репортажи из Алжира и Марокко, осуществил свою мечту и вернулся во Вьетнам, чтобы снять там фильм – чем не лицо эпохи?
Вся эпоха героична и кинематографична до невозможности – национально-освободительные войны в доброй половине земного шара, биографии, перегруженные славными эпизодами до степени фантастики, взрывы на уютных улочках Парижа, утонченные француженки, оборудующие тайники с оружием в богемных студиях, бандиты, повстанцы, полицейские, полковники-парашютисты. Киногерои? Нет.
Настоящие люди, еще не одномерные, не пластмассовые. Живые. Живые даже на экране.
Финал провалившегося путча – солдаты парашютного полка Иностранного Легиона, взрывающие свои казармы и уходящие в никуда, распевая песню Эдит Пиаф «Нет, я не жалею ни о чем» - сделал бы честь любой военной драме, но реальность была кинематографичнее любого кино.
Образ героя
Только такой режиссер как Шёндёрффер, вероятно и мог создать на экране героя, подобного Крабу-Барабанщику. Михаил Трофименков называет его создателем «архетипа современного военного кино». Но, кроме того, он создал еще и «архетип военного героя». Однако, и в том парадокс, современным этот герой быть не может никак. Наоборот, он абсолютно и потрясающе несовременен.
Фигура улыбающегося капитана в белой форме, стоящего на палубе, кренящейся от ветра джонки с черным котом на плече – она словно бы сошла со страниц Жюля Верна, Саббатини или Фенимора Купера. Современная эпоха не нуждается в таких героях. И поэтому она их и не воспроизводит. Она может изобрести только какого-нибудь капитана Джека-Воробья. Краб-Барабанщик – абсолютнейший антипод Джека-Воробья.
Лейтенант Вильсдорф (Краб) у Шендерфера получился потрясающе молодым, свежим, улыбающимся, очень «французистым» и очень несовременным. Несовременно, словно бы в пику нарождающемуся постмодерну, он искренне верит в старомодные понятия долга и офицерской чести.
Он миф, сродни греческому. Видно, осудить такой образ ни у кого из интеллектуальной общественности, уже ознакомившейся с трудами Маркузе и Ги Дебора, не поднялась рука. Да и глупо воевать с ушедшими тенями и образами.
А они именно ушедшие. Этот уход подчеркивает и сам режиссер. Для того, чтобы встретится с Крабом-Барабанщиком, его бывший друг забирается далеко на Север. Лейтенант Вильсдорф ушел, предпочел ловить треску в богом забытом месте, потому что его время – закончилось.
Капитаны в белом кителе и с черным котом, мятежники, в одиночку пересекающие Красное Море, сегодня не нужны. Они выглядят не просто сумасшедшими, но даже опасными в прагматичную и циничную эпоху, где любые мечты и цели, отклоняющиеся от стандартных, вызывают подозрение – уж не идиот ли их хозяин.
Герои фильмов Шёндёрффера никогда не говорят о деньгах. Там вообще ни разу не звучит слово «деньги». Там иные критерии успеха.
Капитан в белом кителе и с черным котом, мятежник, в одиночку пересекающий Красное Море – мечта любого нормального юноши, «в ночи глядящего эстампы». Кем вы мечтали стать в детстве – капитаном королевских мушкетеров, или галантерейщиком Бонасье?
Сегодня общественное бытие выводит на первый план именно их, галантерейщиков-кутюрье и лойеров-стряпчих, персонажей, что в старых пьесах находились даже не на втором, а на третьем плане – не удостоенные собственным именем, а поименованные как «лавочник, сын лавочника, парикмахер, портной, помощник портного, 1-й подмастерье, 2-й подмастерье, горожане, слуги».
Капитан в белом кителе и с черным котом, мятежник, в одиночку пересекающий Красное Море – покинул экраны кинотеатров, и юноши мечтают стать лавочниками.
Обычно в этом месте добавляют – «и в этом нет ничего плохого», а я скажу прямо – нет, есть. Мечтать стать не капитаном, но лавочником и стряпчим - это плохо, если вам 16 лет. Это значит, что хоть вы и живете, но вы уже умерли. И жизнь ваша будет напрасной.
Наверное, когда-нибудь молодой улыбчивый капитан в белом мундире еще вернется на палубу своей джонки. Случится это примерно тогда же, когда вокруг вас перестанут говорить о деньгах.
Когда это случится, выйдете на берег моря, и оглядите горизонт. Возможно, вы заметите его первым.
Спасибо, что дочитали текст. Подписывайтесь на мой канал, ставьте лайки, оставляйте комментарии.
Также вы можете зайти в мою группу ВК. Там я выкладываю другие интересные материалы