За два с лишним столетия, в течение которых Российская и Османская империи боролись за лидерство в Причерноморье, между двумя державами произошло одиннадцать войн. И очень часто боевые действия разыгрывались вокруг одних и тех же узловых пунктов. На Кавказе одним из таких пунктов был город и крепость Карс: русские войска брали его трижды — в 1828, 1855 и 1877-м. Но первый штурм был, пожалуй, самым ожесточенным.
Пашалык (область), центром которого являлся Карс, был заселен не только турками и различными горскими мусульманскими народностями, но и христианами-армянами, а с 928 по 1061 год в нем даже находилась столица Армянского царства.
Когда в апреле 1828 года началась война между Россией и Турцией, открывать боевые действия на Кавказе ни одна из сторон не спешила, но всем было ясно, что основная борьба разгорится именно на карском направлении.
События, приведшие к этой войне, не имели к Кавказу прямого отношения. Назревала она давно — с 1821 года, когда сын бывшего валашского господаря и полковник русской службы Александр Ипсиланти поднял знамя борьбы за свободу Греции. Однако император Александр I, верный принципам Священного союза, твердо стоял на том, что подданные не должны бунтовать против своего монарха, даже если монарх — турецкий султан, а подданные — православные греки, традиционно видящие в России свою защитницу.
Николай I смотрел на проблему более прагматично и, в принципе, был готов помочь грекам — не только из альтруизма, но и рассчитывая укрепить российское влияние на Балканах. Единственное, что его сдерживало, — это возможная негативная реакция Великобритании, Франции и Австрии, в штыки воспринимавших попытки России приблизиться к Босфору и Дарданеллам.
Но к 1826 году здесь наметились позитивные сдвиги. Зверства турок и смерть в Греции кумира тогдашней передовой молодежи лорда Байрона вызвали у европейской общественности взрыв сочувствия к борьбе «наследников Древней Эллады». Париж, Лондон и Петербург потребовали от турок вступить в переговоры с греческими повстанцами. В качестве первого шага по «принуждению к миру» в Эгейское море прибыли эскадры Великобритании, Франции и России. Таким образом, решение проблемы оказалось возложено на военных, которые использовали привычные им методы.
8 (20) октября 1827 года грянуло сражение при Наварине, в котором русская, британская и французская эскадры нанесли жестокое поражение турецко-алжирскому флоту. Турки в ответ перекрыли русским судам выход из Черного в Средиземное море.
Лондон и Париж опасались чрезмерного усиления России, но моментально развернуть свою политику на 180 градусов не имели возможности. Таким образом, в случае очередного конфликта между двумя империями нейтралитет с их стороны был гарантирован. Как долго? Медлить, во всяком случае, не следовало. И Николай I издал манифест о войне с Турцией.
ЯВЛЕНИЕ «СТРАШНОГО ГЯУРА»
Русскими войсками на Кавказе командовал генерал от инфантерии Иван Федорович Паскевич, только что блистательно завершивший войну с Персией и получивший за нее титул графа Эриванского. Но сил у него было немного, и, понимая, что перекрыть туркам все возможные пути вторжения в русские владения не удастся, он решил действовать наступательно.
Главным его противником был сераскир Анатолии (Малая Азия) Галиб-паша — опытный политик, занимавший одно время пост великого визиря. Но при всех организаторских и дипломатических способностях ему не хватало военного опыта, поэтому командующим войсками назначили заслуженного ветерана Киоса-Магомета-пашу, прославившегося еще в 1799–1800 годах во время боевых действий в Египте против Наполеона.
Особые расчеты турки связывали с восстанием кавказских народов. Сын верного союзника России покойного грузинского царя Ираклия II Александр должен был поднять Картли и Кахетию, его брат царевич Вахтанг — Имеретию, велись тайные переговоры с правительницей Гурии княгиней Софьей. Турецкие эмиссары подкупали абхазов.
Паскевич видел все эти опасности, предпринимал ответные шаги, подкупал, вербовал агентов, разворачивал пропагандистскую кампанию, но главный расчет делал, конечно, на силу оружия.
Словно шахматные фигуры он расставлял соединения Кавказского корпуса, пытаясь предусмотреть все возможные ходы противника, и тщательно готовил наступление против Карса.
При этом в бой противники не спешили. Еще в конце мая, несмотря на официальное начало войны, правитель Карса Эмин-паша разрешил вывезти в Россию ранее закупленный хлеб и, пользуясь случаем, отправил в Тифлис доверенного чиновника. Паскевич принял его доброжелательно и даже показал небольшие маневры, по ходу которых лейб-гвардии Сводный полк осуществил учебный штурм Метехского замка. Увидев, с какой стремительностью гвардейцы забрались на почти неприступную скалу, турок воскликнул: «Так же они возьмут и Карс!» (Забавный случай не точного, но сбывшегося прогноза: Карс был взят примерно таким образом, но без Сводного полка, который спустя несколько дней отправился в столицу Российской империи с захваченными в Персии трофеями.)
Наведя страх, Паскевич отпустил посланца, приказав ему сообщить Эмину-паше, что война действительно началась и через несколько дней русские войска вторгнуться в Турцию. Внешне это напоминало «Иду на вы» Святослава и приводило к нужному эффекту.
Возможно, многие события разворачивались бы по-иному, не придерживайся Галиб и Киос-Магомет сугубо оборонительной стратегии. Их реакция на Паскевича порой напоминала реакцию кролика на теплый дружеский взгляд удава. И эта тенденция впервые проявилась еще до начала кампании, когда посланные в Тифлис шпионы донесли о якобы смертельной болезни Паскевича, чей не слишком бодрый вид объяснялся ушибом ноги и насморком. Реакция Галиба на это сообщение была просто неприличной: «Душа моя полна радости, — писал он Эмину-паше, — враг наш, генерал Паскевич, на краю гроба. Да поразит его пророк холодом смерти, и да померкнет счастливая звезда этого страшного гяура, в войне непобедимого. Теперь мы легче совершим предприятие наше; спеши сообщить мне о твоих действиях».
Вести от Эмина гласили, что Паскевич вполне бодр. 14 июня, отслужив молебен, войска, предназначенные для наступления, покинули Гумры и двинулись к границе. Численность пехоты составляла 8,5 тысячи, численность конницы — около 3 тысяч (в том числе около 200 человек грузино-азербайджанской милиции).
Обоз, состоявший из 2 тысяч арб, 2,5 тысячи вьюков и скота, с флангов прикрывался колоннами пехоты, спереди — конницей. Поднимаемая этой движущейся массой пыль создавала иллюзию наступления огромного войска, вселяя в противника ужас.
Защитник Карса Эмин послал Киос-Магомету призыв о помощи. Тот пообещал подойти с сильной армией 23 июня, завершив свое послание словами: «Войска твои храбры, Карс неодолим, русские малочисленны. Умей одушевить гарнизон. Мужайся, доколе я прибуду».
ИМПРОВИЗИРОВАННЫЙ ШТУРМ
17 июня передовые казачьи пикеты увидели вдали очертания Карса. С севера и северо-запада крепость и город были прикрыты Чахмаскими и Шорахскими высотами, представляющими собой отроги хребта Саганлуг.
С юга и востока располагались городские предместья. За ними — сама крепость, укрепления которой представляли собой неправильный четырехугольник. Цитадель, высившаяся на скале Карын-Кала, состояла из трех ярусов стен и была доступна только со стороны предместий. Доступ к воде обеспечивался надежно прикрытым подземным ходом.
Паскевич ожидал появления Киос-Магомета и 19 июня начал обход Карса, с тем чтобы перерезать дорогу, связывающую эту крепость с главным городом Анатолии Эрзерумом. Собственно обходной маневр осуществлялся только обозом и подразделениями, выделенными для его охраны, остальные же войска, стали приближаться к неприятельской твердыне.
Паскевич рассчитывал выманить противника из крепости и не ошибся в своих надеждах. Превосходящие силы турецкой конницы атаковали казаков. Граф приказал им начать ложное отступление (старый, заимствованный еще чуть ли не у татаро-монголов прием, снова и снова доказывавший свою эффективность), а когда турки отдалились от крепости, приказал захлопнуть ловушку. В пространство между стенами Карса и вражескими всадниками устремился Сводный полк уланов. Турецкая кавалерия попыталась отступить к предместью Байрам-паша, но здесь дорогу им преградил пионерный батальон. Противник ввел в дело конные резервы, находившиеся у стен крепости, и те устремились против находившихся на левом фланге трех донских полков. Тогда казаки применили еще один испытанный временем прием, выведя неприятеля под картечный огонь своих орудий.
Русская конница разбила противника образцово, как на учениях, под восторги наблюдавших за боем пехотинцев и завтракающего на одном из холмов Паскевича. Потеря убитыми составила 12 человек, турки потеряли раз в 20 больше.
Критики графа Эриванского называют этот бой бесполезным, поскольку ни овладеть крепостью, ни выманить весь ее гарнизон в поле было невозможно, но даже если абстрагироваться от соотношения потерь, нужно учесть, что Иван Федорович добился вполне конкретной цели — обошел Карс, отрезав его от Эрзерума. Маневр этот был довольно опасен, поскольку гарнизон крепости мог с успехом атаковать растянувшееся на марше русское войско. Паскевич же атаковал сам, в то время как обоз не торопясь дошел до деревни Кичик-Кев, где осаждающие и приступили к разбивке лагеря.
А ведь помимо военного был и огромный моральный эффект, поскольку образцово-показательный разгром не способствовал подъему настроения защитников Карса.
В русском же лагере настроение было не просто бодрое, а скорее близкое к восторженному: войска находились в эйфории от недавних побед над персами. И вот новая война и новые победы, в столь же эффектных декорациях, при виде которых если не солдаты, то, по крайней мере, образованные офицеры чувствовали себя кем-то вроде воинов Александра Македонского или легионеров Помпея.
При таком настроении можно было сразу идти на штурм Карса, но Паскевич не стал форсировать события. Осмотрев крепость, он пришел к выводу, что за несколько дней сумеет хорошо подготовить приступ и возьмет ее как раз к 25 июня — дню рождения Николая I. Правда, существовал риск, что до этого времени к крепости подойдет Киос-Магомет. Что ж, Иван Федорович был готов рискнуть, поскольку, расположив свой лагерь на берегу реки Карс-чай, занимал весьма выгодную позицию.
20 июня он приказал осуществить разведку южных укреплений, а чтобы отвлечь внимание противника, сам с сильным отрядом подошел к северному фасу. Улегшись на бурке, граф отдавал приказы пехотным частям, которые вступили в перестрелку с вышедшими из ворот турками. В районе действий Эриванского полка бой перерос в рукопашную и закончился взятием русскими одного из шанцев. Паскевич после этого поинтересовался у командовавшего эриванцами Николая Муравьева, что он думает о противнике. «Нельзя сказать, чтобы турки защищались стойко, но, во всяком случае, они будут драться несравненно упорнее, чем персияне».
Тем временем руководивший инженерной службой ссыльный декабрист Михаил Пущин набросал план работ на южном участке. К утру 21 июня была закончена первая батарея, под прикрытием которой можно было возводить осадные укрепления. Места для следующих трех батарей указал сам Паскевич — вместе они образовывали т. н. «первую параллель», огонь которой должен был нанести повреждения крепостным стенам и подготовить их к штурму. Начальство над первой параллелью было поручено еще одному ссыльному декабристу полковнику Ивану Бурцеву.
Для отвлечения внимания противника производились ложные атаки, и все шло своим чередом, пока 23 июня планы Ивана Федоровича не оказались нарушены неожиданными событиями.
Двумя днями ранее турки вывели часть своих войск из Карса, разместив их лагерем на возвышенности между населенными армянами городскими кварталами и русскими позициями. Утром с законченных осадных батарей начался обстрел крепости. Турки открыли ответный огонь, сосредоточив его на четвертой артиллерийской батарее.
Внезапно вражеские пушки смолкли, а пехотинцы заняли армянское кладбище и, укрываясь за могильными плитами, стали обстреливать русские траншеи. Их контратаковала рота 39-го егерского полка под командованием поручика Лабинцева. Из лагеря к туркам подошло подкрепление, а на помощь Лабинцеву прибыли три роты 42-го егерского полка под командованием подполковника Миклашевского.
Выбив врага с кладбища, разошедшиеся егеря рванули к турецкому лагерю. Офицеры призывали их остановиться, говорили, что это фальшивая атака. «Никак не возможно, ваше благородие, — бросил на бегу один из солдат, — нам уже не впервой иметь дело с нехристем. Пока его по зубам не треснешь, он никак этой самой фальшивой атаки понять не может».
Вражеский лагерь на высотах, занять который планировалось только после нескольких дней артиллерийского обстрела, был взят импровизированной атакой, что открывало возможность захватить все внешние городские укрепления.
Генерал Вадбольский решил использовать подвернувшийся шанс, двинув в бой оставшиеся пять рот 42-го егерского полка полковника Реута.
Но Реуту и его бойцам пришлось подниматься по отвесной скале, что привело к потере времени. Между тем две тысячи турок обрушились на Миклашевского, выбили его подчиненных из лагеря, а самого Миклашевского с группой из примерно трех десятков солдат взяли в окружение. Следующим этапом должна была стать общая атака турок и разгром всего левого русского фланга. В отчаянии Вадбольский бросил в бой оставшиеся у него части…
«ПОЩАДА ПОВИННЫМ, СМЕРТЬ НЕПОКОРНЫМ»
В этот критический момент на главную батарею примчался Паскевич. Рядом взрывались неприятельские снаряды, ядром оторвало руку эриванцу — прапорщику князю Ратиеву, а Иван Федорович стоял на месте, словно оглушенный внезапным ударом. Тщательно продуманный план неспешной осады Карса рухнул, и теперь следовало принять немедленное решение: либо пытаться отступить с риском, что это отступление превратится в бегство, либо постараться взять крепость сегодня же.
В сущности, решение было предопределено, но покончить с колебаниями помог полковник Симонич, вызвавшийся идти на помощь егерям с тремя ротами Грузинского полка. Паскевич согласился, и с этого момента все его приказы и распоряжения характеризовались логичностью, четкостью, решительностью.
Правда, Симоничу пришлось двигаться в обход и тоже терять время, но в этот момент изменился ход боя на кладбище. Священник Крымского пехотного полка Андрей Белицкий появился перед отступающими егерями и поднял над головой крест: «Дети! Остановитесь! Неужели вы оставите здесь и меня, и крест распятого Господа? Если мы не русские, не христиане — бегите. Я один сумею умереть за вас!»
Призыв возымел действие; офицеры выстроили солдат, повели их в контратаку и выручили Миклашевского. Почти одновременно на помощь пришла и колонна Реута, сумевшая наконец подняться по утесу. Чуть позже подоспел Вадбольский. Вражеский лагерь снова был занят после пятнадцатиминутной кровавой схватки.
Бурцев с ротой 39-го егерского полка завладел одной из башен, входившей в систему укреплений армянского квартала. Начальник артиллерии Гилленшмидт начал выставлять пушки на месте занятого турецкого лагеря. Полковник Бородин с батальоном Ширванского полка выбил врага из небольшого укрепления напротив цитадели.
Действуя зачастую на значительном расстоянии друг от друга, не представляя, что именно происходит с их товарищами, русские делали все как надо, отчасти повинуясь какому-то внутреннему чутью, отчасти следуя накопленным боевым навыкам. Их слаженность поражала, хотя, возможно, лишь находившийся на главной батарее Паскевич представлял себе общий ход боя.
В дело вступил Крымский пехотный полк, который занял позицию в бывшем турецком лагере, сменив ширванцев. Ширванцы, в свою очередь, выдвинулись к армянскому кварталу, где соединились с грузинцами. Ворвавшись в город и не слишком отвлекаясь на засевших в отдельных зданиях врагов, они в быстром темпе добрались до стены крепости.
Полностью установить контроль над армянскими кварталами удалось только после взятия бастиона Юсуфапаши, неподалеку от которого стали устанавливать пушки, доставленные с 4-й батареи.
Однако штурмующие город войска подвергались обстрелу вражеских орудий с высоты Карадага. Честь взять их выпала на долю Муравьева, который перед этим очистил от неприятеля предместье Байрам-паши. Карадаг его отряд атаковал в парадном строю с развернутыми знаменами. Нервы турок сдали, и они оставили эту великолепную позицию без боя.
Пришел час решающего штурма. Удачнее всего он развивался в армянском квартале, где местные жители скидывали русским со стен лестницы и веревки. В схватке за главные городские ворота какой-то эриванец, умирая, кричал: «Прощайте, братцы! Да только город возьмите!» И русские один за другим захватывали новые башни, бастионы, здания.
Турки пребывали в растерянности. Вскоре на стенах вражеской твердыни взвились два белых флага. Паскевич отправил парламентером полковника князя Бековича-Черкасского с простым условием — немедленная капитуляция. Русские войска между тем под музыку маршировали к стенам цитадели, расставляли на захваченных бастионах пушки.
Эмин прислал для переговоров двух муфтиев, которым было повторено то же условие с добавлением: «Пощада повинным, смерть непокорным. Час — на размышление».
За этот час турецкий флаг то взметался над цитаделью, то опускался, что говорило об отсутствии единства среди турок. В конце концов штабс-капитан Потебня подошел к воротам цитадели и начал стучать, требуя, чтобы их отворили для «визиря русского сардаря». Ворота раскрылись. Первым в них вошел Остен-Сакен и направился прямо в резиденцию Эмина. Тот был в растерянности, а в окна его комнаты доносился шум: «Сдавайтесь же, а то полезем!»
Капитуляцию Эмин подписал, когда 20-тысячное войско Киос-Магомета находилось всего километрах в пяти от Карса. Прибудь он парой часов ранее, и его удар по штурмующим русским войскам мог привести к разгрому Паскевича. Однако, узнав о падении Карса, Киос-Магомет вернулся к Эрзеруму…
В Карсе русские захватили 1350 пленных (включая Эмина), 151 пушку, 33 знамени. Часть гарнизона, успевшая укрыться в цитадели, получала право выхода с обязательством в течение года не участвовать в боевых действиях. Потери русских убитыми и ранеными — около 400 солдат и офицеров.
Было десять часов утра, когда батальон Грузинского полка сменил в цитадели турецкие караулы. В три часа дня в крепость вступил сам Паскевич, которого приветствовал другой герой штурма — священник Андрей Белицкий. А в Петербург отправился гонец с донесением: «Знамена Вашего Императорского Величества развеваются на стенах Карса…»
Русские знамена развевались на стенах Карса до осени 1829 года, когда по условиям Адрианопольского мира крепость была возвращена Турции. В ноябре 1855 года после кровопролитной осады Карс захватили войска, которыми командовал один из героев предыдущего штурма Николай Николаевич Муравьев. Эту победу в России воспримут как частичный реванш за потерю Севастополя, а сам Муравьев войдет в историю с почетным прибавлением к фамилии «Карский».
Но и в этот раз крепость придется вернуть османам. И только по результатам следующей русско-турецкой войны взятый очередной раз на штык Карс войдет в состав Российской империи. Правда, не окончательно.
Согласно условиям Брестского мира 1918 года, проигравшая Первую мировую войну Россия вернет его Турции. Правда, получившая независимость Армения попытается отбить город силой оружия, но потерпит неудачу. И в 1921 году по указанию Москвы руководство Армянской ССР подпишет в Карсе договор с Турецкой республикой об отказе от этих территорий.
«Секретные материалы 20 века» №4(416), 2015. Дмитрий Митюрин, журналист. Санкт-Петербург