Рио-де-Жанейро до и после коронавирусной атаки
ОНИ ШУТИЛИ НАД СВОИМ ВОЗРАСТОМ
В жарком Рио мы с женой оказались совсем незадолго до объявления в Бразилии карантина. Повезло нам, можно сказать – успели. В те дни эпидемия COVID-19 уже широко шагала по планете, но паника и запретительные меры начнутся чуть позже… И в русской церкви святой Зинаиды мы молились об избавлении от бед и напастей «вообще». Рядом стояли праправнук декабриста Михаила Лунина и правнучка писателя Николая Лескова. А чуть позади, у свечного ларька, расположилась староста и казначей храма - внучка прославленного белогвардейского генерала Андрея Бакича.
- Сударь, уступите место, мне уже девяносто семь лет! – изображая каприз, говорит интеллигентная дама присевшему на скамью мужчине.
- Конечно-конечно, - торопливо поднимается тот. - Я-то помоложе вас, Татьяна Юрьевна, мне всего девяносто шесть…
Этот задорный и вместе с тем – фантастический диалог мы услышали на воскресном богослужении. Татьяна Юрьевна – стройная, светловолосая дама в кофточке с коротким рукавом, расписанной голубыми, как у тельняшки, полосками. Она – единственная правнучка Николая Семеновича Лескова, корифея русской прозы. Сама тоже – Лескова, фамилию не меняла, замужем не была. Так сложилась судьба: свою долгую жизнь Татьяна Юрьевна всецело посвятила балету. И сегодня «донья Лескова» – самый, наверное, уважаемый человек в кругах истеблишмента Рио-де-Жанейро, в среде эстетствующего бомонда и, в особенности – местных завзятых театралов.
Именно эта женщина, что крестится рядом со мной, после окончания Второй мировой практически с нуля основала вместе с подругой-балериной Анной Волковой бразильскую школу балета. В Рио-де-Жанейро на протяжении десятилетий Татьяна Лескова служила руководителем труппы, солисткой, балетмейстером и педагогом. Помпезный (в хорошем смысле слова), незабываемой архитектуры Городской театр оперы и балета – это ее театр, Татьяны Лесковой.
А собеседником госпожи Лесковой, галантно уступившим ей место на лавочке в храме, был Дмитрий Николаевич Лунин, праправнук декабриста Михаила Сергеевича Лунина.
Обедня отошла, и мы с Татьяной Юрьевной завязали разговор посреди храма. От предложения сфотографироваться госпожа Лескова мягко уклонилась: «Сегодня выгляжу не очень». Она поведала вкратце историю своей семьи: отец, дворянин Юрий Андреевич Лесков, внук писателя, в чине поручика принимал участие в Первой мировой, затем избрал дипломатическую стезю. Революция застала его в Лондоне – вместе с женой, баронессой Еленой Медем. Чета безуспешно пыталась возвратиться на родину, ставшую советской – то на ледоколе через Мурманск. Миссия экипажа была такой: взять на борт царскую семью, которую, согласно запланированной спецоперации, должны были доставить в захваченный англичанами Мурманск. Но… Дерзкие планы были сорваны, и премьер Ллойд Джордж развернул ледокол обратно.
Тогда Лесковы рванули в Константинополь, чтобы оттуда «ими же весть путями» добраться до желанной Москвы. А навстречу из России тянулись вереницы эмигрантов… Лесковы с ужасом слушали рассказы о том, что творится на родине. Ехать или не ехать? Наконец, подхваченные одной из волн беженцев, покатились вместе с ними обратно в Европу.
После странствий, исполненных тревог и мытарств, родители Татьяны осели в Париже, где в декабре 1922-го и родилась будущая прима-балерина. Юрий Андреевич зарабатывал переводами, а баронесса Медем благодаря своей внешности и титулу устроилась в престижный салон моды - манекенщицей. Из-за этого ее решения отец и мать Татьяны Юрьевны расстались, дочь забрал к себе Юрий Андреевич.
«Я училась в школе для девочек княгини Палей, когда узнала, что мама умерла от чахотки. Сама тоже была болезненной, слабенькой. Отец был балетоманом, и с десяти лет я стала учиться азам балета у Николая Кремнева, затем – у Любови Егоровой, а в начале Второй мировой – у Бориса Князева».
Татьяна Юрьевна называет имена русских балетмейстеров, которые занимались с ней, перечисляет театры Парижа и других стран, где она танцевала… А я поражаюсь феноменальной памяти этой женщины, ее неувядающей благодарности всем без исключения своим педагогам.
В церкви – морозный сквозняк от непрестанно работающих кондиционеров, священник о.Сергий уже заметно простужен, он хрипит и сморкается. 97-летняя Татьяна Юрьевна заболеть почему-то нисколько не боится, а я – боюсь, прошу настоятеля, благо служба завершилась и в храме – лишь несколько задержавшихся у свечного ящика прихожан, да мы с Татьяной Юрьевной:
- Может, стоит выключить эту вентиляцию? Ведь сляжете, отче. И я с вами заодно.
- Нельзя, - смиренно вздыхает о.Сергий. – Вот выйдут последние, отключу. Иначе жалуются на невыносимую жару в храме.
Мы покидаем церковь, и нас сразу же обдает удушливая жара – до океана отсюда неблизко, и холм Санта-Терезы пропечен солнцем, словно пирог в духовке. Кстати, а вот и пироги: во внутреннем дворике уже накрыт обильный стол. Такова традиция: после воскресной литургии потчевать соотечественников всякой снедью - частично приготовленной на церковной кухне, а по большей части – принесенной с собой нашими православными собратьями (вернее сказать – сестрами да матушками). Для них такое еженедельное застолье исключительно ценно - как долгожданная (раз в неделю) возможность встретиться и поговорить с русскими людьми. И со старыми знакомыми, и с новыми лицами - например, такими, как мы с женой.
«ВСТРЕЧАТЬ РАССВЕТ НА ПЛЯЖЕ? ЭТО БЕЗУМИЕ!»
Ходят на богослужения в церковь святой Зинаиды и некоторые местные бразильцы, обитающие на Руа Монте Алегре и ее окрестностях. Таких наберется, пожалуй, половина храма, человек пятнадцать-двадцать. Потому и читаются молитвы на двух языках: русском и португальском.
Что «забыли» в православном храме «урожденные» католики?
- Они живут рядом, - объясняет о.Сергий. – Кому-то лень идти в католическую церковь, она далеко. А Христос ведь один для всех. Кто-то, однажды случайно заглянув на наше богослужение, так восхищается его красотой, что становится постоянным прихожанином. И детей своих крестит у меня в православную веру. Многим нравится, что, в отличие от католической церкви, у нас на протяжение всей службы надо молиться стоя, а не сидя.
Пока мы так говорили с о.Сергием – глядь, уж и нет Татьяны Юрьевны Лесковой! Упустил… «Уехала на своей машине, дела у нее какие-то», - объясняет мне молодая прихожанка Ольга. Она живет с мужем-бизнесменом и маленьким сыном в лофте по-над пляжем Ипанема и, по ее словам, всю неделю ждет – не дождется воскресных часов в Зинаидинской церкви. Это – праздник молитвы и общения.
Вот – грузный сорокалетний бизнесмен Сергей отдыхает после богослужения в удобном, глубоком кресле. В тенечке пристроился, хорошо ему с бокалом прохладного сока… Подхожу с пластмассовой табуреткой – поболтать.
Сергей с семьей уже несколько лет живет в Рио, делает свои дела, зарабатывает хорошие деньги. Он настроен к городу критически, без того пиетета, что присущ многим нашим российским согражданам.
- Здесь надо четко соблюдать правила выживания, - говорит Сергей. – Они простые: не ходи туда, куда не надо ходить. В районы фавелл, например, особенно – сюда, в квартал Санта-Тереза, где чужака могут запросто убить. Вот недавно пристрелили итальянца. Церковь наша стоит в очень опасном квартале, лучше без особой нужды здесь пешим не появляться. Ну, на машине – еще туда-сюда. А ведь это исторический центр города! На окраинах, в фавелах, вообще черт-те что творится, туда без охраны соваться нельзя категорически. Что еще? Нельзя ходить на пляж ранним утром, когда там еще нет скопления народа – местные караулят заезжих любителей встретить рассвет на бережку, грабят и избивают.
Надо же! А мы-то с женой и не подозревали об опасности, когда накануне шли в храм святой Зинаиды на вечернюю службу. Чудесный, веселящийся днем и ночью Рио нас просто очаровал! Мы с первого дня влюбились в район Лапа, где снимали апартаменты, в знаменитые высоченные арки, поверху которых снуют со звонами трамваи, в красочную, пеструю от росписей лестницу Селарона, в огромный пирамидальный собор святого Себастьяна… И, конечно же, в бескрайние пляжи вдоль залива Гуанабара с его ласковой, спокойной волной, с ненавязчивыми торговцами всякой всячиной – «всепланетной» отварной кукурузой, гурманской смесью ананасов с ягодами асаи, ядреной водочно-лаймовой капириньей, ледяным кокосовым молоком из огромных плодов, похожих на мячи для регби, только – зеленой окраски…
А над утесом Сахарная Голова то и дело – рукой подать! – идут на посадку аэропорт Сантос-Дюмон отяжелевшие от туристов брюхатые лайнеры – везут людей навстречу счастью.
Так вот, накануне, субботним вечером, когда уже потихонечку спадал зной, мы карабкались вверх по извилистой Руа Монте Алегре - с ее запахами помоек и стекающих ручейками канализационных вод. Шумные кварталы с беспечными туристами остались позади, и только угрюмые, вороватые глаза сопровождали нас, зыркая из темных ниш и подворотен. Личности мужеска пола словно оценивали бегло: стоит этих двоих «пощупать» или – пускай себе идут…
Смотрю - по толстому кабелю, что провис над улочкой, степенно вышагивают две обезьянки. Похоже, лакомились чем-то на балконе, а теперь возвращаются домой, на гигантское дерево, что высится через дорогу. Зверьки тоже поглядывают на нас – а вдруг кинем для них на мостовую какой-нибудь вкусный фруктик.
На самой вершине холма, среди скромных, порой неряшливых домиков – беленая церковь с арочной звонницей. Железная калитка посреди каменной ограды наглухо заперта. Это нормально, привычно для Рио. Город закрытых дверей – такая нехитрая мера безопасности продиктована веками разбоя и насилия, что с давних пор царили в этом бразильском мегаполисе. Да и поныне царят, чего уж там…
Жмем по очереди на кнопку звонка, что возле калитки. Ожидаем. Снова жмем… Так можно до утра простоять. Но вот в церковном дворике послышалась португальская речь: говорят между собой, смеются, на звонок – ноль внимания. Видно, детишки местные частенько так шалят.
- Пустите нас! – кричим мы на родном языке.
Подходит привратник-бразилец:
- Русские? – спрашивает верзила с акцентом. – Заходите.
Помимо церковных служащих, мы с женой – одни в храме. Мало кто из русских прихожан рискнет сюда заявиться вечером. Темнеет стремительно, скоропостижно. На лице настоятеля, отца Сергия – неподдельная радость, он протягивает мне псалтирь, благословляет читать. «Спасибо, что пришли, хоть есть для кого служить!» - говорит священник.
Я прикладываюсь к большому, в полметра длиной, медному кресту с церковнославянской вязью и выпуклой фигурой Спасителя.
- Это – знаменитый Лунинский крест, - говорит батюшка. – Его подарил храму наш прихожанин, потомок декабриста Лунина. Особняк Луниных в Москве, на Никитском бульваре – это теперь Музей Востока, может, знаете? Так вот, во времена далекие, в начале XIX века, попросился к Луниным переночевать убогий странник. Лунины юродивых привечали, накормили пришельца, отвели во флигель. А тот поутру достает из своего мешка этот крест (стащил, поди, в каком-то храме) и говорит: «Примите в дар, сей крест будет ограждать вас и ваших потомков от невзгод». Вот и взял Николай Лунин в 1918-м году эту тяжесть с собой в эмиграцию, полмира объехал напрестольный крест, пока не очутился здесь.
Так я узнал, что среди прихожан церкви святой Зинаиды – потомок фанатичного декабриста Михаила Сергеевича Лунина. Который, будучи богатейшим помещиком, принципиально не пожелал освобождаться из каторги после высочайшего помилования и в знак демонстрации своей ненависти к царскому режиму сгноил себя в Акатуйской каторжной тюрьме.
ПОЦЕЛУЮТ РУКУ И ЗАРЕЖУТ
Кончилась субботняя всенощная, мы прощаемся с отцом Сергием «до завтра».
- Постойте, вы что, пешком по Санта-Тереза собираетесь идти? – ужасается настоятель. – Убьют! Я вам сейчас такси вызову.
Мы вяло отнекиваемся – мол, еще только восемь вечера…
- Я как-то белым днем ехал на велосипеде, - сурово говорит отец Сергий. – На меня напали оборванцы, повалили, избили, отняли велосипед. И ведь знали, что я священник – тут все про всех всё знают. Вот так-то, дорогие мои. Такие уж здесь нравы: сегодня он будет тебе улыбаться, испрашивать благословение, а завтра – зарежет ни за грош. И ни о чем никогда не пожалеет, не раскается. Здешние грабители себя таковыми не считают, для них обчистить или покалечить чужака – почти что святое дело. Приезжий – законная добыча, Божья награда за все горести жизни.
Спрашиваю:
- Вам не нравится этот город, отче?
- Здесь невыносимо, - вздыхает настоятель. – Жду – не дождусь, когда меня отзовут обратно в Москву вместе с женой и детьми. Помимо человеческого фактора, у меня еще и аллергия на дожди, а они бывают здесь затяжными.
«Ограбят, изобьют» - такие предупреждения мы слышали и от нашего портье, и от туристов на Копакабане. Словно в подтверждение этих слов, мы с женой то и дело встречали в шумных туристических местах убогие лавчонки, где, не таясь, торгуют украденными у путешественников предметами: фотоаппаратами и часами, мобильниками и детскими игрушками. Тут же висят ворованные пляжные шорты и футболки, которые лавочники даже не удосуживаются постирать – они еще источают запах пота своих бывших хозяев.
А что же полиция? Ну, полиция гордится массированными спецоперациями против наркомафии и вообще оргпреступности как таковой. И время от времени проявляет себя в иных деяниях. Одно из них случилось при нас.
В тот день в Рио-де-Жанейро начинался очередной карнавал, и наша новая знакомая Ольга – та самая прихожанка храма святой Зинаиды -позвонила, пригласила к себе домой. Ее лофт – на верхнем этаже престижного дома, и как раз под ним, на Ипанеме, должно было совершаться красочное и многолюдное действо.
- Посмотрим с крыши на карнавальное шествие, вечерний фейерверк, - предложила Ольга.
Но мы так выдохлись за день, что вежливо отказались. И правильно сделали! Какому-то полицейскому чину взбрело в голову разогнать мирно веселящихся туристов, коих собралось в тот вечер на Ипанеме великое множество. Толпы безобидных отдыхающих были взяты в кольцо блюстителями порядка, они пустили в ход водометы и слезоточивый газ. По Youtube той же ночью мы наблюдали, как метались на набережной сотни обезумевших людей, их сшибали с ног мощные струи из брандспойтов. С криками ужаса люди искали укрытие, но дымные волны слезоточивого газа настигали каждого.
А перед просмотром этого кошмара, когда мы еще ничего не знали о случившемся (нам рассказала по телефону та же Ольга), я и жена вышли на променад перед сном. И на наших глазах разыгралась такая сцена: полицейские с нацеленными пистолетами выволакивали из автобуса троих парней, которые всего лишь пели песню, причем другие пассажиры им охотно подпевали. Парней скрутили и повезли в кутузку.
Что ж, это Бразилия, здесь очень много диких… «обезьян».
Зачем все это было? Что за спецоперацию против законопослушных туристов и сограждан проводили в тот вечер полицейские Рио-де-Жанейро? По какой такой надобности?
Мы этого так и не узнали, слышали только, что вроде бы действия полиции проверяются прокуратурой. И всё.
На пляжах в дневные, безопасные часы, полицейских дежурит предостаточно. Но в местах потенциально опасных для туриста их не встретишь. На каменном полу крытых галерей, опоясывающих некоторые магазины - сонмища разлегшихся на старых газетах бомжей. Вид у бедолаг просто жуткий. Лавируешь зигзагами между телами, и все ждешь, что тебя цапнут за лодыжку. Не схватили - и на том спасибо. Лишь глядели десятками угрюмых, похмельных и голодных глаз.
Возле киоска с мороженым один попрошайка не вытерпел и принялся буквально (буквально!) выхватывать у меня из руки оплывающий от жары вафельный стаканчик. Я гневно отогнал его, а теперь, спустя небольшое время, жалею… Все вспоминаю тот затравленный взгляд доведенного до отчаяния человека. Почему я не отдал свое мороженое? И цена-то ему – 15 рублей на наши деньги. Да хоть бы сто! «Надо было отдать», - шепчет совесть. Но в тот момент, памятуя о надругательствах оборванцев над отцом Сергием, я не мог испытывать к ним сострадание.
Даже на банальные бананы, купленные туристом у фруктового развала, смотрят в голодной ажитации оборванные кариоки – так называют себя уроженцы Рио. Я-то думал, что здесь нищий может на худой конец пропитаться тем, что растет повсюду на деревьях. Но не все так просто. Действительно, в парках по земле рассыпаны опавшие дикие манго. Они маленькие совсем, с кулачек ребенка, и твердые, как картошка. Не больно-то насытишься, хотя некоторые совсем уж ослабевшие от бескормицы бедняги их таки грызут.
Неподалеку от пляжа Фламенко высится роща могучих деревьев – это бразильский орех. Плоды, смахивающие по виду своему (и по весу, кстати) на ржавые пушечные ядра, свисают гроздьями чуть не до самой земли. Дорогущее в России лакомство, а тут… Рви – не хочу. Хоть прямо на глазах у дежурящего неподалеку полицейского патруля. Я открутил один тяжеленный орех, но так и не смог расколоть его о бетонный настил – бурый шар гулко отскакивал вверх, грозя поразить мое бренное тело, будто и в самом деле был ядром. Говорят, пилить надо электропилой… А бомжам-кариокам откуда взять электропилу? Да и не дураки они вовсе: голодные-то голодные, но вреда своему здоровью не причинят. Ведь за день можно съедать только горсточку зерен, коими набит шаровидный кожух. Иначе в организме образуется перебор селена, который в большом количестве присутствует в зернах. Селен – он такой: одно лечит, другое – калечит. А бомжи хотят пожить подольше, как все люди, впрочем.
РАБОТАЛА С МЯСИНЫМ И НУРИЕВЫМ, А БАЛАНЧИН НЕ ВЗЯЛ
О дальнейшей судьбе Татьяны Юрьевны Лесковой мне рассказали в церковном дворике, за упомянутой обильной трапезой в формате фуршета. Русские прихожане вкушали снедь и пили чай-кофе стоя, что после долгого богослужения меня слегка напрягало. Кстати, о вожделенном чае: наконец-то я его испил! Купить «рассыпной» чай в Рио-де-Жанейро почти невозможно, здесь чай не в чести, один лишь кофе, кофе, кофе… Только обеспеченному человеку по карману купить настоящий, а не цветочный чай в дорогущих магазинах деликатесов.
Так вот. Перед войной Татьяну приняли в парижскую труппу «Русские балеты», с ней она ездила по всему миру. Но в 1941 году, во время гастролей на Кубе, большая часть танцовщиков отказались от дальнейших выступлений в связи с невыплатой денег. Они покинули труппу. Театр в Гаване разорвал контракт с «Русскими балетами», оставшиеся без средств артисты голодали. Каждый подрабатывал, как мог. Восемнадцатилетняя Татьяна Лескова исполняла африканские танцы в ночном клубе. Скопив немного денег, уехала в Буэнос-Айрес к Георгию Баланчину, но тот не взял ее в свой театр «Колон» по причине слишком юного возраста Лесковой.
Пришлось снова подрабатывать на коротких контрактах в игорных домах и ночных клубах. Так она очутилась в Рио – подписала вместе с Анной Волковой хороший контракт с казино. И подруги, разжившись деньгами, открыли собственную балетную школу в тогдашней столице Бразилии. Вскоре Волкова вышла замуж и уехала с супругом в Австралию, а Лескова с упорством и вдохновением принялась созидать бразильский балет на базе городского театра. Ее «коньком» стало возрождение постановок балетов Леонида Мясина, с которым Татьяна была хорошо знакома по парижской жизни. Мясин несколько раз приезжал к Лесковой в Городской театр Рио-де-Жанейро, ставший теперь театром оперы и балета. А в начале 60-х Татьяна Юрьевна выступала солисткой при исполнении балетов Мясина в Париже. Уже в конце 80-х балетмейстер Лескова по приглашению Рудольфа Нуриева возобновила в театре «Парижская опера» три балета Леонида Мясина.
Я слушал обо всем этом и у меня в голове не укладывалось: только что этот (эта?) выдающийся деятель мирового балета была рядом со мной, мы вместе пели «Верую» и «Отче наш», вместе подходили к целованию креста… Неужели все это происходило наяву, сейчас, здесь, в маленькой церкви посреди жестко криминального, прямо-таки бандитского квартала Рио-де-Жанейро, «на той стороне земли» от Москвы?
Кстати, в начале века Татьяна Юрьевна дважды приезжала на «эту сторону», в Россию. Посетила в Орле дом-музей своего великого прадеда Николая Лескова, подарила семейные реликвии…
Да продлит Господь ваши годы, Татьяна Юрьевна! Спасет и сохранит от страшной заразы – коронавируса COVID-19…
«МНЕ СКОРО СТО, А Я КУПАЮСЬ»
«Беру в плен» Дмитрия Николаевича Лунина, русского дворянина Бог весть в каком поколении. Стоим у ажурной звонницы, поодаль – свободная банкетка.
- Давайте присядем, Дмитрий Николаевич! – прошу чуть ли не с мольбой: ноги болят после стояния в храме, к тому же позади – несколько дней бесконечных хождений алчущего новых впечатлений туриста.
- Да вы не беспокойтесь, я не устал, - говорит Лунин.
Утешил, называется!
Низенький, щуплый, 96-летний Дмитрий Николаевич легок на ногу, да и весу в нем – никак не больше 60-ти. Так и продолжаем говорить стоя. Спрашиваю:
- Как вам удается в таком возрасте оставаться в хорошей форме?
- В Бразилии жить легко, - убежден Лунин. – А Рио-де-Жанейро – это вообще лучший город в мире. Здесь можно дожить до ста лет и ни разу не болеть. Мне осталось дотянуть совсем немного.
И с довольной улыбкой показывает четыре пальца.
- Тут еще брат мой живет, он помоложе и так же – молодцом. Дочь Вера здесь, в Рио, сын в Буэнос-Айресе. Живем дружно, как родители мои. Отец был в числе последнего выпуска кронштадтских гардемаринов 1917 года. А тут - большевистский переворот, и отец стал прорываться на Дон. По пути, в Киеве, познакомился с дочерью фабриканта, они обещали друг другу соединить свои жизни. Но события разлучили их. Отец сражался с красными, был радистом на черноморском эсминце «Беспокойный». Вместе с остатками деникинской армии отбыл в эмиграцию, через Константинополь и Тунис попал в Марсель. Там работал столяром-краснодеревщиком, театральным декоратором. Скопил денег и перебрался в Париж. Потом ему в двадцать втором году предложили работу в Берлине, и там – о чудо! – он снова встретил мою мать, свою нареченную невесту. Повенчались, и в 1923-м я появился на свет в столице Германии. Но через несколько лет, с приходом Гитлера, пережив интернирование в концлагере, родители уехали в Париж, а я остался в Германии с теткой. Учился на фармацевта, работал на заводе медикаментов. А в середине 50-х меня отправили в Рио-де-Жанейро, здесь открылся филиал нашей фармацевтической компании. С тех пор я тут и ни о чем не жалею.
- Значит, в Рио вам хорошо?
- Замечательно! Хожу купаться на Ипанему, на Копакабану. В мои годы это здорово поддерживает тонус.
Лет десять назад Дмитрий Николаевич приезжал в Москву, навестил отчий дом, ставший Музеем Востока. Флигель, где ночевал когда-то юродивый, подаривший крест, уже давно снесли. Подобно Лесковой, Лунин оставил музею несколько семейных реликвий.
БЕДЫ НИКТО НЕ ЖДАЛ
Эти встречи в храме святой Зинаиды происходили в Рождественские дни, на Святках. Тогда еще никто из моих собеседников не мог знать, какая беда надвигается на планету.
Как они там сейчас – отец Сергий, Дмитрий Николаевич, Татьяна Юрьевна, Ольга?
Я позвонил Ольге в самый день Пасхи, 19 апреля. Она как раз возвращалась домой вместе с сыном – после праздничной литургии в церкви святой Зинаиды - поэтому говорила со мной на ходу. Ответив на мои поздравления Ольга рассказала, что бизнес ее туристический лопнул в первые же дни карантина, еще в марте. «Фирму мужа постигла та же участь, - вздыхает молодая мама. – Ищу подработку. Может, статьи начать писать?»
Ольга сообщила, что Рио совсем обезлюдел, самолеты не летают – даже на внутренних линиях. «На нас словно сбросили нейтронную бомбу – город цел, а на улицах почти никого нет, сплошь одни патрули».
- Работают только продуктовые магазины и аптеки, да парочка баров. Как владельцам этих баров удалось добиться разрешения не закрываться – ума не приложу. Хотя, все понятно…
- А пляжи – Копакабана, Ипанема, Ботафого, Фламенко? – спрашиваю без всякой надежды.
- Если кто-то попытается искупаться, полицейские тут же вежливо выпроводят с пляжа, так что весь берег залива совершенно пуст.
Уличные и пляжные торговцы – а их в Рио легион! – сидят по домам, доедают нераспроданные лакомства. Если еще не доели.
- Значит, больше не купается Дмитрий Николаевич, - с грустью говорю я. – Писал сегодня Лунину на электронку, поздравлял с Пасхой. Он пока не ответил. В церкви-то сегодня был? А Лескова? И вообще, я удивлен, что ваша церковь совершает пасхальные богослужения вместе с прихожанами.
- Да, настоятель добился от властей, чтобы всю Страстную неделю церковь была открыта для верующих. Мы – единственное исключение в Рио, все остальные храмы – католические, православные – в общем, все-все, даже святой Себастьян, закрыты на карантин. Завтра и наша святая Зинаида закроется. На утренней пасхальной литургии было человек пятнадцать, большинство – бразильцы. Из русских – только я с сыном и наш консул Юра с женой. Ну, еще матушка, то есть жена настоятеля, с детьми, еще певчие, староста Милица…
- Это восьмидесятилетняя Милица Бакич, внучка белого генерала Бакича?
- Она самая.
- Я с ней говорил, она рассказывала, как после расстрела ее деда большевиками семья бежала в Харбин.
- Все так, - подхватывает Ольга. - А оттуда, после того как китайское правительство стало выселять русских эмигрантов – в Рио. Теперь вот старостой у нас и казначеем. Сейчас у храма почти совсем нет доходов, и Милица заплатила за электричество из своего кармана. А Дмитрий Николаевич и Татьяна Юрьевна ни разу не появлялись – ни на Страстной, ни сегодня, на Пасху. Заперлись по квартирам, отсиживаются. Наверное, это правильно в их возрасте.
- А общие разговины в церковном дворике были? Ну, по традиции.
- Нет, помолились – и домой. Отменили фуршет. Да и некому принести угощение, не до этого сейчас.
От Ольги я узнал, что теперь у храма новый настоятель – молодой священник Роман. Сбылись чаянья отца Сергия, он получил-таки долгожданное распоряжение Московской патриархии: возвращаться в столицу России. И тут же уехал с семьей. Успел до отмены всех воздушных рейсов.
А тем временем преступные группировки огромного города взяли на себя контроль за соблюдением карантина, объявили комендантский час в фавелах, стали жестко, с оружием в руках, патрулировать районы кучного проживания бедноты. С полицией заключено негласное перемирие и даже нечто вроде союза.
…Оцепенел Рио-де-Жанейро от нежданной всеобщей напасти. Только общая ли она? Всяк переживает разгул эпидемии в одиночку, у каждого – свои невзгоды. Русские прихожане храма святой Зинаиды привыкли к обеспеченной, безоблачной жизни, которая уже воспринималась как должное, а теперь все вдруг стало по-другому. Что будет завтра? Вот вопрос.
Коммерсанты - Ольга, ее муж, а также Сергей, с которым я общался в церковном дворике - потеряли свой бизнес, похоже, навсегда. Старик Лунин, скорее всего, утратил свою убежденность в том, что здесь можно дожить до ста лет без болезней и печалей. Прима-балерина Лескова больше не может ходить на спектакли в созданный ею балетный театр – он закрыт.
От Святок до Пасхи – ровно три месяца. Такой короткий срок минул со времени нашего знакомства с оптимистичными, удовлетворенными своей жизнью людьми – старыми русскими дворянами и молодыми российскими бизнесменами. И все они в одночасье столкнулись с резкими переменами в судьбе, уже по-другому смотрят на жизнь – прожитую и предстоящую. COVID-19 поделил их земное существование на «до» и «после» введения карантина.
Вдруг брякнула в голову нелепая мысль: а что с теми двумя обезьянками на Руа Монте Алегре? Ведь обезьяны Рио-де-Жанейро за долгие века привыкли к тому, что люди их подкармливают. В интернете проскочило сообщение, что симпатичные зверушки остервенело воюют между собой за те дикорастущие плоды, что еще недавно валялись во множестве на траве городских парков. И один только Бог знает, сколько этих милых животных уже погибло в этой войне или умерло от истощения.
О Господи! А что с тем бедолагой, который в голодном безумии рвал у меня из руки мороженое? С мириадами нищих попрошаек, которые худо-бедно влачили свои дни посреди города-праздника, как-то питались подачками от туристов, круглогодично заполнявших Рио… Кто им подаст теперь, когда мировой курорт опустел? И куда им прятаться от вооруженных доброхотов местной мафии, взявших город под контроль и вознамерившихся «зачистить» его улицы в борьбе с коронавирусом…
И я снова возблагодарил Создателя за крышу над головой, еду на столе и великий дар – быть круглые сутки, благодаря карантину, с любимой и любящей женой.