Сколько копий сломано вокруг эпиграфа романа «Мастер и Маргарита» для которого Булгаков взял фразу из «Фауста» Гёте – знаменитый парадокс Мефистофеля:
«Я – часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо».
Известно, что в первом диалоге Фауста с Мефистофелем Гёте обыграл крылатые слова из вольтеровского «Задига»:
«Нет такого зла, которое не приносило бы добра, и такого добра, которое не приносило бы зла».
Очень любопытная деталь: в немецком языке русские понятия «благо» и «добро» обозначаются одни словом - «das Gute». Соответственно, поскольку Булгаков для эпиграфа взял собственный прозаический перевод этой фразы (в известных ему она звучит несколько иначе), мог выбирать между этими понятиями, не греша против автора.
Почему же он выбрал слово «благо»?
Потому что «благо» и «добро» - не одно и то же.
Благо включает в себя понятие не только и не столько о добре, сколько о пользе, о выгоде, об изменениях к лучшему. Представление о благе не ограничено жёсткими моральными рамками. Не случайно говорят: что благо для одних, для других – несчастье. То есть, благо стоит вне моральных категорий.
Простой пример. В одной стране – страшная засуха, в другой – отличная погода и собран богатый урожай. Тогда несчастье граждан первой страны оборачивается благом для жителей второй, поскольку они могут выгодно продать пострадавшим свой урожай.
Еще пример. Убийство тирана – дело благое, но никак не доброе. Добро по определению не может быть «плохим». Добро находится вне зла. С точки зрения блага оно может даже казаться жестоким, несправедливым, глупым, вредным. Не случайно много веков идут горячие споры по поводу смертной казни. Запрет на убийство себе подобного – доброе дело. Но является ли оно благом для общества? Справедливо ли проявлять милость к тирану, устраивающему репрессии, маньяку, убивающему детей, террористу, взорвавшему торговый центр? Вопрос остаётся открытым.
Булгаков полагает, что Воланд со свитой творят как раз не добро, а благо. В таких тонкостях прекрасно образованный сын священника разбирался, как никто.
Но как возник сам парадокс и что он значит?
В некотором роде это ответ на глобальный парадокс Книги Бытия.
История грехопадения, изложенная в ней – история осознания Адамом и Евой самих себя.
Что такое «древо познания добра и зла»?
Это же не означает, что, вкусив плод, прародители тут же постигли суть этих понятий, причем абстрактно. Это невозможно, поскольку тогда они стали бы равны Богу или хотя бы Люциферу. Да и вся их дальнейшая постэдемская жизнь противоречит этому - они не мудры, не всезнающи, делают ошибку за ошибкой.
Парадокс в том, что грехопадение – путь к возможности выбора.
До него Адам и Ева знали одно – блаженство неведения и невинности. Чтобы оценить, хорошо ли это, они должны были прочувствовать, испытать противоположное: муку познания, муку принятия решения, ощущение виновности.
То есть, зло и добро, можно познать только в сравнении, о чем, собственно, Воланд и говорит Левиею Матвею.
В Эдеме, как это ни парадоксально, человек был лишен выбора и не мог сознательно вставать ни на путь добра, ни на путь зла – он не имел представления ни о том, ни о другом.
Ведь еще одна очень интересная деталь: после грехопадения Бог лишил Адама и Еву Эдема, но не забрал этот великий и прОклятый дар – познавать добро и зло, не отнял свободную волю и возможность выбирать.
Только встав на путь греха, человек получил возможность и способность сознательно делать выбор между добром и злом.
Получается, Сатана, подтолкнув человека к грехопадению, фактически, открыл ему единственно возможный для смертного путь познания добра и зла и дал возможность осознанно выбирать между ними.
Интересно, что, согласно Библии, в дальнейшем падении человечества до Потопа Сатана не участвует, люди без его помощи встают на путь зла, что и приводит к решению Бога истребить весь род человеческий.
Практически весь Ветхий Завет – это не история борьбы Сатаны с Богом за людей, а история ослушания людей, неповиновения их Богу и гнева Господня, наказания Им непокорных.
В Священном Писании Сатана дальше появляется в Евангелиях, в эпизоде искушения Христа. Но и тут Люцифер просто повторяет то, что уже делал однажды в саду Эдема - предлагает Иисусу выбор.
Но здесь есть кардинальное отличие: Адам и Ева обладали блаженным неведением и не могли сделать выбор осознанно, Иисус, как Сын Божий, обладал божественным провидением, знал свое предназначение. Он делал выбор, зная о грядущем Распятии, Воскресении и Славе. То есть, мог сравнить ценность царств земных, предложенных ему Сатаной и Царства Небесного, которым он владел по праву рождения, если говорить юридическим языком. Получается, ценность подобного искушения для него весьма сомнительна.
Дальше о Сатане в Евангелиях упоминается только в связи с Иудой.
Но здесь снова парадокс: Иисус должен был быть распят, чтобы воскреснуть, а чтобы прийти к распятию, надо быть арестованным, обвиненным и осужденным.
То есть, то, что сделал Иуда, необходимо было сделать кому-то, чтобы привести историю рода человеческого к кульминации – Искупительной Жертве на кресте и Воскресению.
Получается, опять Сатана помог свершиться тому, что должно, потому что только он, обладающий знанием о добре и зле, мог толкнуть Иуду на предательство. Сам Иуда, делая выбор, понимал необходимость своего поступка, его неизбежность. Он же не мог не осознавать несопоставимость денежного вознаграждения, предложенного Синедрионом, и того, что он, как апостол, мог получить от Сына Божия. Но кому-то надо было предать Иисуса, чтобы свершить то, что предначертано и необходимо для Спасения рода человеческого, для Искупления греха прародителей. Проклятый Апостол решился на предательство именно ради торжества Божественного замысла, а не потому что был искушен Сатаной или повелся на деньги. Сатана в данном случае мог лишь заронить в нем эту мысль, подтолкнуть, придать решимости...
Булгаков же своего Иешуа в какой-то мере приблизил к Адаму в состоянии блаженного неведения. Иешуа видит добро, но не умеет распознать и не хочет принимать, как данность, зло, отрицает его. Соответственно, он тоже лишен выбора, ибо невозможно выбирать неосознанно.
То есть, в понимании Булгакова, Искупительной Жертвой мог стать не тот, кто обладал всеведением и знал о том, что «жить вечно можно только смертью смерть поправ», а тот, кто подобно Адаму из первых глав Книги Бытия, не познал добра и зла, а потому не может осознанно выбирать.
Потому у Булгакова и нет искушения, нет предательства Иуды.
Искусить Иешуа невозможно, ибо все дары Сатаны - пустой звук для обладающего блаженным неведением. Предать такого человека тоже нельзя, ибо тот, кто не видит в людях двойственности их природы, не различает злое начало в душах, не способен на осознанную дружбу и вражду. Ведь любить и ненавидеть по-настоящему возможно, только зная этому цену.
Получается, Сатана – действительно, та сила, что, действуя вопреки воле Господа, то есть во зло, на самом деле способствовала исполнению воли Господней, то есть благу для человечества. Не добру, а именно благу.
Не свершись грехопадение, человечество было бы лишено возможности найти Царство Божие, ибо путь в него открыт лишь тем, кто сознательно встает на сторону добра, обладает пониманием греховности и вины.
Не было бы Искупительной Жертвы, Распятия и Воскресения Иисуса, люди лишились бы возможности выбора между Градом земным и Градом Небесным.
И еще парадокс Сатаны в том, что он - творение Господа, высшее из всех, первый после Бога. То есть, Люцифер не только знает почти все, что ведомо Богу, но не зол изначально. Просто он, в отличие от прочих ангелов, не лишен права выбора и обладает знанием о добре и зле. Кстати, в этом он - высшее творение Господне - бесконечно далек от ангелов, приговоренных к беспредельному добру, и очень близок к людям, смертным, глупым, слабым, но имеющим великие привилегии - знать и выбирать.
