Однако Василий страдал не один. Не меньше него страдала и Полина.
Больше всего ее мучило и угнетало то, что Василий не просто перестал с ней «встречаться», не просто «порвал» с ней, а именно, как и сказал сам, «видеть ее не мог».
И действительно, при случайных встречах закрывал глаза или отворачивался в сторону, причем Полина видела на его измученном лице не лицемерную маску, рассчитанную на то, чтобы «задеть и помучить», а самую настоящую гримасу боли и отвращения.
Такого в ее большом опыте отношений с мужчинами еще не было никогда, и она не могла объяснить все происшедшее между ней и Василием хоть каким-то приемлемым для себя образом.
Однажды она попробовала вызвать Василия на разговор, обратившись к нему в массовке.
- Уйди, - глухо прошептал Василий, закрывая глаза, словно ему больно было смотреть на Полину.
- Тебе что, трудно со мной поговорить?
- Уйди, уйди, прошу тебя... - еще глуше зашипел Василий, отворачиваясь в сторону и явно собираясь уйти самому.
Полина только стояла у двери и закрывала выход. Василий издал какие-то звуки, напоминающие рычание, и ушел в кильдим, закрыв за собой дверь.
Через день Полина еще раз попыталась заговорить с Василием, но результат был тот же, только с еще большим озлоблением и страданием, которые смешались на лице Василия в мучительную маску.
И это заставляло ее саму испытывать мучения, может быть, не менее острые, чем те, что испытывал Василий. С ней все чаще стало происходить то, что можно было бы назвать «остановкой сознания», когда ее сознание действительно как бы останавливалось на каком-либо, как правило, малозначительном бытовом эпизоде и более «не двигалось с места».
Тогда она могла сидеть, словно оцепенев, часами, глядя на «застрявшую» в ее мозгу вещь – паутинку на дверной притолоке, полузасохший бледно-желтый листик герани, рисунок на обложке какой-нибудь книги.
Или, например, могли вспомниться глаза известного актера, виденные на фотографии в газетном киоске, и эти глаза начинали ее преследовать несколько дней, не выходя из ее памяти. Она их видела на внутреннем поле зрения постоянно, даже когда в школе вела урок, даже когда разговаривала с кем-то, а порой даже во сне.
То вдруг какое-то слово и случайно услышанная фраза начинала повторяться в голове с тупой настойчивостью, - и от этого совершенно невозможно было отделаться. Никакие отвлечения и переключения не помогали. Словно бы кто-то смеялся над неспособностью Полины владеть собственным сознанием.
Порой такие «остановки» и «фиксы» сменялись как бы своей противоположностью – «калейдоскопом событий», и тогда в ее памяти словно в детском калейдоскопе сменялись, сцепляясь с собой в невообразимой последовательности, абсолютно не связанные друг с другом события из ее жизни – школьные, события связанные с учебой в университете, детские впечатления…
Одно из таких «страшных» детских впечатлений особенно часто всплывало в ее памяти, как правило, по ночам во сне и почти на весь день оставляло в ее душе тягостное чувство опустошенности и заторможенности.
Они только что перебрались из Грозного в Курскую, и она – десятилетняя девочка – гуляя зимой недалеко от дома, добралась до местного прудка. Он был небольшой, забран по краям коричневым частоколом сухого камыша и покрыт белесым растрескавшимся ледком.
Искушение «покататься» оказалось непреодолимым, и юная Полина несколько раз разбегалась с берега, чтобы прокатиться по не очень гладкому, кое-где припорошенному снегом льду.
Последний раз оказался «роковым». Возвращаясь с забега, Полина взяла слишком близко к камышам и, уже подходя к берегу, провалилась. Впрочем, здесь оказалось не очень глубоко – утонуть она бы не могла – на ее истошный визг вскоре прибежали люди и вытащили незадачливую любительницу катания, но стресс был сильный.
И вот через столько лет – всплыл вновь. Причем, с какими-то, казалось бы, уже давно забытыми подробностями. Полина как бы «вживую» видела, как медленно прогибается лед, как разбегается по краям формирующейся полыньи сетка мелких белых трещинок, как мягко, словно теряя свой вес, начинает проседать тело, как черные струйки воды юркими змейками начинают прорываться между коробящимися острыми гранями ледышками, как медленно заглатывается воздух с последним «ах!», и замирает от ужаса душа….
Вот в этой «замедленности» и заключался весь ужас. Все ее последующие барахтанья в ледяной воде и крики отчаянья напрочь стерлись из ее памяти, а «медленный провал» не просто остался, но и воскресал раз за разом с новыми подробностями и еще более продолжительным «замедлением», парализуя душу своим «растянутым» страхом.
Проснувшись утром после очередного подобного «кошмара», она потом весь день проводила под его впечатлением, пребывая в состоянии «заторможенности» - той самой, с которой проваливалась под лед. А иногда такое состояние могло длиться и несколько дней, сменяясь очередными «остановками», «фиксами» и «калейдоскопами».
Однажды вечером, расчесывая волосы после принятия душа, Полина с ужасом обнаружила на массажной щетке целый пук спутанных, выдранных с корнем волос. Да, от всех треволнений ее волосы, бывшие предметом ее гордости из-за своей густоты и шелковистости, стали выпадать – это был факт.
Полина постаралась справиться с «кризисом» старым испытанным способом – разгулом в вечерних клубах. В отличие от Василия, который искал «утешения» в бутылке, она старалась его найти в «танцах до упаду». Она действительно старалась полностью отдаться отупляющему дерганью в оглушающих ритмах современной клубной музыки, которые басовыми импульсами словно насквозь пронизывали тело, заставляя его корчиться в самых разнузданных движениях.
Едва доплетясь до стойки, она пропускала пару баночек какого-нибудь энергетика и снова спешила туда – в полутемное кубло извивающихся тел, разрываемых и пронизываемых вспышками света, «пулеметно-пушечными» очередями и взрывами низкочастотной «электронщины».
Евгения уже несколько раз вытаскивала ее из этих «переплясов». Один раз Полине едва удалось набрать ее телефон, чтобы та довела ее домой. Без посторонней помощи идти она была не в состоянии. Эти танцевальные "оргии" (как их окрестила Женька) словно выжимали из Полины все силы.
В другой раз, она едва вырвала Полину, вытащив ее из машины от троих уже изрядно «разгоряченных» кавказцев, решивших развлечься с «очен сексуальный дэвочкой». И то их отпугнул только Женькин крик: «Помогите!..»
Она не знала, как кардинально помочь своей подруге, и, понимая что она отвергнет любые «церковные средства», однажды дала ей почти случайно попавшийся ей на глаза рекламный листик каких-то «Курсов развития личности», где обещалась помощь при «кризисах и стрессах».
В этом буклете какими-то фигурными буквами, напоминающими готический шрифт, было расписано что курсы специально предназначены для всех, кто "переживает жизненные кризисы", а в конце кроваво-алыми буквами шел слоган:
"Мы сделаем ваши проблемы - вашим счастьем!"
Полина решила пойти туда больше от отчаяния и желания развлечься, чем реально надеясь на какую-либо помощь. Но уже с первого собрания, хотя каждое занятие стоило 500 рублей, она вернулась с блестящими глазами и словно вдохновленная.
Там им сразу объяснили, что «плохое душевное состояние» есть наилучшая точка старта по «развитию своей личности», что это «драгоценный потенциал» последующих изменений в «дальнейшей энергоинформационной эволюции» их личностных характеристик и «душевных структур».
И сразу же попросили написать и положить в выданный каждому «зеленый шарик» свое самое заветное желание. Полина долго не могла придумать, что записать, а потом, как будто ее вдруг озарило нечто «свыше», быстро черканула какое-то короткое предложение и, сложив записку несколько раз, засунула ее в выданный ей шарик, состоящий из двух совмещающихся сфер.
Эти сферы походили на пластмассовые цилиндрики из детского киндер-сюрприза, только были чуть побольше и прочнее. Причем, на верхней сфере было изображение ангела, на нижней какого-то веселого чертика, и сфера сходилась полностью и захлопывалась только тогда, когда оба эти изображения совмещались друг с другом наподобие двух карточных изображений - валета или дамы.
На последующих занятиях загадочно, но сдержанно улыбающиеся, как будто знающие что-то пока недоступное «профанам», дядечки и тетечки стали объяснять «ученикам 1-й ступени», что такое выход в астрал, сколько у человека, оказывается, других тел, кроме физического и как с помощью техники «визуализации» можно добиться выполнения любых желаний.
Какой-то приятный мужчина в безупречном костюме, выходя к группе, каждый раз предлагал тему для визуализации. Чаще всего это были деньги, жизненный успех, счастье.
Полине очень понравилась тема "Мое внутреннее Я", которое надо было представить внутри себя то в виде различных предметов, то животных, то конкретных людей.
Ей удавалось во время этих занятий совершенно забыть о школе, о Василии, о всем, проблемах, которые были с ними связаны. Словно бы в душе рождалось что-то новое, такое притягательное и зовущее, по сравнению с которым все что было до казалось "прошлым веком".
Кстати, так называлось одно из упражнений. Когда ведущий называл какую-то проблему, скажем, нехватку денег, а вся группа кричала хором:
- Прошлый век!..
Причем заорать нужно было энергично, поднявшись с места и выбросив вперед правый кулак. И это действительно было внушительно и словно начисто выбрасывало из головы все посторонние "негативные мысли". А общий крик словно заряжал тебя силой и энергией.
Почти каждое занятие заканчивалось так называемой «групповой визуализацией», где все «неофиты» вместе со своими учителями стояли в кругу, взявшись за руки, и каждый мысленно воображал свой зеленый шарик со своим желанием, передавал его по кругу, через «сердце» каждого, потом мысленно сливал в общий «зеленый шар», возносил его на небо и затем все так же мысленно материализовывал.
Глядя на Полину, на изменения с ней происходящие, Евгения не знала, радоваться ли ей или страшиться. Та действительно изменялась на глазах: стала уверенней, появился блеск в глазах, перестала жаловаться на одиночество и «психологические расстройства» и даже – в какие-то моменты Женька это остро чувствовала – стала посматривать свысока на нее, как на еще не «продвинутую».
(продолжение следует...)
начало главы - здесь
начало романа - здесь