Все материалы о коронавирусе открыты для распространения по лицензии Creative Commons CC BY. Вы можете их перепечатать!
Пандемия коронавируса беспрецедентно увеличила нагрузку на национальные системы здравоохранения. В странах, где счет больных идет на тысячи, врачам и медперсоналу приходится трудиться до изнеможения, забыв о свободном времени и личной жизни, а порой — решать, кто из пациентов умрет, а кто получит лечение и шанс на выздоровление. Вашему вниманию переводы монологов европейских и американских врачей о том, как лечат коронавирус в разных странах.
Бриттани Банкхед-Кендалл, врач-исследователь Массачусетской больницы общего профиля, Бостон
Заболев коронавирусом, в большинстве случаев вы можете остаться дома, пить изотонические спортивные напитки и есть крекеры. Должно полегчать. <…> Если есть серьезные симптомы (а именно затрудненное дыхание), вас должны госпитализировать. Это случается нечасто. Мы помогаем таким пациентам, применяя растворы для профилактики обезвоживания и обеспечивая их дополнительным кислородом. Как только вы почувствуете себя лучше и окажетесь дома, начнется домашний карантин. Вы будете сдавать анализы, пока не получите отрицательный результат.
Мы еще не знаем, по какой причине некоторые люди заболевают серьезнее и их приходится помещать в отделение интенсивной терапии. Иногда пациент несколько дней находится в стабильном состоянии, но вдруг его самочувствие ухудшается — требуется все больше и больше кислорода. Это называется острый респираторный дистресс-синдром. В этом случае необходим дыхательный аппарат.
Такие случаи самые опасные для врачей, поскольку мы находимся в прямом контакте с дыхательными путями и риск заразиться сильно увеличивается. Обычно мы можем сделать что-то между стадией «немного кислорода» (в ходе нее используется носовая канюля) и аппаратом искусственной вентиляции легких. Но по опыту Китая и Италии мы знаем, что всем пациентам, которым требуется больше кислорода, потребуются дыхательные аппараты.
Часто дыхательные аппараты помогают человеку восстановиться, но иногда после заметного улучшения случается остановка сердца. Такое бывало и у молодых здоровых пациентов. К сожалению, мы не знаем, почему это происходит и что можно сделать. Есть несколько потенциальных способов лечения, но ни один из них не имеет доказанной эффективности. Другая проблема — растущее число перфораций кишечника, требующих хирургических мер.
Пока ситуация развивается по итальянскому сценарию, поэтому наше медицинское сообщество напугано. В Италии, как и в США, очень хорошая система здравоохранения, но она перегружена пациентами. Врачи вынуждены сортировать пациентов как на войне. Старых и слабых отпускают, и только молодых, имеющих больше шансов на выздоровление, обеспечивают дыхательными аппаратами.
Мауро дʼАмброзио, медбрат больницы Fatebenefratelli в Милане
Если у пациента серьезные проблемы со здоровьем, из-за которых у него нет шансов выжить, мы должны отдать койко-место и другие ресурсы тому, у кого больше шансов. Это сложный этический выбор, но нам приходится его делать. Анестезиологам — независимо от того, как это будет преподнесено в СМИ, — приходится выбирать, кого они подключают к аппарату искусственной вентиляции легких, а кого нет.
Роберто Консентини, руководитель центра неотложной медицинской помощи больницы Папы Римского Иоанна XXIII в Бергамо
В первые дни эпидемии зараженные равномерно распределялись в течение дня и в основном жаловались на умеренные лихорадку и бронхит. Теперь большинство пациентов приходят во второй половине дня, многие из них страдают тяжелой формой пневмонии, которая требует интенсивной терапии и искусственной вентиляции легких. Каждый день между 16:00 и 18:00 случается потрясение — к нам приходит огромная волна пациентов, среди которых очень много тяжелых. Подобная ситуация возникает только во время землетрясений — но в отличие от них, эпидемия продолжается уже третью неделю, и ей не видно конца.
Франческа Кортелларо, доктор в больнице Сан-Карло Борромео в Милане
Пациенты с COVID-19 умирают одни, без присутствия родственников. Когда смерть близка, они знают это, потому что находятся в сознании. Последний такой случай был сегодня вечером. Это была бабушка, она хотела увидеть свою внучку. Я вытащила телефон и позвонила ей по видеосвязи. Они попрощались. Вскоре после этого она умерла. У меня длинный список таких видеозвонков — я называю это прощальным списком. Я надеюсь, что нам дадут айпады — трех или четырех будет достаточно, чтобы не дать людям умирать в одиночестве.
Карла Маэстрини, координатор отделения интенсивной терапии больницы Кремоны
К сожалению, в нашей больнице пока не было случаев, когда тяжелый пациент выздоравливал. Мы бы хотели, чтобы они поправились, чтобы можно было снять их с аппаратов искусственной вентиляции легких. Должно случиться хоть что-то хорошее, чтобы мы знали, что делаем правильное дело. <…> Каждый вечер я прихожу домой и просто падаю на кровать. Я засыпаю, но будто бы не сплю, потому что каждый час просыпаюсь от кошмаров. Моя дочь и муж ждут меня дома, они пытаются поговорить со мной, но я их не слышу. Это ужасно.
Анджело Вассасори, реаниматолог из Бергамо
(перевод Екатерины Демьяновой с незначительными правками новостного портала «Медуза»)
С 22 февраля появились первые больные. Уже 28-го мое реаниматологическое отделение было полностью занято больными коронавирусом. В субботу, 29-го, у меня немного поднялась температура, но это были тяжелые дни, и даже в воскресенье я дежурил до полуночи. В понедельник утром все было окей, а к вечеру температура поднялась до 38,9.
Парацетамол не помог. Я не был уверен, что это COVID-19, но знал, что реанимационное отделение переполнено, и закрылся у себя в комнате. В течение двух дней мне оставляли еду под дверью. Я брал ее в перчатках и в маске, а потом обеззараживал посуду. Общались мы по телефону. Но этого оказалось недостаточно: моя жена и старшая 18-летняя дочь заразились. А близнецы 14 лет и 11-летняя дочка — пока нет.
В среду, 4 марта, у меня взяли мазок, в четверг подтвердилось, что я болен. Температура держалась в районе 39 градусов. Вечером мне стало трудно дышать. У меня пропало обоняние, и я перестал ощущать вкус, с трудом различал предметы. Из-за недостатка кислорода у меня начались головная боль и диарея. Я позвонил в больницу, но мест в реанимации не было. Я знал, что долго мне не продержаться. Я пытался вдохнуть, но воздух почти не поступал в легкие. В 23:00 мне позвонили из больницы и сказали, что освободилось место. Рентген подтвердил воспаление легких. Меня подключили к аппарату для вентиляции легких. Я попытался обойтись без медикаментозной комы и интубации. Но это было нелегко, я все-таки потерял сознание. Самый тяжелый момент — начало. В шлеме для искусственной вентиляции легких шум оглушающий и очень жарко. Ты потеешь, и кажется, что задыхаешься еще больше. Но потом чувствуешь, что воздух начинает поступать. Я реаниматолог, много наблюдал за зараженными, знал, как они реагируют, и это мне помогло. Мне давали коктейль из антивирусных препаратов, предусмотренный протоколом.
Два дня меня как будто не было. Во сне ты замечаешь, что тебе подают кислород и жидкость. Время сжимается до мгновения — теперь я знаю, что это и есть граница между жизнью и смертью, этот момент ускорения, который зачеркивает прошлое и настоящее. Мне казалось, что я дома и только что проснулся. Но рядом со мной лежал мой бывший пациент, которого я лечил от коронавируса. Любой предмет казался мне новым и необыкновенным, как ребенку. Сейчас я в отделении гастроэнтерологии, переоборудованном в инфекционное. Дышу с помощью маски. Рядом со мной мои бывшие пациенты.
Перевел Александр Артамонов