Начало.
День выдался так себе. Как, впрочем, и все лето, беспрестанно моросящее мелким серым дождем, с внезапно выглядывающим из-за туч солнцем, моментально поднимающим от земли испарения, и тут же воровато прячущимся вновь в бесконечность бесцветного пространства.
Но лето есть лето, и, несмотря на общую размытость картинки, трава зеленела, как ей и положено, девушки, обретшие очень летний вид, цокали каблучками босоножек по мокрым тротуарам, а в душах зарождались надежды.
"Надежда -мой компас земной" - слова из песни рефреном крутились в голове все утро: и пока Зина, стоя на своем хлипком ободранном балкончике, пила черный несладкий кофе (сахар кончился, деньги тоже), и пока толкалась в троллейбусе, и пока бежала до работы; и потом не отпускали до самого обеда, и вымотали так, что уже хотелось хоть гимн Советского Союза вслух спеть, только бы избавиться от навязчивой "надежды".
Тем более, что в создавшихся обстоятельствах песня звучала чистым издевательством. Ну вот так шутило зинино подсознание. Оно вообще всю жизнь пихало в голову неуместные ассоциации: в грустные минуты мозг выдавал то марш Мендельсона, то "Полет валькирий", а то и вовсе какую-нибудь эстрадно-танцевальную ахинею; зато когда Зина была на подъеме, в голове всегда крутился или похоронный марш или тоскливые песни про несчастную любовь и горькую судьбину.
И так с самого детства. И вот, считай, уже почти до старости дожила, а ничего не меняется. Ну как до старости... Это смотря с чем сравнивать. В марте Зине стукнуло пятьдесят. И вроде энергии еще хоть отбавляй, но из зеркала уже смотрели не ярко-синие, как когда-то в молодости, глаза, а уставшие блекло-голубые; и непонятно когда возникшие морщинки вокруг выдавали возраст, и так называемая скорбная складка у губ. Но на скулах все еще оставался юношеский веселый румянец, и фигура по-прежнему сохраняла девичью стройность. Ну, еще бы. Все-таки мастер спорта. И хотя с плаванием было покончено много лет назад, привычка держать форму осталась.
Когда-то спорт приносил Зине деньги. Тренерская работа считалась почетной, а Зина была хорошим тренером. Постоянно ездила с подопечными на сборы, на соревнования. В конце концов, эти бесконечные командировки и стали причиной, из-за которой в зининой голове несколько лет крутились исключительно жизнеутверждающие мелодии. Потому что в жизни все стало ровно наоборот.
В родной семье Зина была нежданным ребенком. Мать, родив сына, не планировала больше детей, и тут через 10 лет вдруг случилась Зина. За это мать невзлюбила ее на всю жизнь. Так и провела Зина все детство под неодобрительным прищуром вечно недовольных материнских глаз. С братом отношения тоже не сложились. Тот, прекрасно осознавая свое положение маминого любимчика, Зину ни во что не ставил, и по малолетству даже просил мать отвезти сестру туда, откуда ее взяли. Мать обреченно вздыхала: "Ну что ты, сынок, куда ж ее теперь денешь..."
Неприкаянная Зина долго не знала, к чему себя приложить, пока в ее жизни не появилось плавание. Это стало смыслом жизни. Запах хлорки казался самым волшебным запахом на свете. Он олицетворял счастье. И Зина, счастливо звеня медалями, поднималась все выше и выше.
Пока в 28 лет не встретила Его. Он был моложе на 7 лет, имел смазливую внешность, знал подход к девушкам, и считал себя неотразимым. Неопытная Зина, ничего, кроме бассейна в своей жизни не видевшая, и знать не знавшая, как это - любить и быть любимой, тут же влюбилась насмерть. Польщенный безоглядной зининой преданностью, герой ее грез довольно быстро сделал предложение. Поженились. Меньше, чем через год родился Андрюшка. Зина была счастлива. В ее жизни все было идеально: любимый муж, любимый ребенок, любимое дело. Плавание, кстати, с рождением ребенка она так и не оставила. Перешла на тренерскую работу. Начались мотания по городам и весям. Проведя неделю где-нибудь на сборах, уставшая и невыспавшаяся Зина, вернувшись домой, обнаруживала напрочь загаженную квартиру, гору грязной посуды с Джомолунгму высотой и огромную кучу грязной одежды. Муж оказался избалованным и капризным, совершенно неприспособленным в быту. Но хуже всего было то, что свою безрукость он считал абсолютной нормой. Он не был даже добытчиком. Совершенно бесполезный балласт, обосновавшийся на диване в зининой квартире, выделенной ей государством за спортивные заслуги. А поскольку себя он полагал даром небес, золотым дождем спустившимся в зинину серую жизнь, то и вел себя соответственно, то есть по-царски. В результате такого мужниного поведения Зине пришлось брать с собой в командировки ребенка, ибо папаша не был способен даже кашу сварить, не то что на постоянке за ребенком присматривать. Да и не считал нужным это делать.
Но шоры на зининых глазах держались крепко. Настолько крепко, что в 40 лет Зина решилась родить еще одного ребенка. И родила. Лешку.
Продолжение здесь.