Откуда у психологов такой интерес к детству человека — даже к такому раннему, о котором человек и сам не помнит? В первые три года жизни закладывается «фундамент» будущего характера, склонностей и предпочтений. Не то чтобы их нельзя изменить позже. Можно, но гораздо сложнее: базовые характеристики личности во многом остаются прежними. Чему нас должен научить период от рождения до трех лет — в материале психолога Яны Филимоновой.
Сейчас многие родители увлечены идеей раннего развития ребенка. Существует теория, что с раннего возраста развивая когнитивные, моторные и зрительные функции младенца, можно развить у ребенка уникальные способности и «полностью раскрыть его потенциал». Но у классической психологии взгляд на эту тему немного иной. Да, в первые три года жизни человека действительно закладываются важнейшие вещи. Но это не умение различать буквы, не музыкальные способности и не уникальная память. Тогда что же?
Базовое доверие
Чувство, что мир в целом надежен и предсказуем, трудности преодолимы, а окружающие люди — по умолчанию хорошие, пока не докажут обратного, начинает формироваться в первые же месяцы жизни. Ощущение стабильности и порядка складывается у ребенка из знания о том, что он нужен: миру, маме (которая в первые месяцы и даже годы жизни и есть весь мир), папе, своей семье. «Я желанен, меня ждали, мне радуются. Не произойдет ничего ужасного, а если что-то плохое и случится — мы сможем пережить это вместе».
Свою уверенность в том, что все будет хорошо, передает ребенку заботящийся о нем взрослый. Чаще всего это мама, хотя таким человеком может быть и папа, бабушка или няня: тот, кто приходит на плач и успокаивает, кормит, пеленает, разговаривает с малышом. Заботящийся взрослый передает ребенку свою уверенность в том, что все будет хорошо. Важно, чтобы при этом он и сам в достаточной степени был расслабленным, отдохнувшим и уверенным в том, что все делает правильно. Тревожный и неуверенный взрослый передает свою тревогу ребенку.
Будет ли человек оптимистом или пессимистом, станет ли доверять окружающим и надеяться на лучшее, или же при малейшей опасности будет сжиматься и ждать беды — во многом определяет первый год его жизни. Конечно, хуже всего приходится детям в детских домах или малышам, пережившим потерю одного из родителей в раннем возрасте. В этом случае травма привязанности велика: ребенок лишается стабильной фигуры, которая обеспечивает ему заботу и внимание.
Быть любимым, а не только накормленным, чистым и укутанным — жизненно важная потребность ребенка
Бывает и так, что мама сама переживает какую-то потерю — из семьи ушел отец, умер родственник, она потеряла работу или испытывает финансовые затруднения. В этом случае она может перестать реагировать на младенца так, как это делает более благополучная и счастливая женщина: горе утраты мешает ей радоваться малышу, нарушает контакт с ним. Ребенок, не способный понять причину этой перемены, переживает практически утрату матери: раньше она радовалась ему и любила, а теперь стала равнодушна. В этом случае очень важно, чтобы по возможности часть заботы о ребенке взял на себя тот взрослый, который способен дать ему необходимое внимание и нежность. Хорошо, если мама будет общаться с ребенком столько, насколько у нее хватает сил в этот период. Она может говорить с ним, объясняя причины такой перемены: «Мне сейчас очень грустно, но дело не в тебе, я по-прежнему люблю тебя».
Базовое доверие — фундамент, на котором в дальнейшем будут строиться все отношения человека с миром. Те, у кого этот фундамент был заложен шатким и непрочным, от любых трудностей ждут неминуемой катастрофы, с трудом выстраивают близкие отношения, ожидают предательства, удара в спину или просто внезапного исчезновения важных людей. Считается, что ситуацию может поправить длительная работа с психотерапевтом, как бы «достраивающая» этот фундамент. Но лишь отчасти: ощущение некоторой непрочности мира впоследствии все равно сопровождает человека на протяжении жизни.
Основы самостоятельности
Считается, что первый месяц психика ребенка практически «слита» с материнской. Мама почти магическим образом настраивается на малыша, учится различать «интонации» его крика: вот это он голоден, а если так плачет — значит, замерз, или пора менять подгузник. На непродолжительное время ребенок и мать становятся практически единым целым. Кстати, это причина того, что считается «деградацией» женщины в первые месяцы жизни с младенцем.
Сюсюканье и выражения вроде «мы покакали» — совершенно естественный и нормальный период взаимной настройки
Такая «слитность» — залог психического благополучия и формирования у ребенка того самого базового доверия, о котором говорилось выше. Но очень скоро, буквально через полтора-два месяца, начнется долгий и постепенный путь ребёнка к самостоятельности. И первым шагом на нем будет умение младенца хотя бы ненадолго переживать мамин уход, а также выдерживать тот неприятный факт, что потребности могут не получить немедленного удовлетворения. Если он голоден — его непременно покормят, но, возможно, не в ту же секунду, как он этого захочет. Время от времени ему будет холодно или жарковато, и это придется потерпеть. Есть возможность сообщить о неудобствах плачем, но проблемы не будут разрешаться мгновенно.
Звучит как пустяк, но для ребенка это серьезное испытание: ведь до рождения он не знал трудностей вроде голода или холода. Температура материнского тела была максимально комфортной и постоянной, питание осуществлялось диффузно, и даже гравитация ощущалась по-другому, ведь он плавал в амниотической жидкости, а не лежал на жестком матрасике в хорошо проветренной, по рекомендациям педиатров, комнате.
Здесь важен тонкий баланс. Слишком суровый подход вроде того, что предлагал печально известный доктор Спок — «дать ребенку прокричаться» — ведет к неприятным последствиям вплоть до нарушений психики. Мама или другой ухаживающий взрослый является залогом простейшего выживания ребенка, и то, что часами никто не приходит на его крик, для младенца — непереносимый ужас, который ощущается как угроза смерти.
Но постепенно ребенок крепнет, и удовлетворение потребностей можно понемногу откладывать. Мама, настроившаяся на ребенка, интуитивно чувствует, когда настает этот момент: можно выйти из комнаты на десять минут, и это не становится трагедией, отойти на полчаса в магазин, а потом и уйти на пару часов выпить кофе с подругой. К сожалению, сейчас популярен тренд, обратный «споковскому», — везде носить с собой младенца, чтобы он ни на секунду не разлучался с мамой.
Брать ребенка в душ, в супружескую постель и на вечеринки, — довольно вредное поветрие
Сепарация — процесс долгий и постепенный, но совершенно необходимый для полноценного развития. Ребенок должен научиться переживать мамин уход, самостоятельно успокаиваться и какое-то время находиться в одиночестве. Из детей гипертревожных мам, которые не могут ни на мгновение оставить малыша, вырастают взрослые, не способные переносить кратковременную разлуку с близкими, не чувствующие собственных границ и потребностей, вступающие в невротические отношения или, напротив, избегающие любых отношений из страха потерять себя, раствориться в другом, как они долгое время были растворены в маме. Как ни парадоксально, слишком ранняя и резкая сепарация дает абсолютно тот же эффект. Дети дисфункциональных семей, где взрослые не могли нормально выполнять родительские обязанности и бросали ребенка на произвол судьбы, вырастают созависимыми или избегающими привязанности, стремятся заполнить одиночество любой активностью, часто деструктивной, и плохо переносят неопределенность.
Ощущение «я могу»
«Она искала секрет той силы, что питала их независимость, или способность к творчеству, или уменье идти напролом, но искала напрасно — секрет таился в борениях детства, давно и накрепко позабытых», — писал Фрэнсис Скотт Фицджеральд о метаниях своей героини. Действительно, корни наших успехов и неудач лежат в том периоде, когда мы ковыляли к лежащей на полу игрушке, падая по дороге, или пытались «помочь» маме, подметавшей пол или убиравшей комнату. То, как реагируют взрослые на первые порывы ребенка к самостоятельности, во многом определяет дальнейшие стратегии поведения.
Малыш, которого оберегают от любых экспериментов с окружающим пространством: «Немедленно слезь со стула, упадешь и свернешь шею!», «Забери его с кухни, здесь горячие кастрюли», — усваивает, что внешний мир опасен, а любой риск грозит травмой и гибелью. Как и в предыдущем пункте, пренебрежение взрослых элементарной безопасностью ребенка дает сходный результат. Обжегшись кипятком, сунув палец в розетку или будучи покусанным дворовой собакой, ребенок усваивает, что мир действительно жесток, а рядом нет и не будет человека, способного защитить. Такой опыт может ожесточить или напугать на всю жизнь, а чаще всего и то и другое.
Человек, которого в раннем детстве не оберегали от опасных выходок, вырастает с ощущением, что мир — это джунгли, где каждый сам за себя
Случается, что родители конкурируют с сыном или дочерью, даже с совсем маленькими. Это те семьи, где ребенка высмеивают за неумелость, ругают за малейшие промахи. Слушая со стороны, можно подумать, что взрослые всерьез ожидают от ребенка умений и сознательности, свойственных зрелому человеку. К сожалению, малыш не может оценить нелепость их действий — а вот ощущение своей беспомощности, стыда и унижения запоминает. И связывает их с любым новым начинанием. Из таких детей вырастают взрослые с установкой: «Я лучше не буду пробовать, вдруг не получится, и тогда я не переживу этого позора». Ловушка в том, что избегание риска не страхует от неудач, а вот избегание любого нового опыта, в конце концов, к этим неудачам и приводит, и мучительный стыд таким образом переживается постоянно.
Золотая середина лежит где-то в той области, где взрослые поощряют активность и даже некоторый риск ребенка, оставаясь при этом «на подхвате» и уберегая его от совсем уже опасных и вредных действий. Границы допустимого должны быть четкими. Хорошо, если они будут продиктованы не тревожностью взрослых, а объективным риском: плохо все то, что угрожает жизни ребенка или причиняет вред другим. Попробовать вскарабкаться на спинку дивана и свалиться с нее — можно, но совать пальцы в розетку — категорически нет. Гладить животных и играть с ними — да, тянуть за хвост, тыкать в глаза или бить — запрещено.
Умение быть с другими, оставаясь при этом собой
Звучит смешно — карапуз ясельного возраста вроде бы понятия не имеет о таких сложных конструкциях. Тем не менее это чувство — «я могу быть собой, и меня все равно будут любить» — тоже формируется в раннем возрасте, примерно между полутора и двумя годами. Наступает важный период, когда ребенок осознает свою отдельность от матери, и это его пугает. Окружающий мир кажется привлекательным, полным возможностей и приключений, но отходить далеко от мамы становится страшно. Малыш начинает чаще капризничать, цепляется за взрослых или, наоборот, убегает и отталкивает их. Для родителей принять такое поведение сложно, многие воспринимают его как признак невоспитанности и пытаются применить к ребенку репрессивные меры. А ребёнок в этот момент переживает настоящий кризис. Будет ли мама любить меня, если я уйду далеко? Не бросит ли меня, не разлюбит? Не уйдет ли сама, пока я исследую детскую площадку или парк?
Есть родители, которые на любую попытку отдаления реагируют отвержением.
Убежал на прогулке далеко и упал — за утешением не приходи, цепляешься за маму и плачешь — получишь окрик, нечего капризничать
Обычно это свидетельствует о том, что взрослые не готовы дать ребенку новую степень свободы, и таким образом демонстрируют ему все минусы самостоятельности. И тогда ребенок понимает: да, за отделение придется заплатить слишком высокую цену — лишиться родительской любви. Этот выбор мучителен даже для взрослого, что уж говорить о человеке двух лет от роду. Кстати, такое поведение родителей закладывает основы будущих школьных проблем — исправно выполнять домашнюю работу и успешно учиться — кратчайший путь к самостоятельности, а значит, и одиночеству. А также к трудному переходному возрасту, когда стремление к сепарации у подростков достигает своего пика, но в такой же мере возрастает и тревожность: если я стану самостоятельным и успешным взрослым человеком, меня разлюбит моя семья.
Во взрослой жизни неразрешение этого кризиса приводит к неумению выстраивать близкие отношения, оставаясь при этом собой и сохраняя собственные интересы. Такой человек не видит середины между растворением в партнере или друзьях и полным одиночеством. Дилемма любви выглядит для него именно так: либо я волк-одиночка, зато никому ничего не должен, либо связан обязательствами и обязан выполнять чужие прихоти, но любим.
Что может сделать мама или другой близкий взрослый, чтобы избежать такого пути развития? Давать ребенку понять: я здесь, я рядом, и я буду здесь, даже если ты отойдешь далеко, а потом решишь вернуться. Мама служит кем-то вроде «запасного аэродрома», на который можно приземлиться для дозаправки. Можно свободно (в установленных рамках) исследовать внешний мир, а потом возвращаться к ней за утешением, объятиями, чувством безопасности. В этом случае ребенку удается примирить противоречия, и он растет в ощущении, что можно оставаться собой и быть любимым, становиться самостоятельным и принадлежать собственной семье, расти и изменяться, не теряя при этом любовь близких.