Простой напев пульсирует и бьется,
Напоминая чистотой росу,
Задумчиво рыдает и смеется
Тростинка, срезанная в лесу.
В ней шепот волн печальной Агидели,
В ней дробный звон серебряных подков
И зримое неистовство метели
Летящих лет и пройденных веков.
У нас, в Башкирии, давно вошли в традицию праздники поэзии, песен, танцев. Традиция проведения Сабантуя известна чуть ли не всему миру. А народный музыкальный инструмент курай из-за простоты своей стал с давних лет традиционной принадлежностью любого башкира, увлекающегося музыкой.
Он настолько прост, что не требуется почти никакой работы для изготовления его. Простая трубка, вырезанная из хрупкой тростинки. Всего метр длиной, несколько дырок – вот и весь немудрящий инструмент, единственный в мире, который никто не мастерит, он сам по себе вольно растет в горах Южного Урала. На лесистых полянах встречаются целые заросли высокой травы с пушистым желтоватым соцветием наверху. Пчелы кружат над цветком, собирая мед. Легкий ветерок струится между упругих стеблей курай-травы, похожей на тростник. А рядом журчит горный ручей, а над ним кружит вольный сокол.
Всю эту музыку привольного края вобрала в себя мелодичная тростинка.
Кто он был, срезавший впервые стебель курай-травы? Перелистай хоть все книги мира – ответа не найти. Чабан ли, ушедший с лошадьми далеко в горы? Или умудренный сэсэн-сказитель, услышавший в полой тростинке, внутри ее, посвист влетевшего в горловину ветра, приобретшего на выходе из надрезанного отверстия нежный, душевный, с хрипотцой Высоцкого голос. Башкирам с кураем повезло. Сама природа подарила им величайшее свое творение – самобытную флейту. По названию тростниковой травы она так и называется – курай.
Я и сам, бывало, во время сенокоса срезал в горах это чудо. Делал ножом несколько насечек для дырочек. Сушил под тенью молодых сосен, чтоб солнечным жаром не обожгло. И через три-четыре дня на лесной тростинке можно выдавать мелодии.
Не случайно его золотое соцветие стало символом, национальной эмблемой башкирского края. Корона с изображением семи лепестков-тычинок, обрамленных золотым кругом, легла в основу Государственного флага Башкортостана, символизируя «Древо жизни». В Конституции республики дается разъяснение, что семицветье курая – это единение семи родов. Однако такая односторонность не совсем точна, отдает архаичностью. Башкирский народ объединился не в один день, им был пройден сложный и многовековой путь, участвовали в нем много (а не только семь) родов-племен.
Известно, что абстрактным значением числа «7» («ете») со временем стали означать не только число, но, например, и качество, и единение, и целостность… Число «7» часто используется в устном творчестве многих народов. И каждый раз с абстрактным значением: у башкир оно указывало еще и на то, что где-то участвовало много народу, то есть создается поэтический образ некой соборности, табынности.
Таким образом, семицветье курая означает единение многих народов. А если учесть, что Башкортостан – многонациональная республика, то такая эмблема становится символом дружной, единой, равноправной семьи народов. Поэтому цветок курая по праву используется в роли национального символа на полотнище Государственного флага Башкортостана.
Еще в середине прошлого века декоративную форму цветка курая изобразил видный художник А. А. Кузнецов. Он был первым, кто подметил эту особую черту курай-травы, которая, кстати, в других, даже в соседних, краях не растет – только у нас в Башкирии, да и то не везде. С тех пор, возведенная в символ, эта эмблема находит свое место в разных украшениях, книгоиздании, журнально-газетной продукции, на телевидении. Когда же в 1992 году возник вопрос о национальном флаге Башкортостана, художники, использовав творческую находку Алексея Кузнецова, уместно воплотили ее в национальном стяге и в Гербе республики, где она заняла достойное место.
На Башкирском телевидении эмблема семицветия курай-травы появилась в 1965 году. Помню, тогда шумно и целеустремленно вся творческая интеллигенция Уфы готовилась к Декаде культуры, проводимой в Ленинграде. Работники нашей телестудии должны были представить телевидению северной столицы свою программу.
Работал весь коллектив. Координировал ход работы сам секретарь обкома партии Тагир Ахунзянов. Он и предложил телевизионщикам создать новую эмблему, которая несла бы в себе собирательный образ Башкирии.
Главный художник телевидения Нил Зиннатович Хабибуллин долго ломал голову над поставленной задачей. Ночами сидел за рабочим столом, думал, ломал перья и карандаши. И вдруг, как молнией обожгло, осенило. Увиделся венчик курая. Художник, озаренный радостью, в творческом порыве быстро рисует семь пестиков, проводит циркулем полудужие… Получается удивительный символ, воплощающий в себе множество понятий, главное – саму душу Башкортостана.
Эта эмблема стала настоящей визитной карточкой Республики.
Алексей Кузнецов всегда гордился тем, что первым уловил в цветке курая некий великий смысл.
Все пошло от его открытия.
С древности у башкир было особое отношение к родной земле. Она никогда не была у них в частной собственности, всегда считалась божьим даром, а потому на ней в равной степени башкир был и хозяин, и слуга ее.
Так и курай-трава, она – создание самой природы, и мелодия этой уральской флейты принадлежит каждому, кто срежет в вековом урмане певучую тростинку.
Истории неизвестно, кто был первым кураистом земли башкирской, но уже в древнем устном народном творчестве весьма часто упоминается курай, называются имена сэсэнов-сказителей, которые, само собою, были, к тому же, искусными кураистами.
Конкретным именем назван в XVIII веке кураист Буранбай Кутдусов.
И вспоминается мне история, похожая на легенду, услышанная в далеком детстве. История о рождении знаменитого башкирского танца, впоследствии обошедшего подмостки театров чуть ли не всего мира. Сейчас его называют «Танец охотника», или «Танец джигита», а всего несколько лет назад его называли по-другому, ближе к исторической правде.
А было так. В девятнадцатом веке генерал-губернатор Оренбургского края Василий Алексеевич Перовский любил проводить сабантуи, скачки джигитов. Это именно тот Перовский, который в своей молодости, в 1812 году, прорвавшись в горящую Москву, пытался убить самого Наполеона. Но был схвачен, посажен и чудом бежал из плена.
Так вот, в те исторические годы, так же, как и сейчас, на широких майданах шли скачки и борьба джигитов. Но, кроме всего, венцом каждого такого сабантуя были знаменитые состязания кураистов всего Оренбургского края.
После позорного провала Хивинской операции Василий Перовский разработал план покорения Ак-Мечети. Целых тринадцать лет – с 1840 по 1853 гг. – белый царь-батша не давал всевышнего своего разрешения на военный поход в Среднюю Азию. Но генерал-губернатора не покидала мысль смыть позор прошлой неудачной кампании в Хивинские земли. Правдами и неправдами, узнав, что туда вот-вот, так или иначе, войдут из Индии английские войска, он все-таки добивается от царя благословения на вторичный азиатский поход. Бывший герой Отечественной войны двенадцатого года дает распоряжение, чтобы все кураисты огромного края сочинили специально для него походный марш. В своеобразном смотре-конкурсе участвовало множество кураистов. Генерал-губернатору пришлась по душе мелодия одного башкирского кураиста, как говорит предание, тоже героя войны с Наполеоном. Эта мелодия поначалу называлась «Походный марш армии Перовского», затем ее стали называть проще – «Башкирским маршем», и затем уже в более поздние времена назвали ту мелодию, прошедшую с блеском целые века, танцем «Перовский». О своих интуитивных изысканиях исторической судьбы гениального танца я делился с писателями Гали Ибрагимовым и Яныбаем Хамматовым. Последний из них, работая над романом о французской компании 1812-14 годов, хотел использовать мои факты в своей книге. Я не в курсе дела – сумел ли он при жизни упомянуть об этом, главное в другом.
Тот башкирский кураист, автор мелодии танца, был, как и В. А. Перовский, участником давних сражений и на Бородинском поле, и при взятии Парижа. После войны однополчане и все участники боевых баталий по традиции, как и сейчас, собирались в определенные дни на торжества. Генерал-губернатор Перовский перед Хивинским походом встречу боевых сослуживцев приурочил к байге-сабантую. И самолично одобрил мелодию Буранбая – легендарного башкирского кураиста и певца.
Вот так появилась мелодия великого танца «Перовский».
Вы слышите ее ритм? Как будто тысячи копыт легко трогают землю. Именно так, ибо она сочинялась для башкирской конницы. И сочинялась специально для курая. Может быть, и правда, что в наш стремительный век ракет слушать его со сцены чуточку странно. Хриплая, негромкая мелодия тонет в большом зале. А вот в лесу поздним вечером, когда соберутся косари либо лесорубы у костра, голос курая обретает невыразимую силу. Я слышу в нем щедрую душу народа, переклик времен, шелест трав и пение птиц.
Весной с группой артистов приехал я в колхоз «Нугуш».
В небольшом клубе, где в открытые окна врывался понизовый ветерок, играл на курае народный артист республики Гата Сулейманов.
Дикая тоска в грустных народных мелодиях, словно жалуется тот прежний, давнишний башкир на свою беспросветную судьбу.
Слушает курай Нугуман Ахмадуллович Абдуллин, бывший заместитель председателя Мелеузовского райисполкома. Слушает и думает. О чем же заговорила память в его сердце?
Уже в автобусе, когда уезжали мы из колхоза, он рассказал:
– Часть наша стояла под Старой Руссой. Немец давил на нас, мы – на него. Как-то, в короткую передышку между боев, приехали к нам артисты из Башкирии. На поляне собрались солдаты. Слушаем выступление артистов. Идет концерт, и вдруг над перелеском немецкая «рама» показалась. Разведует, наверное, перед атакой. Концерт не прервали, мелодия курая влилась в зловещий гул самолета. Играет курай – то плачет, то смеется. Вспомнил я тогда дом свой, Агидель свою... И так это все здорово получается, аж слезы на глазах вот-вот покажутся. Да нельзя офицеру плакать, солдаты засмеют.
Тут солдат ко мне один обращается. Товарищ, мол, лейтенант, пленного привели. Допросить бы не мешало. Вывели тогда на поляну, где концерт шел, этого немца. Он как стоял, так и застыл на месте. Глядит: кругом война идет, пушки где-то вдалеке гремят, «рама» кружится, а здесь, как ни в чем не бывало, концерт артисты дают. Застыл он и курай слушает.
Потом заплакал вдруг, глаза кулаками трет и говорит по-русски: «Эх, ошибся я, обманули меня гады. Вот они где, настоящие-то башкиры мои!».
Оказалось, пленный-то не немец, а власовец, собака. Из Белорецка, говорит, из Башкирии. Вот ведь как оно выходит – один курай, тростинка маленькая да безобидная, а всю немецкую агитацию вмиг ликвидировал...
Мы видим, Гата Сулейманов бледнеет, медленно, задумчиво произносит:
– Под Старой Руссой и я выступал... Что-то помнятся мне лесная поляна и немецкая «рама» над ней...
Александр ФИЛИППОВ
Издание "Истоки" приглашает Вас на наш сайт, где есть много интересных и разнообразных публикаций!