Шахтера Алексея Стаханова любили. Любили Сталин и высокие руководители, советские интеллигенты и пионеры, летчики и полярники. А трудящиеся – рабочие и крестьяне – его смертно ненавидели. Ненавидели не только самого Стаханова, а всех стахановцев и стахановщину как явление. У Высоцкого есть песня «Случай на шахте» про то, как стахановца завалило на шахте, и коллеги решили его не спасать: «…Вот раскопаем - он опять начнет три нормы выполнять, начнет стране угля давать - и нам хана!».
Извилистая фортуна Стаханова – это эманация мифа о рабочем человеке сталинских пятилеток. Деревенский парень с тремя классами начальной школы в 1927 г. пошел работать на шахту – таких были десятки тысяч. А в годы Второй пятилетки судьба Стаханова внезапно заложила крутой вираж. «Шахта "Центральная-Ирмино" работала без энтузиазма, а на ее парторга Константина Петрова уже был навешен ярлык "вредитель". Спасти его от следователей НКВД мог только трудовой подвиг коллектива или хотя бы одного, но харизматического героя. Однако опытные горняки прекрасно понимали: увеличение производительности автоматически повлечет за собой повышение нормы выработки и снижение расценок. Как следствие, особо ретивым до рекордов свои же друзья-шахтеры в темном переулке могли и руки-ноги переломать. Именно это не раз случалось с последователями Стаханова. Порой их даже забивали до смерти.
Однако Петров в августе 1935 г. все-таки "решился на рекорд", и назначил на него именно Стаханова. Помимо желания избежать перспективы трудовых лагерей, объясняется это также и тривиальной меркантильностью. Парторг уточнил у начальства размер полагающегося ему за рекорд вознаграждения и купился на богатый посул: трехкомнатная инженерская квартира, путевки в санаторий и бесплатный пропуск в кино пожизненно.
В ночь с 30 на 31 августа 1935 г., как написано во всех русских и зарубежных справочниках, за 5 часов 45 минут Алексей Стаханов нарубил отбойным молотком 102 тонны угля, превысив норму в 14 раз. А 19 сентября он установил новый мировой рекорд - 207 тонн угля за смену, заработав, кстати, 200 рублей вместо обычных шахтерских 25-30.
Как считает исследователь стахановского движения и его экономических последствий Игорь Авраменко, то, что Стаханов своим отбойным молотком выдал сотни тонн угля, не вызывает сомнений, а вот выполнение им 14 сменных норм - это ложь. Перед тем как запустить Стаханова в шахту, руководство "Центральная-Ирмино" проделало огромную работу: завезло лес для крепежей, подготовило вагонетки для вывоза угля, в общем, полностью наладило работу. Любопытно, что участок освещал Стаханову сам парторг. Кроме того, Стаханову помогали двое опытных рабочих, в обязанности которых входило крепление забоя. Известны их фамилии: Борисенко и Щиголев, так что стахановскую норму следовало бы разделить как минимум на троих. Но тогда это уже не было бы подвигом, и администрация шахты решила не называть лишних фамилий, а приписать рекорд одному Стаханову.
Маленькая заметка о стахановском рекорде случайно попалась на глаза наркому Орджоникидзе. И в стране началась рекордомания. Новые герои не заставили себя ждать. Уже к середине ноября почти на каждом предприятии появились свои стахановцы, причем не только в промышленности. Зубные врачи обязывались утроить норму по удалению зубов, балерины по-стахановски крутили фуэте, в театрах вместо двух премьер выпускали 12, а профессора брали на себя обязательство увеличить число научных открытий. Рекордомания поразила все сферы жизни страны.
Примером этому может служить приказ наркома внутренних дел Киргизской ССР "О результатах соцсоревнования 3-го и 4-го отделов УГБ НКВД республики за февраль 1938 г.", в котором, в частности, говорилось: "3-й отдел передал 20 дел на Военколлегию и 11 дел на спецколлегию, чего не имеет 4-й отдел, зато 4-й отдел превысил количество законченных его аппаратом дел, рассмотренных тройкой, почти на 100 человек". Таким образом, мерилом работы стало количество, в данном случае арестованных, осужденных, расстрелянных. (…)
По-стахановски варили сталь, ткали, водили поезда, убирали хлеб, подковывали лошадей и даже выпускали водку. Так, в сентябре 1935 года Тюменский водочный завод рапортовал о выпуске алкогольного напитка "усиленной пролетарской крепости". Крепость "Тюменской горькой" составляла не 40, а 45 градусов. Решением Главспирта РСФСР завод был объявлен примерным предприятием главка, а "Тюменскую горькую" заводская газета назвала "напитком стахановцев".
14 ноября в Москве открылось Всесоюзное совещание стахановцев. Именно на нем прозвучали знаменитые слова Сталина: "Жить стало лучше, жить стало веселее". Острословы тут же добавили: "...шея стала тоньше, но зато длиннее"» (Забойная жизнь Стаханова: от шахты до психиатрической лечебницы, www.peoples.ru.).
Стахановский «рекорд», даже если не учитывать тщательную его подготовку и участия троих помощников – все равно «липа». Норма в 7 тонн угля – это для работы кайлом, а для работы отбойным молотком ее тогда просто не было в силу очень малого количества оных молотков. Вскоре после стахановского рекорда познакомиться с «героем» приехала профсоюзная делегация французских горняков – и случился казус. Французы, немолодые ветераны-шахтеры, никак не могли понять: 100 тонн в день – какой же это рекорд! Советские возмущенно тыкали пальцами в бумаги: ведь норма -7! Французы недоуменно пожимали плечами: такой нормы быть не может, это же не каменный век! Советские уперлись, и французы на спор, не спеша, за обычную смену с шутками-прибаутками вырубили по 100 тонн каждый – без помощников и без подготовки (М.Кольцов Испанский дневник, интернет-версия). В чем штука? А в том, что во Франции в 1930-е годы суточная норма выработки составляла… ровно 100 тонн на человека. Вот откуда сакральная цифра первого стахановского рекорда – 102 тонны: он перекрыл средний норматив среднего французского шахтера. И следующий его рекорд, в 207 тонн, тоже имел целью перекрытие обычной западной нормы, только уже американской: там она составляла 200 тонн (во Франции она была вдвое ниже благодаря жестким социальным стандартам, согласованным с профсоюзами). А «новаторство» то ли самого Стаханова, то ли парторга Петрова с помощниками, обеспечивающими продуктивную работу забойщика – это нормальная практика, принятая к 1930 гг. во всех странах, где уже работали отбойными молотками.
«В погоне за единичными рекордами дезорганизовывался производственный процесс, на износ эксплуатировались механизмы, нарушались технологические регламенты и правила безопасности. Чувствовавшие поддержку сверху стахановцы посылали подальше инженеров и мастеров. Попытка с ними спорить влекла политические обвинения.
Возникли трения между "рабочей аристократией" и основной массой трудящихся, материально живших хуже, чем до революции. Официальным "маякам" создавали особые условия, давали лучший инструмент и материалы, поощряли квартирами и путевками, а остальным стахановские рекорды несли только увеличение норм выработки.
В угольной промышленности средняя зарплата забойщика-стахановца составляла 1600 рублей в месяц, вспомогательного рабочего 400 рублей, а у рядовых соответственно 400 и 170 рублей. Подобного расслоения не было нигде в мире» (А.Кречетников "Кессонная болезнь" Алексея Стаханова, ВВС, 31.06.2015).
«Подвиг» Стаханова, как и опасались рабочие, привел к повышению норм выработки, причем и для тех, кто продолжат трудиться кайлом (шахты с немеханизированным трудом работали в России даже в 1997 г.). После принятия указов об уголовном наказании за невыполнение производственных планов (1939 и 1940 гг.) немало шахтеров, не сумевших вручную выполнить норму, принятую для применения техники, отправились «рубать уголек» уже как заключенные. А сколько погибло, подобно персонажу из песни Высоцкого, сколько было убито в темных переулках (особенно много пострадало от мести «товарищей» стахановцев в колхозах и совхозах) – Бог знает.
Кстати, первое трагическое последствие стахановского «подвига» произошло сразу же после его совершения: Иосиф Заплавский, директор шахты «Центральная-Ирмино», на которой все случилось, выступавший против авантюры парторга Петрова, был арестован и осужден за «саботаж». Уже в лагере его расстреляли…
Жена Стаханова не радовалась славе и деньгам, понимая всю опасность и нелепость ситуации. Она вроде бы ушла от «великого шахтера» - то ли к другому, то ли в цыганский табор (она была цыганкой) и сразу же умерла. Донбассцы не сомневаются, что ее убили сотрудники НКВД, чтоб не мешала мужу «геройствовать».
Дальше было депутатство в Верховном Совете СССР, шикарная квартира в Доме на набережной, две машины и женитьба на 14-летней. Было и похищение жены-нимфетки по приказу Берии (Стаханов дозвонился до Сталина – и мадам с извинениями отпустили), были жуткие пьянки и дебоши с Василием Сталиным. Три класса сельской школы не помешали Стаханову сделаться директором шахты, помощником главного инженера треста "Торезантрацит", а затем и начальником отдела Наркомата угольной промышленности. Если бы Стаханов был поумнее, а главное – не начал бы жутко пить, стал бы он наркомом углепрома (с соответствующими последствиями для углепрома). Но кончилось все для Стаханова печально: высылка из столицы, забвение, беспробудное пьянство. В родном Донбассе Стаханов совсем «слетел с катушек»: «Вот как описывали Стаханова журналисты, посетившие его в тот период: «Подходим, а Стаханов лежит там же, под забором, и у него мальчишки шарят по карманам, а один потом расстегнул штаны и стал на него мочиться. Мы отогнали их. Подняли Алексея Григорьевича и поволокли в дом... Заходим в комнату, а там почти ничего нет - ржавая кровать без матраца с лежащей прямо на сетке грязной фуфайкой, пустой шкаф с картоном вместо зеркала, и повсюду пустые бутылки. Больше ничего нет - все пропил» (В.Гелаев От забоя до запоя, Газета.ру, 30.08.2015). И в конце жизни – психиатрическая больница, где он и умер.
Трагедия Алексея Стаханова – это личная драма простого рабочего, оказавшегося «в нужное время в нужном месте». А трагедия стахановщины – лживая показуха и штурмовщина, это идейное обоснование выжимания из трудящихся последних соков, это бесконечная череда человеческих трагедий. Это – настоящий эпос первых сталинских пятилеток.