Самый известный роман Федора Михайловича Достоевского. Над этим романом Федор Михайлович трудился в 1865-1866 годах. Роман был опубликован в популярном журнале «Русский вестник». Реакция на произведение была весьма неоднозначной, от резкого неприятия до бурного восхищения. Несмотря на то, что роман вошел в золотой фонд мировой литературы, не все критики давали высокую оценку роману. Вот, например, что написал о романе Владимир Набоков:"Мне было двенадцать лет, когда… я впервые прочел «Преступление и наказание» и решил, что это могучая и волнующая книга. Я перечитал её, когда мне было 19, …и понял, что она затянута, нестерпимо сентиментальна и дурно написана. В 28 лет я вновь взялся за нее, так как писал тогда книгу, где упоминался Достоевский. Я перечитал её в четвёртый раз, готовясь к лекциям в американских университетах. И лишь совсем недавно я, наконец, понял, что меня так коробит в ней. Изъян, трещина, из-за которой, по-моему, все сооружение этически и эстетически разваливается, находится в IV-й главе четвёртой части. В начале сцены покаяния убийца Раскольников открывает для себя благодаря Соне Новый Завет. Она читает ему о воскрешении Лазаря. Что ж, пока неплохо. Но затем следует фраза, не имеющая себе равных по глупости во всей мировой литературе: «Огарок уже давно погасал в кривом подсвечнике, тускло освещая в этой нищенской комнате убийцу и блудницу, странно сошедшихся за чтением вечной книги». «Убийца и блудница» и «вечная книга» — какой треугольник! Это ключевая фраза романа и типично достоевский риторический выверт. Отчего она так режет слух? Отчего она так груба и безвкусна?Я полагаю, что ни великий художник, ни великий моралист, ни истинный христианин, ни настоящий философ, ни поэт, ни социолог не свели бы воедино, соединив в одном порыве фальшивого красноречия, убийцу — с кем же? — с несчастной проституткой, склонив их столь разные головы над священной книгой. Христианский Бог, как его понимают те, кто верует в христианского Бога, простил блудницу девятнадцать столетий назад. Убийцу же следовало бы прежде всего показать врачу. Их невозможно сравнивать. Жестокое и бессмысленное преступление Раскольникова и отдаленно не походит на участь девушки, которая, торгуя своим телом, теряет честь. Убийца и блудница за чтением Священного Писания — что за вздор! Здесь нет никакой художественно оправданной связи. Есть лишь случайная связь, как в романах ужасов и сентиментальных романах. Это низкопробный литературный трюк, а не шедевр высокой патетики и набожности. Более того, посмотрите на отсутствие художественной соразмерности. Преступление Раскольникова описано во всех гнусных подробностях, и автор приводит с десяток различных его объяснений. Что же касается Сони, мы ни разу не видим, как она занимается своим ремеслом. Перед нами типичный штамп. Мы должны поверить автору на слово. Но настоящий художник не допустит, чтобы ему верили на слово."
О чем меня заставил задуматься роман Достоевского «Преступление и наказание».Нынче достаточно мало произведений, над которыми стоило бы задуматься. Такие, конечно же, есть, но они всё больше посвящены обсуждению современных реалий, в то время как о вечных вопросах жизни мало когда удаётся увидеть что-то на страницах новой литературы. Роман же «Преступление и наказание», написанный Фёдором Михайловичем Достоевским, «роман большого города XIX века» по Л.П. Гроссману – вечное произведение, творение до невозможности важное и серьёзное, затрагивающее скромные уголки нашего сознания, те самые струны, которые своим музыкальным душевным напоминанием заставляют нас часто задуматься после прочтения, созерцания, прослушивания над чем-то действительно важным в жизни любого человека. Ведь, конечно, «живая душа жизни потребует, живая душа не послушается механики, живая душа подозрительна, живая душа ретроградна!» Я думаю, в этом и есть суть искусства и, конечно же, искусства слова. Множество вещей, почти бесконечное количество событий, характеров и речей смогли впечатлить меня в этом «идеологическом "романе-трагедии"». Однако особенно впечатлившее остаётся неизменным. Первым, что меня впечатлило, было то, что, показывая двойственность героя и мира в целом, автор помогает мне найти двойственность и в себе, и в окружающем нас нынешнем мире, и в моём отношении к главному герою произведения. Родион Раскольников видел две стороны мира: «глупую, бессмысленную, ничтожную, злую, больную старушонку, никому не нужную и, напротив, всем вредную, которая сама не знает, для чего живет, и которая завтра же сама собой умрет» и «молодые, свежие силы, пропадающие даром без поддержки», таким простым, казалось бы, замечанием затронув тему взаимоотношения поколений, тему добра и зла (по его мнению) и тему двойственности мира вообще. Числительное «два» довольно часто сопровождает «Преступление и наказание», начиная с простых мелочей («по двум ступенькам», «в двух шагах от схода» и т.д.) и заканчивая действительно важными моментами жизни героя («у Родиона Романовича две дороги: или пуля в лоб, или по Владимирке», «я знаю тоже подобных два креста, серебряный и образок», «человек совершает два убийства и в то же время забывает, что дверь стоит отпертая!»). Двойственности словно преследуют это произведение, и даже моё отношение к роману после прочтения тоже стало двойственным: чувство жалости и сочувствия к главному герою могли сменяться неприязнью и непониманием, «неприятнейшим впечатлением и даже страхом». Сильная воля и мощные порывы души героя, способные восхитить многих людей, граничат с жестокими и неоправданными методами при попытке восстать против мира в одиночку с вопросом «тварь ли я дрожащая или право имею?». Само осмысление теории Раскольникова о разделении людей «вообще на два разряда: на низший (обыкновенных), то есть, так сказать, на материал, служащий единственно для зарождения себе подобных, и собственно на людей, то есть имеющих дар или талант сказать в среде своей новое слово» также оставило в моей душе двойственные впечатления: да, его теория неверна, но он смог додуматься до этого, дать самому себе ответ на глобальные вопросы: вопросы о совести и устройстве общества, в котором он жил. Такой своеобразный мотив двойственности заставил меня также задуматься над устройством различного рода вещей и явлений: смотреть на всё следует не только с одной стороны, но хотя бы с двух.Следующим явлением, заставившим меня задуматься, была сила всепрощающей любви Сони Мармеладовой, «беспокойного и до муки заботливого взгляда её» или «бесконечного счастья» в её глазах, когда «она поняла, и для нее уже не было сомнения, что он любит, бесконечно любит ее и что настала же наконец эта минута». Величие таких взаимоотношений потрясает до самой глубины души, сложно верить в то, что одно «создание, еще сохранившее чистоту духа», может быть наделено такой громадной способностью любить и ценить каждого человека, а глаза такого создания могут «сверкать таким огнем, таким суровым энергическим чувством». Впечатляет то, что любовь Сони безгранична, её чувства не замыкаются одним местоимением «я», а распространяется на всех: «мы», «они» («– А с ними-то что будет? – слабо спросила Соня», «их воскресила любовь», «они положили ждать и терпеть»). Любовь и самопожертвование Сони спасли Раскольникова, человека спасает другой человек, «чистый и избранный, предназначенный начать новый род людей и новую жизнь». Но хватит ли на всех любви «Сонечки, Сонечки Мармеладовой, вечной Сонечки»? – этот философский вопрос наряду с другими Фёдор Михайлович оставил решать нам.Множество из того, над чем заставило меня задуматься произведение, так и останется в сознании неразгаданной тайной. Но для того и существуют другие произведения Фёдора Михайловича Достоевского, чтобы загадки постепенно могли стать понятными, а то малопонятное, о чём думалось при чтении произведения «Преступление и наказание», смогло постепенно также расшифроваться и обогатить мой жизненный опыт. Роман «Преступление и наказание» навсегда оставил неизгладимый след в моей только начинающейся жизни, «время самых сильных тревог и отчаяния», непредсказуемый «прекрасный момент любви и радости».
Одним из классиков, книги которых я читала и читаю с огромным интересом и удовольствием,
является Фёдор Михайлович Достоевский, которого по праву можно назвать истинно православным писателем.
Его роман " Преступление и наказание" (1866) - самый глубокий из всех его произведений, ибо нём отражается
горькая правда жизни человеческой. Тема "униженных и оскорблённых" обнажена в этом романе до предела...
Где же черпал Фёдор Михайлович об этом материал?
Да, конечно же, из своей жизни на каторге, где он пробыл целых пять лет, не угодный правительству.
Там же, на каторге, по его собственным словам, он пережил всю свою жизнь, переоценил все свои поступки и
изменил свои мироощущение...
"Одинокий душевно, - вспоминал он, - я пересматривал всю прошлую жизнь мою, перебирал всё
до последних мелочей, вдумывался в мое прошедшее, судил себя один неумолимо и строго и даже в иной час
благословлял судьбу за то, что послала мне это уединение, без которого не состоялись бы ни этот суд над собой,
ни этот строгий пересмотр прежней жизни... выйду из каторги — писать начну."
Евангелие было главной книгой Достоевского. "Я происходил из семейства русского и благочестивого, —
писал Достоевский в 1873 году. — С тех пор как себя помню, я помню любовь ко мне родителей.
Мы в семействе нашем знали Евангелие чуть не с первого детства."
Когда я впервые читала, будучи школьницей, "Преступление и наказание", мне было непонятно, в чём же
заключается смысл его названия... И в голову мне не приходило, что образ Раскольникова, убийцы и грабителя, -
это трагический образ человека, забывшего о главной Заповеди Божьей - о Любви...
"Не убий!" - сказано Господом человеку. Страдания и нищета - не повод для совершения преступления,
для попрания Закона Божьего... Но нищий студент Раскольников, доведённый до крайности этой нищетой,
преступает этот Закон, оправдывая себя...
Часто, разбирая детально на уроках литературы этот роман, я спрашивала учеников, чем же оправдывал
себя студент, совершив это чудовищное злодеяние? И в чём же его наказание? Ответы были разные и,
в большинстве случаев, - неверные...
Тогда нельзя было упоминать о том, что Достоевский говорил о Законе, но не о человеческом, а о Божьем...
Тогда нельзя было говорить об убийстве как о смертном грехе...
Что сознание совершенного убийства старухи-процентщицы и её сестры Лизаветы не даёт
Родиону покоя, потому что проснувшаяся совесть преследует его на каждом шагу, что совершенный
им грех доводит до отчаяния и до грани самоубийства.
Но Богу было угодно, чтобы несчастный студент услышал о чуде воскрешения Лазаря Иисусом Христом.
И никто другой, но именно обездоленная "девушка с улицы", Соня Мармеладова, торгующая своим телом,
читает Евангелие Роману Раскольникову...
Так соединяются два отверженных человека. Их спасение друг в друге. Истерзанная сомнениями
душа героя тянется к обездоленной Соне."Мы вместе прокляты, вместе и пойдём», – думает Раскольников,
жалея падшую девушку. Но неожиданно Соня открывается для Родиона с другой стороны. Она не пугается
его признания, не впадает в истерику...
Девушка читает вслух Библию "Историю о воскресении Лазаря" и плачет от жалости к любимому человеку:
"Что вы, что вы это над собой сделали!" - восклицает она...
Любовь Божия, согревает им сердце, соединяя их, и им не страшно идти на каторгу, которая для них - не наказание,
а путь для очищения соделанных ими грехов.
Сейчас мне часто на ум приходит одна мысль: поработать бы сейчас в школе и потолковать об этом романе сегодня,
когда дотошный инспектор не стоит за спиной и зорко не следит за тем, что говорит учитель и нет ли чего
крамольного в его словах...
Читайте и перечитывайте Достоевского, чьи произведения написаны под влиянием Божьей
Благодати и присутствия Духа Святого!
С недавних времён появился устойчивый стереотип: негодяй Раскольников убивает старушку-процентщицу, а доблестный Свидригайлов лихо раскручивает это дело. Вопрос: если всё обстоит именно так, что ж тогда этому простому, вроде бы, делу Ф. М. Достоевский посвятил такую большую и объёмную (у меня эти понятия различаются) книгу?
При чём, в советские времена существовал другой перекос: якобы Достоевский, отрекшийся от революционных идей после «отсидки», в образе Раскольникова попытался-де изобразить бесперспективность революционного движения в несколько гипертрофированном виде. Например, мол, под видом старушки-процентщицы он иронически изображает «загнивающий капитализм» и хочет, мол, показать всю бесперспективность революционного движения. Напомню, что в советские времена всерьёз рассматривали т.н. 3 этапа революционного движения в России:
1-ый этап – от восстания декабристов до шестидесятых годов XIX-ого века;
2-ой этап – от середины XIX-ого до 1905 года;
3-ий этап – всё остальное.
Согласно такой трактовке, Достоевский, мол, имел право ошибаться, верно изобразив брожение умов разночинцев.
Ни тот, ни иной взгляд меня не устраивает! Примитивно, обыденно и неправильно.
Начнём с начала. Родион Раскольников приезжает в Петербург учиться в вузе. Откуда он приезжает? – из глухой провинции. Об этом мы узнаём, когда к нему в гости приезжают его мать с сестрой, которые, вроде бы, провинциально боготворят Родю, поступившего-де, по их мнению, «в заоблачные дали». Судя по современной критике, их мог вызвать «гений Свидригайлов», но я в этом не уверен.
Приехав в столицу, разночинец Раскольников практически сразу же погружается в контрастный мир столицы. Ни для кого не секрет, что в столицах социальные контрасты до сих пор остаются социальными контрастами. Однако теперь мягко обходят тот факт, что в те времена существовало ещё узаконенное различие в социальных классах! Любые Мышкины всё-таки именовались князьями. Здесь мы тоже наблюдаем перекос: если в советские времена это различие всячески выпячивалось, то начиная с девяностых годов оно наоборот нивелируется, затушёвывается. Сейчас удобнее делать вид, что Раскольников – этакий полубредовый маньяк с топором подмышкой, чем смотреть правде в глаза.
Правда же состоит в том, что, приехав из провинции, Родион не просто попадает на самое дно социальной лестницы. Как думающий человек, он видит всё общество в разрезе. Раскольников много гуляет не потому, что любит гулять и думать, а потому, что ему фактически некуда возвращаться. По современным понятиям, он – бомж, живущий на чердаке доходного дома чуть ли не из милости. Вы были в Петербурге или Ленинграде? Знаете, что значит «старый петербургский доходный дом-колодец»? Мне посчастливилось однажды там побывать. Сначала долго-долго идёшь по улице, что само собой разумеется. Заходишь в подъезд, поднимаешься на нужный этаж. Входишь в квартиру и тут начинается! Идёшь, идёшь, идёшь, идёшь, идёшь, вот, казалось бы, дверь, открываешь и снова идёшь, идёшь, идёшь… В конце концов, забываешь, зачем и куда шёл, но продолжаешь идти! И только когда уже тебя распирает от хохота, тебе говорят: «Ну, вот и пришли!». И действительно, открывается последняя дверь, проходишь ещё метров 50, поворот на 90 ͦ , ещё 50 метров и – зал! Я не утрирую, а приуменьшаю, на самом деле расстояние ещё больше! Так сложилось исторически: будучи культурным, купеческим и государственным центром, Санкт-Петербург стал застраиваться «доходными домами» для богатых людей с конца XVIII века! То есть в самом факте существования таких квартир ничего предосудительного давным-давно нет. Но только после революции возникла идея «уплотнения», с перегибами внедрённая по всей Стране. Во времена же Раскольникова каждая из таких бесконечных квартир принадлежала ОДНОМУ ИНДИВИДУАЛЬНОМУ СЕМЕЙСТВУ! Неужели вы думаете, что, живя на чердаке и каждый день проходя мимо этих квартир минимум 2 раза, Раскольников не знал, кто живёт под ним? Да я никогда не поверю, что в преддверии первой же зимы Родион не искал себе более подходящего жилища!
Зная всё это, уже можно задаться классическим вопросом русской литературы: «Тварь ли я дрожащая?». Учитывая маниакальную одержимость всех студентов-разночинцев фигурой Наполеона (в понимании Достоевского), Раскольников запросто мог задумать это дело. Без примеси сумасшествия! Однако, как уже отмечалось, бὁльшую часть времени он проводил вне дома.
А на улицах и бесконечных площадях Санкт-Петербурга другой, как теперь выражаются, прикол: нищета в обнимку с богатством! Сонечки Мармеладовы с золочёнными каретами. Острый шпиль Адмиралтейства с занюханными подворотнями. В советское время такого контраста там не было, но это не означает, что его не было и во времена Раскольникова – Достоевского! При чём, свой Петербург Ф. М. Достоевский описывает практически во всех своих книгах. Как этому не поверить?
При всём при том надо отметить, что Петербург – Петроград – Ленинград – Петербург во все времена вдохновлял людей думать, прежде всего думать. Да там и революционные матросы были, скорее всего, гораздо интеллектуальнее, чем это изображалось даже в советском искусстве! Только у людей, никогда там не бывших, могла зародиться идея сумасшедшего Раскольникова!
Теперь – о старушке. Мне, Родиону и автору кажется, что она тут совершенно ни при чём! Достоевский описал убийство старушки как дикость и мерзость – в наши дни эти убийства стали обыденным явлением. Следовательно, это – посыл нам, сегодняшним? Так, да не так!
Я уже писал на нашем сайте, что простой народ, мягко говоря, не всегда получал пенсии. Впервые пенсии для революционного пролетариата появились только после революции. При чём, у инвалидов и крестьян-единоличников только начиная с шестидесятых – семидесятых годов! Если даже это и не так, во времена Достоевского и не знали, что это такое – пенсия по старости. Вроде бы, тем чудовищней выглядит поступок Родиона? Давайте разберёмся: в воздухе витает по-русски понятый дух марксизма. Необеспеченные товаром деньги – абсолютное зло, признанное всеми экономистами мира. А процентщики на то и процентщики, что живут на проценты! Для Достоевского – готовый сюжет: значит, Родион думает, что старушка помрёт не сегодня – завтра, деньги не достанутся никому, значит, её можно кокнуть! Это он называет «пробой». Почему? Что он собирался «пробовать»?
В русской литературе пресловутый вопрос о «твари дрожащей право» поднимался неоднократно. Видимо, это – реакция самодержавного государства на революционные события в Западной Европе. Это после Октябрьской революции у нас стали считать, что настоящая революция – Социалистическая революция, а буржуазная – так, промежуточное звено развития. В XIX веке так не считали! Самозванец Наполеон Бонапарт надолго вскружил горячие головы образованных слоёв общества. Почему у них так, а у нас не так? Вопрос Раскольникова не является его собственным вопросом. Ещё Л. Н. Толстой вкладывал подобный вопрос в голову Пьера Безухова. У Тургенева на этот же вопрос ответили по-своему Базаров и… Кирсанов-старший! У Пушкина – Емельян Пугачёв, у Лермонтова – Печорин… Все они так или иначе отвечают или ищут ответ на пресловутый вопрос: «Имеет ли право тварь дрожащая жить, как пожелают? Может ли человек корректировать божий замысел?».
Логично предположить, что как человек верующий, Фёдор Михайлович, вложив эту крамольную мысль в думы Родиона Раскольникова, просто смеётся над идеей революции! Ведь писал же он «Село Степанчиково и его обитатели» как весёлую, прежде всего, вещь (в понимании автора). Почему никто не говорит о чувстве юмора Достоевского? Не потому ли, что его нет как такового? Но его нет для нас сегодняшних. Чувство юмора имеет особенность устаревать со временем. Тем более, что сразу же после убийства сюжет предсказуемо пошёл в другом направлении. Хороший ход! Если автор хочет донести свою мысль, гениальнее этого хода не придумаешь.
Следующий вопрос: а понял ли Достоевский суть революции? Почему в качестве жертвы он выбирает самое беззащитное существо? Ну, начнём с того, что те, которые в наши дни убивают старух да инвалидов, о Достоевском и не слышали, скорее всего. А если и читали «Преступление и наказание», то скорее всего как комиксы. Следовательно, Достоевскому можно приписать роль прорицателя, который-де предвидел будущее. Что-то из серии: «Поэт в России больше, чем поэт». На самом деле, тут тоже не так всё просто и однозначно.
На мой взгляд, Ф. М. Достоевский не собирался ничего прорицать! Он хотел донести до людей очевидную для него мысль: революция до добра не доведёт и спасение России – в православном христианстве. Действительно, если оглянуться назад, история нашей страны в двадцатом веке сильно напоминает роман «Преступление и наказание»:
Россия, как Родион Раскольников, уже прошла стадию «убийства старушки» в начале двадцатого века в виде трёх революций, гражданской войны и сталинских репрессий.
Россия, как Родион Раскольников, уже ищет пути спасения души, при чём ищет значительно дольше этого т.н. «психа» (вопрос: кто больше псих?).
И, наконец, Россия, как Родион Раскольников, ищет и постепенно находит дорогу к храму, заново отстраивая всё разрушенное. Поможет? – не знаю. Сам я не из тех спекулянтов, которые бросаются в церковь очертя голову просто потому что это модно. На мой взгляд, к Богу не так надо приходить! Но, обратите внимание, как Раскольников стал на путь православия – тоже не понятно! Как на него могла повлиять Соня Мармеладова? Что я пропустил?
Теперь – об объёме. В моём понимании, объём художественного произведения это не толщина фолиантов, а количество мыслей. Точнее – количество мыслей на количество текста. С последними двумя словами можно поспорить, т. к. граф Л. Н. Толстой не ограничивался текстом. Видимо, это потому, что Л. Толстой – один из немногих, кто не подвергался цензуре. В отличии от него, Ф. М. Достоевский был вынужден считаться с цензурой, как многие писатели того времени, потому и изобрёл такой художественный приём. И вот уже очевидно, что Родион Раскольников не просто бродил по Петербургу да думал. Получается, что так, через него, сам Достоевский передавал свои собственные мысли о нас самих, о России, а не о том, как засадить очередного маньяка. Да и маньяк ли Раскольников? – большой вопрос!
С точки зрения нынешнего понимания гуманизма и норм морали XIX века, Раскольников, конечно, совершает подлость. Но, как я уже отмечал, Достоевский в образе старухи «закодировал» мир капитала, который так стремились и стремятся уничтожить марксисты всех мастей. Нынешние крупные экономисты признают, что К. Маркс во многом оказался прав, но, во-первых, он не ответил на вопрос, что же такое «социализм», а во-вторых, к капитализму он относился не отрицательно. Другими словами, уничтожив «мир чистогана», мир оказывается в «безвоздушном пространстве», практически между небом и землёй!
Я сильно сомневаюсь, что Достоевский догадывался об этом. Но среди прочих философских концепций эта концепция не просто имеет право на существование, но в сегодняшнем мире, увы, является основной. Гений Достоевского заключается в том, что когда придут другие времена, люди найдут там иные мысли! Но пока так.
Я не помню в литературе более великой любви, чем любовь Родиона и Сонечки у Достоевского. Ромео и Джульетта в сравнении с ними – мыльный пузырь. Конечно, в трагедии Шекспира заложен серьёзный смысл: примирились два враждующих клана. Но примирились не благодаря любви, а благодаря смерти. У Шекспира любовь умерла, у Достоевского любовь родилась. Родилась настоящая любовь, которая соединяет не только два тела, но прежде соединяет две души, в результате чего эти две души перерождаются, совершенствуются. В этом заключается смысл любви.
Я не помню, что бы я испытывала такой глубины катарсис, как при чтении «Преступления и наказания»:
«Но тотчас же, в тот же миг она всё поняла. В глазах ее засветилось бесконечное счастье; она поняла, и для нее уже не было сомнения, что он любит, бесконечно любит ее и что настала же наконец эта минута... Они хотели было говорить, но не могли. Слезы стояли в их глазах. Они оба были бледны и худы; но в этих больных и бледных лицах уже сияла заря обновленного будущего, полного воскресения в новую жизнь. Их воскресила любовь, сердце одного заключало бесконечные источники жизни для сердца другого.
Они положили ждать и терпеть. Им оставалось еще семь лет; а до тех пор столько нестерпимой муки и столько бесконечного счастия! Но он воскрес, и он знал это, чувствовал вполне всем обновившимся существом своим, а она — она ведь и жила только одною его жизнью!
Вечером того же дня, когда уже заперли казармы, Раскольников лежал на нарах и думал о ней. В этот день ему даже показалось, что как будто все каторжные, бывшие враги его, уже глядели на него иначе. Он даже сам заговаривал с ними, и ему отвечали ласково. Он припомнил теперь это, но ведь так и должно было быть: разве не должно теперь все измениться?
Он думал об ней. Он вспомнил, как он постоянно ее мучил и терзал ее сердце; вспомнил ее бледное, худенькое личико, но его почти и не мучили теперь эти воспоминания: он знал, какою бесконечною любовью искупит он теперь все ее страдания.
Да и что такое эти все, все муки прошлого! Всё, даже преступление его, даже приговор и ссылка, казались ему теперь, в первом порыве, каким-то внешним, странным, как бы даже и не с ним случившимся фактом. Он, впрочем, не мог в этот вечер долго и постоянно о чем-нибудь думать, сосредоточиться на чем-нибудь мыслью; да он ничего бы и не разрешил теперь сознательно; он только чувствовал. Вместо диалектики наступила жизнь, и в сознании должно было выработаться что-то совершенно другое.
Под подушкой его лежало Евангелие. Он взял его машинально. Эта книга принадлежала ей, была та самая, из которой она читала ему о воскресении Лазаря. В начале каторги он думал, что она замучит его религией, будет заговаривать о Евангелии и навязывать ему книги. Но, к величайшему его удивлению, она ни разу не заговаривала об этом, ни разу даже не предложила ему Евангелия. Он сам попросил его у ней незадолго до своей болезни, и она молча принесла ему книгу. До сих пор он ее и не раскрывал.
Он не раскрыл ее и теперь, но одна мысль промелькнула в нем: «Разве могут ее убеждения не быть теперь и моими убеждениями? Ее чувства, ее стремления, по крайней мере...»
Она тоже весь этот день была в волнении, а в ночь даже опять захворала. Но она была до того счастлива, что почти испугалась своего счастья. Семь лет, только семь лет! В начале своего счастия, в иные мгновения, они оба готовы были смотреть на эти семь лет, как на семь дней. Он даже и не знал того, что новая жизнь не даром же ему достается, что ее надо еще дорого купить, заплатить за нее великим, будущим подвигом...
Но тут уж начинается новая история, история постепенного обновления человека, история постепенного перерождения его, постепенного перехода из одного мира в другой, знакомства с новою, доселе совершенно неведомою действительностью. Это могло бы составить тему нового рассказа, — но теперешний рассказ наш окончен.»
Наверное, каждый человек или сам говорил, или слышал: подумаешь – Ромео и Джульетта! вот пожили бы они год-два-три, посмотрели бы мы, что бы стало с их любовью!
Любовь Родиона и Сонечки не иссякнет никогда, она будет бесконечно возрастать.
---
Все отзывы к книге: https://www.chitalnya.ru/books/68776/