Гамлет – загадка веков. Сколько высказывалось мнений, трактовок и объяснений странного поведения датского принца! Если объединить их все — получится многотомное собрание.
Ну а мы-то чем хуже? Предложим свою трактовку событий, причем понять Гамлета попытаемся в целостности смысла трагедии, а не в трактовке отдельных реплик, которые зачастую – произвол переводчика.
Итак, изначально перед нами – человек благородный. Есть свидетельства придворных и Офелии. Он, поставленный весьма высоко, с искушением высоты своего положения вполне справляется. Гамлет – любимец знати и черни. Однако действие начинается для него страшным искусом – видением Отца-призрака. Не надо недооценивать эту гениальную завязку – она рушит для этого человека мир. Он узнаёт, что его дядя – убийца, мать — жена убийцы, а от него, человека умного и кроткого, требуют мести.
Первый помысел Гамлета безбожен, но пропорционален силе нанесённого ему удара. Он не хочет жить. Но не хочет жить человек только тогда, когда для него обесценивается всё. Для Гамлета действительно всё обесценено. Но он останавливается. Почему? Вспомните его мотивацию: «О, если бы Всевышний не назвал грехом самоубийство, Боже, Боже...» На этом этапе его действия мотивированы верой. Он не кончает с собой, ибо верит в Бога, запретившего сводить счёты с жизнью. Хоть помысел есть.
Однако, он не может и мстить. Он в нерешительности, но это не нерешительность слабости. Это нерешительность святости. Месть – дело гнева, грех. Но разве Гамлет в гневе? Нет. Он брезгливо смотрит на поведение родившей его и, узнав об убийстве отца, испытывает не гнев, а потрясение, потрясение омерзения, гадливость, которая возникает в лепрозории при взгляде на гноящиеся зловонные язвы. Хочется уйти, но уничтожать их – не хочется. Однако гнева в нём нет. Помните? «Ведь у меня и печень голубиная – нет желчи, чтоб возмущаться злом...»
Но именно от него – кроткого и чистого человека – требуют мести. Тогда Гамлет высказывает сомнение в истинности сказанного призраком. Он полагает, что прельщён и обманут тенью, и даже подсознательно надеется на это! Это – защита души от необходимости совершать невозможное для неё.
Гамлет пытается проверить сказанное: затем, чтобы убедить себя в лживости слов призрака. Ему хочется, чтобы это оказалось ложью – тогда его жизнь вернётся в нормальную колею. Он снова медлит. Медлит не из нерешительности, но из мучительного нежелания убивать и даже – нежелания узнать правду. Он боится, что все может оказаться правдой.
Но устроенный Гамлетом спектакль в замке неопровержимо доказывает ему и Горацио, что призрак сказал правду. Видение было от Бога, а не от дьявола. Его не обманули и не прельстили. Клавдий – убийца. Это – катастрофа для Гамлета.
Гамлет – принц, но Клавдий – король. Король неподсуден, и законных мер, чтобы покарать его, нет. Это тот искус, о котором верующему страшно и думать. Гамлет не может уклониться от выполнения обещания отцу, но и преступить заповедь «не убий» тоже не может. Он стоит за спиной Клавдия, когда тот молится, и опускает оружие – снова по вере, ибо не хочет убивать во время молитвы.
Дальше ему нужно решить – что делать? Задумается, что сделал бы на месте Гамлета любой его современник? Сказал бы, как истинный праведник: «Канун тебе, папочка, да ладан, гори в огне, мне дела нет. Мстить грешно, Ему отмщение и Он воздаст, и несть власти яко же не от Бога...» Это было бы праведно? И ведь не погибли бы Полоний и Лаэрт, и Розенкранц с Гильденстерном были бы живы, и Клавдий пировал бы с придворными. Гамлет женился бы на Офелии, наделал детишек, и они звали бы Клавдия «дядюшкой». Гармония.
Но я, подобно Ванечке Карамазову, билет от такой гармонии вернула бы Создателю.
Кошмар усугубляется разговором с Офелией и матерью, которые живут теперь в другом для него измерении – допризрачном. Для Гамлета же ничего уже нет – ни былой любви, ни былых привязанностей. Встреча с тенью отца убила всё.
Горечь и искусы усугубляются предательством друзей – Розенкранц и Гильденстерн не просто придворные, это друзья Гамлета, выросшие с ним вместе. Но они хладнокровно готовы выпытывать его секреты и передавать их королю. Это – предательство.
Полоний тоже хладнокровно шпионит для короля. Не защищать королеву он прячется под ковром, но донести королю, о чём шла речь. Гамлет не видит, кого убивает. «Я метил в высшего...». При этом заметим, в убийстве Полония, которого Гамлет принял за короля – никакой нерешительности. Мучит ли его совесть, когда он понял, кого убил? Нет. «Подчинённый, не суйся между старшими в момент, когда они друг с другом сводят счёты...», бросает он. Он скорее разочарован, давящая на его душу плита долга парализует раскаяние и сожаление, которые бы неизменно возникли бы. Гамлет – под плитой страшного долга, который входит в противоречие не только с его кроткой душой, но и с Божественными принципами. Это сугубая трагедия.
Гамлет действительно неадекватен, но это не безумие, а следствие потрясения. А тут ещё ходит девица и что-то говорит о любви. Любил ли Гамлет Офелию? До призрака – да, теперь же он в долине теней, где любви нет. Можно долго философствовать на тему, что сильнее – любовь или смерть, но тут эти философствования неуместны. Или всё дело в бестрагедийности этой любви?. Гамлет и Офелия как-то вообще не вписываются в дуэт высокой любви. Офелия – всего-навсего курица, а Гамлет – философ. Это не воздвигает между ними стены отчуждения. В условиях гармонии королевского алькова они вполне могли быть счастливы: она рожала бы ему детей, а он устраивал увеселения в её честь и философствовал бы в тиши кабинета с друзьями. Но это всё – отвлечённые рассуждения. Вернёмся к сути.
С Гамлетом – Бог. На корабле принц испытывает странное чувство тяжести – его пробуждает прочесть письмо не его воля, но нечто иное. Гамлет акцентирует перед Горацио именно этот странный момент – его спасла неведомая сила. Друзья-иуды знают, что везут его на смерть, но хладнокровно улыбаются ему. Они могут спасти его, но они второй раз предают его. Что же, даже Христос не спас Иуду от петли.
Сам Гамлет убивает осмысленно один раз, будучи уже мертвецом сам, когда отравленная сталь шпаги Лаэрта нанесла ему смертельную царапину, когда он стал экстерриториален, и тогда своей рукой и волей он осознанно казнит убийцу отца, матери, и своего убийцу. Это деяние судьи и палача. Законное деяние – кара за преступления. Гамлет – свят в том смысле, что строит свое поведение в соответствии с Божьими заповедями. Именно они, повторюсь, везде определяют его поведение.
Святой убийца? Да, это антиномия. Гамлет - свят, смиренен и кроток. Но надо бояться гнева терпеливого и ярости смиренного. Ведь смиренные в бешенство впадают, только когда сокрушается, разбиваясь, сердце.
Сердце Гамлета и разбивается...