Глагол «читать» не терпит повелительного наклонения. Несовместимость, которую он разделяет с некоторыми другими: «любить»… «мечтать»…
Попробовать, конечно, можно. Пробуем? «Люби меня!» «Мечтай!» «Читай!» «Да читай же, паразит, кому сказано — читай!»
— Марш к себе и читай!
Результат?
Никакого.
Даниэль Пеннак. Как роман
Современного подростка недосмотренным назвать сложно, разные, конечно, бывают ситуации, разные подростки и разные родители, но в целом, можно отметить вовлечённость родителей в жизнь чад и в образовательный процесс.
В настоящее время у родителей подростков есть желание и возможность активно участвовать в жизни детей, что, безусловно, не может не радовать. Но порой включённость в ребёнка принимает чрезмерные черты, а забота превращается в невроз.
Показательным в этом смысле становится отношение родителей к чтению юного человека. Всем известна трагедия «не читает», но если книжные феи всё же миловали и ребёнок тянется к книжке, то — level up — всё семейство рискует оказаться на следующем кругу читательского ада: что читать?
Классическая литература отметается как устаревшая, нудная и малопонятная. Ребёнку сложно разобраться в языке Гоголя, и это, действительно, так; реалии описываемые авторами XIX века ему незнакомы, суть конфликтов неясна, а значит, и движение сюжета, чаще всего тоже.
Советская классика отрицается как что-то отжившее или не особо художественное, а современная литература представляет собой тёмные лес, где непонятно ни как выбрать, ни чего ждать от этих новых писателей. Темы, поднимаемыми нынешними авторами, настолько актуальны, что сложно переносимо для родительского восприятия их обнаружение в подростковой литературе. Злободневное несётся с экранов телевизоров, с мониторов компьютеров, дисплеев гаджетов, из наушников и колонок, но почем-то именно к книге, видимо, по инерции как к источнику прекрасного и вечного, предъявляются особые требования, как будто именно книга привносит в мир ребёнка зло или добро.
Желание оградить своего отпрыска от тяжёлых переживаний, грустных раздумий и травмирующей информации характерно для большинства родителей. Из благих намерений взрослые пытаются поместить своих детей в стерильный информационный мир, где всё происходящее позитивно, любые истории заканчиваются хеппи-эндом и все герои благородны и бессмертны. Составляются и обсуждаются всевозможные списки художественных произведений, что читать и в каком возрасте.
Много лет в воздухе витает идея создания единого универсального списка школьного чтения. Особой вехой стало принятие в 2010 году Федерального закона N 436-ФЗ «О защите детей от информации, причиняющей вред их здоровью и развитию».
Закон предписывает ранжировать всю информацию по степени травмоопасности и в зависимости от этой классификации определять, для какого возраста указанная травматичность переносима. Возрастная переносимость должна быть указана на обложке. Книга этими предупреждающими знаками получила клеймо, как табачная или алкогольная продукция.
С одной стороны информационный поток сейчас так силён и так перенасыщен информацией всякого рода, что желание отфильтровать, запретить, оградить естественно, но с другой — возможно, ли эту защищающую функцию переложить на законодательную и исполнительную власть, чей язык в силу своей природы так абстрактен, а формулировки так универсальны и обтекаемы?
Взять хотя бы основное понятие закона «информация, причиняющая вред здоровью и (или) развитию детей», которое в самом документе объясняется так: «информация (в том числе содержащаяся в информационной продукции для детей), распространение которой среди детей запрещено или ограничено в соответствии с настоящим Федеральным законом».
То есть вредная информация та, что запрещена, а запрещённая информация та, что вредна. В статье 5 закона указаны виды информации, причиняющей вред здоровью и (или) развитию детей:
«1. К информации, причиняющей вред здоровью и (или) развитию детей, относится:
1) информация, предусмотренная частью 2 настоящей статьи и запрещенная для распространения среди детей;
2) информация, которая предусмотрена частью 3 настоящей статьи с учетом положений статей 7 - 10 настоящего Федерального закона и распространение которой среди детей определенных возрастных категорий ограничено» .1️⃣
Далее по тексту предпринимается попытка объяснить критерии классификации информации, но канцелярский язык не делает их яснее в практическом приложении.
Если обратиться к области психологии за объяснением понятие «информации, причиняющей вред здоровью и (или) развитию детей», специалисты укажут, что речь идёт о травмирующей информации, под которой понимается не некий набор определённых компонентов, а те последствия, которые оставляет после себя полученная информации.
Психическая травма — это травма от опыта, к получению которого человек не был готов. То есть травматичность той или иной информации, того или иного события для каждого отдельного ребёнка индивидуальна. А также травматичность будет зависеть от того, какое участие в проживании потенциально травмирующего события принимали значимые взрослые.
Безусловно травмирующими ситуациями с точки зрения психологов являются дорожно-транспортные происшествия, утрата близких, нападение, сексуальное и домашнее насилие, техногенные катастрофы, стихийные бедствия, терроризм, войны, локальные конфликты.
Для ребёнка травмирующим может стать развод родителей, эмиграция, травля со стороны сверстников и взрослых. Общее в том, что это ситуации, которые превышают по силе получаемого шока способность человека с ними справиться. Человек оказывается оглушен, ошеломлен, он замирает, стекленеет или наоборот приходит в нездоровое возбуждение, совладать с которым не в состоянии.
Типичные травмирующие ситуации — это ситуации, которые сопряжены с действиями, сильно нарушающими благополучие человека. В случае с художественными текстами героев может быть жаль, очень, до слез, от того, какие перипетии выпадают на их долю, может быть очень больно, но это не травма.
По-настоящему сюжеты книг редко кого могут травмировать, поскольку даже для ребёнок очевидно, что описываемое это что-то выдуманное или произошедшее некогда с кем-то где-то, где количество неизвестных переносит описываемое из области реального в область фантазии. Если же события художественной литературы травмируют, то возникает вопрос о способности к тестированию реальности и проблема здесь тогда не с жалостливыми сюжетами безжалостных авторов, а значительно серьёзнее.
Возрастные цензы, введённые сейчас согласно закону, — это «0+», «6+», «12+», «16+», «18+».
Получается, что до 18 лет мы оберегаем юное человеческое существо от информации, содержащей «нецензурную брань и другие ругательные слова, от информации, оправдывающая преступления, жестокость и другие противоправные действия и изображение последствия кровавого насилия, не исключающего сексуального насилия; от информации о несовершеннолетнем, пострадавшем в результате противоправных действий (бездействия)» 2️⃣, а по достижению сакрального возраста отправляем в армию и наделяем избирательным правом. Что будет с ребёнком, чей покой тщательно оберегался родителями, а поступающая информацию фильтровалась до дистиллята, когда он столкнётся с реальностью, которая имеет очень мало общего с теми воздушными замками, что помогли ему выстроить взрослые? Не будет ли это столкновения для него фатально травматичным?
Современный мир далёк от идиллических картинок, для того чтобы ребёнок мог в нём адаптироваться, нужно готовить его и к тяжёлой стороне жизни. Эта подготовка заключается не в умолчании определённых тем, а совместном с ним проживании и обсуждении. Текст в этом отношении может быть прекрасным поводом для того, чтобы поговорить с подростком о том тяжёлом, что не произошло с вами сейчас, но отчего ни он, ни вы не защищены. Кроме того, через такие, казалось бы, отвлечённые — «книжные» — разговоры у ребёнка формируется понимание того, что с вами он может обсуждать самые больные, самые щекотливые, самые неудобные темы и вас это не разрушит, не сломает и на вас можно положиться. Собственно, этим и ценно домашнее семейное чтение.
Если маленькому ребёнку принято читать, то в отношении подростка действует другой воспитательный подход: умеешь — читай сам.
Но в ценность традиции семейного чтения заключается не освоении механического складывания букв в слоги, слогов в слова, а слов в предложения, а в близости и в приобщении ребёнка к культурным, нравственным и духовным ценностям через знакомство с тексами и возможность обсуждения их со значимым взрослым. Юного человека в книжную культур нужно ввести буквально за руку, а не оставить его на тропинке в неизведанном лесу, как только он научился ходить.
Даниэль Пеннак, французский писатель, литературовед и педагог, в книге «Как роман», посвящённой детскому чтению, рассматривает типичный для современного ребёнка путь знакомства с книгой как путь от-вращения, отворачивания ребёнка от художественного текста, потому что чтение из времени единения с родным взрослым превращается в испытание и наказание.
«Утраченная близость… Вот так лежишь, и не можешь уснуть, и думаешь, вспоминаешь — ведь этот вечерний ритуал чтения, когда он [подросток — А.Ф.] был маленьким, был сродни молитве. Каждый вечер в один и тот же час после дневной кутерьмы наступало затишье, непременная встреча, вопреки любым обстоятельствам, миг сосредоточенного молчания перед первым словом рассказа, голос, наконец-то наш, настоящий, литургия эпизодов…
Да, вечернее чтение выполняло самое прекрасное предназначение молитвы — самое бескорыстное, наименее отвлеченное, чисто человеческое: оно освобождало от обид. Мы не каялись в грехах, не пытались обеспечить себе толику вечности, мы вместе причащались словом, получали отпущение и возвращались в единственный рай, который чего-то стоит: близость. Сами того не подозревая, мы открывали для себя едва ли не главное назначение сказки, и даже шире — назначение искусства: устанавливать перемирие в битве жизни. <…>
Так что же все-таки произошло? Куда девалась наша близость и откуда взялся он теперешний, уткнувшийся в книгу-стену, в то время как мы пытаемся его понять (то есть успокоить себя), обвиняя наш век и телевизор, который мы, быть может, забыли выключить?» 3️⃣
Подростковое чтение от взрослого отличается, тем, что оно должно проходить при поддержке взрослого, при возможности обсуждения и формирования отношения к затронутым вопросам.
Но это сложно. И требует постоянного участия. Не то, что составление магического универсального списка, который если не все, то многие проблемы воспитания возьмёт на себя. Или издание запретительного закона, благодаря которому всё опасное минует стороной.
Перепоручить заботу о круге чтения и понимании прочитанного магическим спискам или универсальным законам невозможно. Чтение это не только отдых и возможность погрузиться в виртуальные миры, что актуально для взрослого, но работа души и ума, и компонент работы особенно весом в подростковом чтении. Художественный текст для молодого человека, не обладающего богатым жизненным опытом и широким набором стратегий совладания с трудными житейскими ситуациями, становится помощником в их решении и проживании, подобно личному психотерапевту. А терапия, как известно, это про сложное, про тяжёлое, болезненное и, часто, неуместное. Но в этой — книжной — терапии взрослый может и должен участвовать.
По тому, какие книги предпочитает ребенок, можно определить, какие вопросы актуальны для него, в чем он нуждается. Вполне возможно, что ему трудно сказать или невозможно самому нащупать свое больное, но интуитивно читающий ребенок находит именно ту книгу, которая может ему помочь. Аристотель лечил поэзией депрессию.
Важно не оставлять болезненное переживание не проговорённым. Научив ребёнка говорить о тяжёлых местах книг, вы научите его находить слова и для того, чтобы выразить собственную боль.
В западной культуре уже на протяжении века распространяется такое явление как библиотерапия. Основные механизмы психотерапевтического воздействия такого чтения заключаются в отождествлении себя с героем произведения, в сопереживании, эмоциональной разрядке, в изменении отношения и поведения, в помощи в преодолении физических страданий и пр. Чтение выступает также как тренинг чувств. Над входом в библиотеку фараона Рамзеса II (1300 год до н. э.), в древнее хранилище книг, была высечена надпись «Аптека для души».
Иллюзия, что человеческие беды, не коснуться подрастающего инфанта или что родителю удастся создать беззаботное будущее для своего дитя, свидетельство собственной родительской инфантильности и неспособности вынести негативные не только чьи-то, но и свои собственные переживания. Желание избежать жизненных тягот проецируется на ребёнка, ему предлагается заботливо подготовленный родителем мирок. Ребёнок как нарциссическое расширение взрослого достоин самого лучшего, и всё тленное и земное не должно его коснуться даже через страницы книг.
Запретительная позиция в отношении ребёнка со стороны взрослого, часто признак ощущения собственной родительской слабости и отсутствия уверенности того, что он обладает хоть каким-то родительским авторитетом, чтобы иметь возможность обсуждать недетские темы, хотя бы тему наркотиков.
Взросление — это во многом про формирование собственной позиции относительно сложных вопросов, тяжёлые книги, с неоднозначными ситуациями как нельзя лучше помогают в этом. Если в детстве не приучить детей, что над книгами надо думать, то во взрослом возрасте они будут читать — если будут — только массовую развлекательную литературу, у них останется не развитым опыт глубокого, вдумчивого чтения.
Нежелание взрослого касаться каких-либо тем, не означает, что они исчезнут из информационного пространства ребёнка. Скорее всего, понимая, что от взрослого не добиться необходимых сведений для формирования своего понимания, ребёнок доберёт информацию из других источников. Сейчас в них, в источниках, нет недостатка. Нет взрослых и детских тем, темы универсальны, есть разница в степени серьёзности, «взрослости» их подачи. Она определяется запросом читателя. Взрослый и юный читатель из одной той же книги вытащат разную информацию. Взрослого читателя и ребёнка удовлетворят разные степени раскрытия темы.
Ольга Дробот, переводчик с норвежского, в одном из интервью рассказывала анекдотическую историю из собственной практики, когда она переводила книжку для детей четырёх-пяти лет, а главного героя хотела назвать Корешок, потому что так он назывался по-норвежски. Но в издательстве ей запретили, мотивируя это тем, что дети знают, что кореш — это тюремный сленг. На вопрос о том, откуда это известно детям, Дробот получила ответ: «Из сериалов про ментов». Потому что смотреть сериал про ментов детям можно, а печатать слово «корешок» в детской книжке нельзя.
Другим возможным последствием от взращивании чада в информационно стерильных условиях может стать то, то выросший человек окажется неспособен на сострадание, не способен к эмпатии, не способен признать и в других, и в себе негативные качества и переживания. В целом, хорошо воспитанный человек может оказаться эмоционально неразвитым и в чём-то даже ущербным, потому что к какой-то части его души старались обращаться как можно реже.
Ребёнок не будет думать, что мир — это мрачное место только оттого, что он прочитал грустную, сложную или трагическую книгу. Такое восприятие реальности возможно только в том случае, если он сам находится в темной и мрачной среде, где происходит психическое или физическое насилие, а отношения с родителями являются созависимыми и разрушающими.
Ситуации того, что градус обсуждения детского чтения приобрёл такой накал, а внутрисемейной вопрос разросся до законодательных масштабов страны, может иметь различные интерпретации: о того, что это показатель невротизации общества, или, как закономерное явление, связанное с нарциссическим характером современного человека, ребёнок для которого является нарциссическим расширением и за которого всё должно быть решено тоталитарно, где отправной точкой для принятия решения будет являться собственное представления о том, что травматично, а что нет.
А ещё в этом можно усмотреть желание «автоматизировать» ситуацию детского чтения и воспитания, где отлаженный механизм будет исправно функционировать, выдавая по итогу годного юного человека, удобного для включения во взрослую общественную жизнь.
Вообще, в мировой культуре есть история про мальчика, которого родители ограждали от знания о человеческих страданиях. Было это в Индии в 5-6 веке до н.э. Потом мальчик вырос и, уже будучи взрослым, однажды увидел нищего старика, больного человека, разлагающийся труп и отшельника — всё то, что сейчас классифицировалось бы в отношении детей как «причиняющее вред их здоровью и развитию». Всё увиденной так потрясло его, что он срочно просветился и стал Буддой. Но был он такой за всю известную историю человечества один. И был ли?
Анна Фатеева,
"Книжный шкаф детям"
......................
Не забудьте ПОДПИСАТЬСЯ!
