Удивительно устроен человеческий разум. Порой он способен перенести невероятные испытания и трудности, а иногда ломается из-за какой-нибудь, казалось бы, пустяковой причины. Почему так происходит? Насколько каждый из нас готов к адаптации, если условия жизни внезапно и резко меняются не по твоей воле? Думаю, не ошибусь, если скажу, что многих людей захватывают фильмы о выживании, и как герои преодолевают испытания — будь то персонаж Тома Хэнкса на необитаемом острове («Изгой»), или Леонардо Ди Каприо в лесах Миссури («Выживший»). Впрочем, это современные голливудские примеры, а в далёкие ныне времена позднего СССР вдохновляться можно было великим рассказом Джека Лондона «Любовь к жизни» (который представлялся в моём воображении куда ярче, чем упомянутые фильмы), или книгами писателя и геолога Григория Федосеева.
Конечно, армия — это отнюдь не тайга, и не необитаемый остров, скорее всего, ближайшей аналогией будут тюрьма или лагерь. А остальные условия сохраняются: ты вырван из привычного социума, тебя вынудили принять новые условия существования (согласия никто не спрашивал), и ты вначале не живёшь, а выживаешь, а с течением времени становишься сторонним наблюдателем за собственными реакциями, а также за происшествиями с твоими товарищами по тяготам. «Тяготы» — какое точное, ёмкое русское слово! В нём есть всё — и тяжести, и неприятности, и какая-то мрачная и жуткая неопределённость, как-бы намекающая: «это ещё что.. то ли ещё будет!». Адаптация происходит мучительно, не знаю ни одного человека, который сказал бы,что служба (отсидка) «шла, как по маслу». Но, тем, кто выжил, не сломался, не свихнулся, не комиссовался (застрелился, повесился и т.д.), в общем, чья психика выдержала и приспособилась, им предстояла обратная адаптация. Вот об этом и постараюсь поведать в этом рассказе. Кстати, в предыдущем рассказе я обещал больше не писать армейских воспоминаний, но чувствую, что поторопился. Во-первых, есть целый период, который как мостик между «тем» и «этим», по нему нужно пройти, нельзя просто перепрыгнуть, а во-вторых, я ещё не рассказал об удивительном Стасе Кирьянове, и этот рассказ, безусловно, должен быть написан. В общем, читатель, вот тебе картинка из воспоминаний и размышлений, и делай с ней что хочешь — твоё право.
Итак, за 2 года пребывания в армии (тюрьме) сознание довольно сильно меняется. Ты не читаешь книги, фильмы видишь в основном — ура-патриотические или старые советские (нет новой информации), и это тем сильнее, если служба проходит в отдалённом гарнизоне, вдалеке от цивилизации. Мир, в котором есть театр, поэзия, книги, компания умных и знающих людей исчезает, как будто он никогда не существовал, и так странно было, когда он иногда возвращался. Вот почему рота отморозков, состоящая из стайки жалких тонких лори, большой стаи наглых макак, банды жестоких и борзых павианов, нескольких горилл (которых даже офицеры побаивались), и пары мудрых молчаливых шимпанзе… вот почему эта рота шла молча, без единого слова, после просмотра только что вышедшего рязановского «Жестокого романса». О, великая сила искусства, о иной мир, волшебной пеленой ненадолго проникший в царство дубины и каменного топора.. Но вот ты снова выдернут из уже ставшего привычным мира бесконечных построений и возвращён в мир прежний, который уже совсем не прежний, а очень даже иной.. Уходил служить из позднебрежневского Союза (я не считаю стремительно промелькнувших Андропова и Черненко), а вернулся в разгар перестройки! Всё сильно вокруг изменилось, и привычные с раннего детства лозунги, осточертевшие до такой невероятной оскомины, что сил выразить не было: «Решения 26 съезда КПСС претворим в жизнь!» и «Пятилетку — досрочно!» поменялись на новые: «Перестройка! Демократизация! Гласность!». В общем, возвращение состоялось совсем в другую страну.
Чем я думал, когда не переодеваясь в гражданку, отправился восстанавливаться на истфак в Педагогическом институте, сейчас сказать трудно. Скорее всего, это было желание показать себе и другим, что я выжил, справился, смог, и вот он я, полюбуйтесь — в «дембельской» начёсанной шинели и наглаженной шапке! Аха-ха (как сейчас говорят и пишут, желая изобразить лёгкий сарказм), но большому миру не было решительно никакого дела до ещё одного «дембельнувшегося» юноши, к тому же изрядно отупевшему и разучившемуся учиться. Меня ждало большое разочарование — мои бывшие одногруппники, с которыми расстался в октябре 1984 года, теперь были третьекурсниками, и когда я вошёл в аудиторию, где они готовились к лекции, и громко сказал: «Ребята! Привет!!!», то они равнодушно скользнули по мне взглядом, и отвернулись — просто не узнали или не захотели узнать. Прозвенел громкий звонок, в аудиторию вошёл преподаватель, а я выскочил в коридор, покрасневший от смущения и растерянный.. Я так долго представлял себе эту сцену, возвращение, и тут такой позорный финал.. Из дверей деканата вышел знакомый мне ранее зам. декана Олег Николаевич Катионов, и улыбнувшись, спросил: «Вы что, только что демобилизовались, молодой человек? Что это за маскарад, почему в форме? Немедленно домой, переодевайтесь в гражданку, и завтра же не учёбу! У вас сессия через месяц, о чём вы думаете? А сейчас идите за мной» — и повёл меня в секретариат деканата, поднимать мои документы из академического отпуска. 1986 год стремительно летел к своему завершению, он был полон новизны, свежего морозного воздуха и больших надежд огромной просыпающейся страны.
Я с разбега нырнул в мир совершенно забытых правил, отношений и взглядов, и чуть не утонул.. Через пару недель теперь уже армия казалась далёкой и забытой страницей жизни, её вытеснили новые друзья в одной из групп 1 курса историко-педагогического факультета, новая музыка на дискотеках, незнакомые, но такие симпатичные девушки.. Пришлось вспоминать — как это делать, учиться, тем более, что сессия и вправду начиналась сразу после Нового года. На лекциях я писал и писал отвыкшей рукой, а на семинарах молчал и слушал, наблюдая за ответами своих одногруппников, и вежливо просил преподавателей дать мне время привыкнуть. Вот тут со мной и произошёл незабываемый случай.. Как учили классики марксизма, «базис определяет надстройку», и безусловно были правы. Хочешь не хочешь, но в армии твоя психика бессознательно подстраивается под общую обстановку, и в речи появляется лёгкий кавказский акцент, а в лексиконе большое количество слов из ненормативной лексики. И вот однажды блистательная, язвительная и умнейшая Валентина Вениаминовна Рабцевич, преподававшая историю Древней Руси вызвала меня к доске на семинаре, и попросила сказать что-нибудь о Киевском княжестве периода правления Ярослава Мудрого. Я начал отвечать, сперва неуверенно и сбивчиво, а потом всё подробнее и красочнее — материал я знал хорошо. Постепенно увлекшись, я расслабился и перестал контролировать каждое слово, и спохватился только тогда, когда увидел широко открытые глаза и рты одногруппников. Спохватившись, и вспомнив что я успел наговорить за пару последних фраз, замолчал и посмотрел на преподавателя.. Валентина Вениаминовна, доцент кафедры истории СССР, тонко улыбаясь дважды ударила в ладоши и сказала: «Браво!!». Я покраснел от стыда и выбежал из аудитории. Весёлый и ехидный приятель Володя Дубинин, по прозвищу «пионер-герой», принёс на перемене сумку, и сказал мне пару утешительных слов, что «это было весело, и ничего, скоро пройдёт» (и был прав!), а за выступление на этом семинаре я получил первую по возвращении «пятёрку». Дальше было легче, и впереди было немало ярких и запоминающихся событий.
Продолжение следует.