Уральские марийцы между язычеством и православием
Проект «Урал мари. Смерти нет» уже несколько лет изучает отношение уральских марийцев к смерти. Разговаривая с жителями марийских деревень, журналистка Наталья Конрадова, фотографы Федор Телков и Александр Сорин узнают об их необычной духовной жизни, в которой находится место собственной народной традиции, православию и эзотерике. «Мы и русским богам молимся. Христу, Богородице и Николаю Пророку», — эту фразу мы услышали от одной марийки из уральской деревни Нижний Бардым. Отношение к смерти, которое мы изучали, конечно, тесно связано с религиозными представлениями. В процессе экспедиций по Свердловской области и восточной части Пермского края в 2017–2018 годах мы поняли, что хорошо сохранившийся традиционный марийский анимизм прекрасно сочетается в деревенской повседневности и с нью-эйджем, и с православием. Причем если нью-эйдж пришел в 1980-е и 1990-е из газет и телевизора, то с православием у марийцев многовековые отношения, сложные и довольно запутанные. Прежде всего, потому что православие — это религия русских.Марийцы, которых русские до 1918 года называли черемисами, начали миграцию на Урал в XVI веке, после победы войска Ивана Грозного над Казанским ханством и начала русской колонизации Поволжья. На территории Казанского ханства жили тюрки и финно-угры, и многие из них после захвата Поволжья и неудачных восстаний стали уходить на восток — в попытках избежать крещения. Тем марийцам, которые поселились на Урале, это удалось. Следующая мощная волна христианизации дошла до них в XIX веке, когда по всей Российской империи стали строить монастыри и миссионеры массово крестили иноверцев. Крещение и изучение русского языка давали марийцам возможность покидать деревни — уходить в города, получать работу и продвигаться по службе. Это еще более актуально сегодня: в деревнях почти не занимаются сельским хозяйством, другой работы нет, а чтобы уехать учиться в город, ты должен хорошо знать русский.
«Мари, руш?» — спрашивают марийцы, когда к ним в дом приходят незнакомые люди. Мариец или русский? Если ты не мариец, то очевидно, русский. Их социальный опыт не предполагает других вариантов, а выбор между этими двумя означает и выбор стратегии коммуникации. К русским, особенно если они приехали издалека, марийцы относятся как к представителям начальства. Несколько волн колонизации, включая советскую, привели к тому, что собственно уральско-марийская традиция локализована в деревнях, а весь внешний мир принадлежит русским и управляется ими. К обычному гостеприимству в этом случае добавляется дополнительный регистр, потому что «гости из Москвы» — это люди, близкие к месту принятия решений, к телевидению и источникам власти. Соответственно все рассказы о марийской традиции переводятся для них не просто на русский язык, но и на русские (читай: православные) реалии. «На Семик мы угощаем умерших на кладбище. У вас это называется “родительский день”». Если ты русский, то очевидно, православный.
Для современных деревенских марийцев «русская» религия не означает, что она полностью чужая. Некоторые из них происходят из семей, которые крестились еще в начале XX века и вернулись к православию в 1990-е годы. Другие после распада СССР и восстановления в правах традиционной марийской религии стараются «не изменять своим предкам». Они могут «молиться русским богам», вешать в своих домах православные иконы и даже ходить в церковь. Но большинство не приемлют крещения — ни таинства, ни крестного знамения. «Спереди крест, сбоку крест, сзади крест. Во имя отца, и Сына, и Святого Духа, аминь… Мы не крещеные, поэтому не крестимся, а головой вот так киваем», — так описывала молитву Татьяна Дмитриева из деревни Марийские Карши. Православная молитва, из которой изъято крестное знамение, сочетается с молитвами духам и силам природы на марийском. Язык принадлежит религии, для марийцев молитва на марийском — это и есть молитва марийским богам. Как только ее переводят на русский, получается русская, то есть православная, молитва. Поэтому для марийцев особенно актуальна народная этимология слова «язычество»: «Язычные мы, языком молимся», — такие объяснения мы слышали неоднократно во время наших экспедиций.
Марийки из деревни Сызганка Пермского края у ручья — традиционного места марийской молитвы. Одна молится по-марийски, другая переводит на русский для команды проекта «Урал мари. Смерти нет».
Православные молитвы и «боги» никак не противоречат марийской религии. Политеизм легко включает в свой пантеон все новых и новых персонажей и новые практики. Как и в русских деревнях, марийцы особенно почитают Николая Пророка — так, что молятся ему и по-марийски, приносят жертвы и называют его Микола Юмо (Бог Николай). Гораздо тяжелее приходится православным священникам, которые работают в марийских деревнях. Как и в начале XX века, чтобы привлечь прихожан-марийцев, им приходится быть лояльными к языческим ритуалам.
Часто христианство для марийцев оказывается высшей инстанцией, к которой прибегают, когда другие силы уже не помогают. «Мы-то крещеные, сейчас покрестились, но какая-то наша марийская вера есть, — сказала нам Антонина Алиева из деревни Сарсы. — Покрестились мы где-то в 2003 году. Что-то дедушка у нас заболел, и из-за этого решили покреститься». Муж Антонины Сергей Алиев тоже крестился, после того как заболел и увидел сон: «У меня рак был, вырезали. И я во сне видел: два старца в белом пришли. Один блокнот там ищет, то ли фамилии там были, то ли чего; второй голову так держит, ручку положил, ага, и смотрит на меня. “Сынок, — говорит, — тебе надо свечку поставить”. И всё, исчезли. Мы после этого не только свечку, и в город в церковь съездили. Покрестились там. Я туда пришел, смотрю: два старца, значит, Николай Угодник, второй — Пантелеймон. Кто-нибудь бы рассказал, я не поверил бы».
Русская православная церковь всегда воспринимала марийцев и других «иноверцев» как сложный для миссионеров случай. В конце XIX века недалеко от деревни Сарсы (сегодня — Свердловская область) старцем Зосимой был основан Боголюбский женский монастырь со школой для девочек-сирот. В 1904 году Зосима был обвинен синодальным судом в сексуальном насилии по отношению к воспитанницам монастыря и отозван из Сарсов. Хотя вина Зосимы и при его жизни, и сегодня подвергается сомнению, он не может считаться святым. Процедуры реабилитации в православной церкви нет, и это представляет серьезную проблему для нынешних миссионеров в Сарсах.
После революции миссионерство, естественно, прекратилось, и когда в начале 1990-х на всей территории бывшего СССР разразился кризис идентичности, многие марийцы крестились и обратились к РПЦ. В это же время в республике Марий Эл — на исторической родине уральских марийцев — шла работа по реконструкции традиционной религии: были организованы марийские моления в рощах, восстановлен институт марийских жрецов — картов, стали публиковаться тексты марийских молитв и списки богов. Однако этот процесс сильно опаздывал по сравнению со стремительным распространением православия. «А почему я в христианство пошла? Потому что были тяжелые времена, сами знаете, 1990-е, — так объясняла нам свой выбор Наталья Шуматова из деревни Артимейкова. — Марийцев никто ничему не учил. Мы знаем (марийскую) Пасху, ну ладно, сходим, а больше-то ничего не знаем. Никаких молений-то нету. Кто бы меня молодую научил». По ее словам, она «вынуждена была идти в христианство», потому что другие возможности появились гораздо позже.
Благодаря усилиям и финансовой поддержке местного предпринимателя Владимира Айметова в Сарсах с начала 2000-х годов стали восстанавливать монастырь, куда они вместе с отцом Андреем привезли из Литвы мощи Зосимы.
Примерно тогда же, и тоже благодаря Айметову, деревня Сарсы стала заметным центром марийской культуры — недалеко от нее были восстановлены ежегодные моления, и сегодня это единственное место на Урале, где они проходят. Сам Айметов не крестился и пока не собирается. «Понятно, что во время войны надо, на смерть пойдем — может, тогда. А так… Чего мне веру менять?» — сказал он нам в интервью. Для него, успешного фермера, сына колхозного парторга, марийская вера — это родовая традиция, которую он в молодости игнорировал. А поддержка православия — это просто хорошее дело. Он его совершает, имея в виду, что «Бог один, только тропы разные». Пытаясь понять, как уживаются православие и марийская религия в понимании Айметова, мы получили наиболее универсальный из возможных ответов: «Какая-то энергия непонятная на том свете есть. Мы ее богом называем, а она энергетическая какая-то сила».
Марийская вера прочно связана с местными духами и практикуется только на территории марийских деревень. Марийцы, переехавшие в город, перестают молиться и справлять марийские праздники: в городе деревенские молитвы и заклинания не работают. Многие становятся православными, поскольку православие как «русская религия» имеет государственное значение. Она относится к сфере интересов марийцев по факту их принадлежности к России. Наконец, эзотерика — наиболее универсальная система представлений. Поэтому язык эзотерики идеально подходит для описания общего религиозного чувства, которое возникает у деревенского марийца во время религиозных ритуалов, будь это православная служба или моления в священной марийской роще.
«У меня адвокат есть, православная тоже, поехали, говорю, туда, в баню сходишь, помоешься, — рассказывает Айметов. — Она, вроде, человек сильно-то не верующий. Она туда подъезжает, говорит: “Слушай, над баней вижу дедушка, старик с белой бородой. С белой-белой бородой”. Ей видение показалось, не знаю, как она его увидела. Ей-то чего врать? Она глаза расширила. А так, в порчу она вообще не верит... Это самое хорошее лечение, когда березу обнимаешь, когда ты эту энергетику там берешь от земли, наверное, когда это все наполняется. Во-первых, мозг сам должен понимать, что не надо, это же психологическое. Во-вторых, духовная энергетика должна быть. Когда у тебя душа энергией насыщенна, она это все туда не пускает. А если душой слабый, может и пробить. Это моя простая формула».
Отец Александр, сменивший отца Андрея в деревне Сарсы, так описывал свой первый опыт и эволюцию миссионерской задачи: «Когда я первый раз на отпевании побывал, был в замешательстве. К руке привязывают проволоку и в землю засовывают — это “заземление”. Меня это, конечно, немного напрягало. Сначала говорил: “Так, заземление отвязываем. Я уйду, тогда делайте чего хотите”. А сейчас я, в общем, уже и не против. Заземление так заземление. Потом спрашивают: “Батюшка, а вот когда поешь, можно гроб не заколачивать, и мы еще по-своему потом отпоем?” Да, главное, чтобы с молитвочкой. Главное, чтобы вы на поминках не упивались, не ссорились и не дрались. Вот это главное. А там, конечно, по-своему все сделайте. И вот, мне уже благодарность: “Батюшка, хорошо, что ты наши традиции соблюдаешь. Ты — по-своему, мы — по-своему”. Главное, чтобы человека отпеть, и чтобы за него помолились, в церковь пришли. Чтобы пришел, чтобы постоял, чтобы почувствовал, что здесь сила, и сила необоримая».
Тоня Николкина (из деревни Нижний Бардым) рассказывает о марийских и православных молитвах и показывает запись марийской молитвы.
Неожиданный синтетический эффект приносят попытки крещеных марийцев осознать разницу между христианством и традиционной марийской религией. Так, приняв крещение, Иван Роюков из деревни Сарсы решил поучаствовать в марийском молении на горе — для него это был не религиозное мероприятие, а общедеревенское, то есть общественное. Однако в процессе он понял, что испытывает «такое же чувство, когда находится в церкви». Нам Иван Роюков описывал свои ощущения так: «Все молятся. Дерево — природный такой образ, а я молился про себя тому еще православному Христу. А так как они не крестятся, я уже не крестился, конечно, но молился-то я вот так — свои просьбы, моления в отношении направлял к Христу. Как бы сказать, я не отвергся от православия, я все равно молился своему вот этому богу. Святое место — оно для любого должно быть святым, я так считаю».
Дерево — «природный образ», то есть в интерпретации Ивана Роюкова, более общий и универсальный, чем Христос. Как и святое место, которое функционирует для всех, независимо от вероисповедания. Эти утверждения приобретают новый смысл, если обратиться к истории христианства. С одной стороны, в современных православных обрядах хорошо заметны дохристианские реликты — это и крашеные пасхальные яйца, и разные предметы или украшения, которые приносят в церковь для лучшего исполнения просьб к Богородице и святым, и сами святые, которые покровительствуют разным сферам жизни и профессиям, и многое другое. Иногда благодаря местным инициативам христианство и дохристианские культы сближаются до полного неразличения — например, в деревне Сарсы на Троицу 2018 года всё внутреннее пространство часовни было украшено не ветвями берез, а целыми деревьями и фактически превращено в молельную рощу. С другой стороны, и само христианство возникло в свое время на основе более древних культов, унаследовав от них многие черты. Как неоднократно описано не только в научной, но и в религиозной литературе, центральный христианский символ, распятие, развивает более универсальный и древний мотив: древа жизни.
Удивительным образом эта древняя символическая эволюция обнаруживает себя в описаниях личного религиозного опыта у современных крещеных марийцев. Попадая в зону действия одновременно и традиционного анимизма, и православия, чувствуя себя не в состоянии сделать выбор, как того требует монотеизм, они заново синтезируют понятия, которые разошлись по разным конфессиям тысячелетия назад. «Бог один, ангел только другой», — так объяснила связь между марийской религией и православием Нина Кимаева из деревни Сарсы.
Проект «Урал мари. Смерти нет» существует при поддержке Фонда «Хамовники»
Наталья Конрадова