- Не отчаивайся, Эрнесто! - Валентино горько вздохнул, одарив меня сочувствующим взглядом.
Я всё ещё был там. Ощущал её пальцами. Память кожи сильнее любой другой. Патриция ускользала от меня, как вода, которую не удержишь в ладонях. Любовь моя! Боль моя! Моя недостижимая вершина!..
Дома встретили с неописуемой радостью: когда дети облепили меня с двух сторон, я забыл о горестях. Вероника за время моего отсутствия очень подросла. Её тёмные, густые волосы спускались уже до самой талии и блестели в лучах уходящего солнца каштановым отливом. Антонио тоже изменился: вытянулся, стал крепче и шире в плечах. Весь вечер до самой ночи мы не могли наговориться, даже во время ужина дети не переставали прижиматься ко мне, словно не веря свершившемуся чуду. Я сам уложил их спать, рассказав Веронике очередную историю про маму, а Антонио - о войне, в которой добрые и честные рыцари побеждают. Целуя и благословляя их, я представлял Изабель. Моя бедная, маленькая крошка, запертая в монастырских стенах, тоже думала обо мне, я чувствовал это сердцем. Нежность и теплота наполняли меня при одной мысли о ней.
Эделина появилась передо мной тут же, как только я остался в одиночестве и позвал её.
- Приветствую тебя, свет очей моих!
- Здравствуй, повелительница заоблачного мира!
- Надо же, как ты меня назвал! - она улыбнулась, и наши уста слились.
Когда я опомнился, мы были уже на цветочной поляне. Сегодня она, сплошь покрытая красными маками, создавала утончённый перелив звуков, словно каждый отдельный цветок издавал свою ноту, и вместе они образовывали гармоничную симфонию живой музыки.
- Они такие красивые, как жаль по ним ступать!..
- А ты и не ступай, лети! Или забыл, что в мире духов возможно всё?!
И я, став легче воздуха, приподнялся на высоту птичьего полёта.
Земля подо мною сузилась до небольшого островка, а вокруг было тёмное пространство, лишённое света и материи. Бездна у которой нет конца и края. Стало не по себе, и я пожелал ощутить твердь под ногами.
- Рождённый ходить - летать не сможет.
- Дело привычки, любовь моя! Тебя испугала не высота, а пустота, разверзшаяся, словно пасть гигантского хищника, способного поглотить всё вокруг. Порой и мне становится не по себе. Ведь стоит только представить, и мой крошечный мир исчезнет.
- Не воображай того, что несёт тебе погибель! Ты нужна мне, и мир, созданный тобою, прекрасен!
Мы обнялись, любуясь радужными лучами.
- Помоги мне ещё разок взглянуть на...
Она не дала договорить:
- Хватит, Эрнесто! Ты ничего не добьёшься своими страданиями! Отправляйся-ка ты лучше спать, мой дорогой! И просто насладись тем, что находишься дома и у тебя теперь начинается новая, мирная жизнь, без выстрелов, боёв и кровопролитий. Займись наконец своими детьми, делами, заботами. Теми, кто рядом с тобою. Забудь о том, чего не вернуть! А я буду оберегать твои сны, чтобы в них не пробралась тьма...
Разве же с Эделиной поспоришь?! Я тут же провалился в глубокий сон, и больше не думал ни о чём. Только помню, как мелькали яркими картинами фрагменты не то прошлого, не то будущего... И в этой вынужденной несосредоточенности было своё целительное отдохновение.
Утро разбудило пением птиц и лучами восходящего солнца. Господи, как же приятно проснуться в собственном доме! Вместо сырого шатра, продуваемого всеми ветрами и холодной земли под настилом, я лежу на мягкой перине, блаженствую, вдыхая аромат чистоты белоснежных простыней. Мучительно захотелось любви. Порою так невыносимо хочется обычного земного счастья: ощущать живую из крови и плоти женщину рядом, вдыхать её запах, ощущать тепло и нежность ласковых рук...
Вбежавшая в комнату Вероника развеяла мои печали. На ней было красивое платье из синего бархата, волосы уложены на манер взрослых дам, а в руках папка с картинами, написанными за время моего отсутствия. Она забралась ко мне прямо на постель.
- Синьорина, кто позволил Вам тревожить отца в столь ранний час?! - строгий голос пожилой гувернантки донёсся из коридора.
- Не беспокойтесь, Вероника не мешает мне!
- Простите великодушно, господин, не досмотрела!
- Ступайте, всё хорошо!
- Спасибо, папочка! Я тебя обожаю! Эта противная женщина совсем меня замучила!
- Вероника, нельзя так говорить о своей воспитательнице! Она должна быть строгой, иначе за что я ей плачу? Дона Вискони преподаёт вам правильные манеры, и я прошу тебя относиться к ней с уважением!
- Хорошо, папочка, прости! Ты ведь не сердишься?!
- Как я могу сердиться на тебя, солнышко?! - я поцеловал её в обе румяные щечки, а она крепко обвила меня за шею.
- Какой же ты у меня красивый! Представляю, как мама любила тебя!
Невольный вздох вырвался у меня из груди.
- Посмотри, пожалуйста, эти рисунки! Я отобрала самые лучшие!
Я развязал атласную тесьму и открыл папку. У Вероники проявлялся явный дар к живописи. Меня по-настоящему удивили во всём своём многообразии и многоцветии её картины. Особенно понравился луг, усеянный красными маками, похожий на тот, что я видел у Эделины. А ещё ущелье и водопад, который брызгами создавал в небе радугу... Откуда к моей девочке приходили эти образы? Словно она заглядывала в мою жизнь и передавала мне тайные сообщения. На одном холсте я увидел замок, чем-то напоминающий монастырь святой Вероники.
- Откуда ты берёшь сюжеты, доченька? Ты бывала в тех местах?
- Сначала приходит ко мне образ и стоит перед глазами, пока я не нарисую его. Тебе, правда, нравится?!
- Очень!..
На следующем листе была нарисована Элеонора, нарисована так, что я сразу её узнал.
- Это наша покровительница, герцогиня Толедская, - пояснила юная художница.
- Я вижу, девочка моя, у тебя есть талант портретиста!
- Правда?! - она так обрадовалась, что даже подскочила.
- Ты просто очень добр ко мне, папа!
- Может быть, но и не слепой. Я везде возил с собой твои рисунки.
- Покажи мне их, я уже и забыла, что подарила тебе!
Я потянулся к стулу, на котором была приготовлена чистая одежда и лежала моя дорожная сумка, которую я не позволял трогать прислуге. Я достал листы, что так недавно показывал Изабель. Вероника с удовольствием стала их рассматривать:
- Истрепались!
- Да, детка, столько времени они были со мной вдалеке от дома...
- И вернулись вместе с тобой! Это такое счастье!
- Твои рисунки помогали мне выжить и не сойти с ума, доченька. Когда было тяжело на душе, я открывал их и рассматривал, на сердце становилось теплее! - прижал её головку к себе.
- Но здесь не хватает одного. Ты его потерял? Он был самым любимым, там, где мама с крыльями, как фея...
Я замолчал, не зная что сказать, дочь ждала ответа. Солгать ей не смог:
- Я его подарил одной замечательной девочке.
- Кому понадобились детские рисунки? - она удивлённо приподняла брови.
- Дело в том, дорогая, что у тебя есть сестра.
- Ты шутишь? - она вдруг показалась мне совсем взрослой.
- Нет, я серьёзен, как никогда.
- Но как же? Мама умерла сразу после родов... - улыбка сошла с её губ. - У тебя была другая женщина?
- Она была ещё до твоей мамы.
- Так сколько же этой девочке лет? Она уже наверное взрослая?
- Почти столько же, сколько тебе.
- Как это возможно?!
Она вскочила, и папка с рисунками упала на пол, рассыпавшись по комнате.
- Детка, я всё тебе объясню, ты уже большая и должна понять...
Но Вероника не стала слушать, заплакала и убежала.
Поднявшись с постели, я собрал разлетевшиеся листы. На одном из них был нарисован портрет самой Вероники, но почему-то со светлыми волосами. На меня печальными глазами смотрела Изабель. Сердце стянула тоска.
"Ты будешь смотреть на одну, а видеть другую. Такое утешение послали тебе Небеса..." - вспомнились слова Эделины.
"Утешение ли?" - подумал я, складывая рисунки. После умывания оделся и отправился искать своё чадо. Нужно подобрать верные слова. Но как назло, я не находил их, понимая, насколько трудно принять ребёнку взрослые тайны. Говорить ей о том, что нас с Адрианой поженили по принуждению, я не мог. Это бы окончательно разбило нежное сердце девочки. Оставалось только одно - признать себя изменником и надеяться на милосердие дочки, впервые так сильно разочаровавшейся во мне.
Спасибо за внимание и поддержку! Удачи всем!