Предысторию рассказа можете прочитать здесь...
Но против Изы мы были едины. Она отлетит от нашего единства, как от стены. Мы не уславливались об этом. Существуют другие, непрямые пути взаимопонимания, например, ироническое восхищение, с каким моя жена рассказывала о «внезапной атаке этой странной женщины», и улыбка сообщника, с какою я слушал ее рассказ.
Когда мы в субботу, бросив купальные принадлежности в оранжевой плетеной сумке на заднее сиденье машины, тронулись в путь, сияло послеполуденное солнце: автострада, которая вела на север, была почти пуста, потому что жители Рура, направлявшиеся за город, теперь заполонили дороги на Эйфель, Рейнталь, Арталь и Вестер-вальд, а возвращаться будут лишь через несколько часов.
Я объяснил жене, сколь велико и важно преимущество езды в обратном направлении. Вся автострада, это многомиллионное сооружение, принадлежала нам, и вот мы индивидуально наслаждаемся коллективным богатством — так же, кстати сказать, обстоит дело, когда мы индивидуально пользуемся языком, и так далее и тому подобное: такое течение мыслей у меня — признак хорошего настроения или, возможно, уже признак небольшой мании.
А может быть, желание поговорить возбуждали во мне это лето, сияющая погода, бархатно-синее, без единого облачка, небо. Будь я один, я бы только выкрикнул что-нибудь.
Мы свернули с автострады и поехали по аллее акаций, мерцавшей светом и тенью, и затем, следуя нарисованному Изой плану, вверх по холму, где все: и бунгало, и старые деревья, и декоративный кустарник — говорило о благосостоянии; он казался вымершим, все машины стояли, разумеется, в гаражах, а сады были скрыты высокими изгородями с густой листвой. Не видно было ни единого человека. у кого можно было бы спросить дорогу, но Изин рисунок показывал, что нам нужно на самый верх и там, около букового леса, чуть в стороне от дороги, и находится дом Зибольдов.
Он выглядел хотя и богатым, но не очень бросался в глаза, так как был выстроен на склоне и густая растительность мешала рассмотреть его с дороги. Богатство дома становилось явным лишь тому, кто проходил через вестибюль и холл и неожиданно оказывался на площадке. с которой открывалось большое, расположенное ниже двухэтажное помещение, отделенное от сада огромными сплошными окнами.
Там мы, сопровождаемые встретившей нас прислугой, на минуту остановились из-за спешившей нам навстречу Изы, которая приветствовала нас с верхней ступеньки лестницы. У меня возникло впечатление неудавшейся инсценировки. Она хотела встретить нас в вестибюле, чтобы самой подвести к этому месту своего дома, которое своей неожиданностью вызывало восхищение, но мы вошли слишком быстро.
— Красиво у вас тут,— сказал я, наслаждаясь, что говорю с ней на «вы» и произношу такие банальности.
На ней было шелковое платье кукурузно-желтого цвета, хорошо гармонировавшее с ее черными волосами, но что-то в ее лице или движениях портило впечатление.
Пожалуй, это было глуповато или даже неподобающе снисходительно — объявить, что тут у нее красиво. Но я действительно никогда не бывал в подобном доме. Через огромные окна открывался вид на долину и длинный лесистый холм на другой стороне. Холм виднелся сквозь дымку, она поднималась над речной долиной и лесными склонами и сгущалась над горами в легкие белые облака, которые медленно и незаметно таяли на солнце. Небо над холмом было безбрежно синее.
Я охватил всю картину взглядом, словно сделал моментальный снимок. Лишь едва ощутимое движение воздуха, в котором господствовало почти полное равновесие, даль с ее блекнущими красками -лишь это говорило о лете И так как я видел все сквозь стекло огромных окон, пейзаж казался еще более отрешенным он выглядел расплывчатым парящим видением с призрачной примесью лжи, словно предо мной было лишь обманчивое отражение действи тельности.
Вся сторона склона вплоть до долины внизу принадлежала Зи-больду. Верхушки нескольких деревьев, по-видимому, обозначали границу. Собственно, это была обширная, поначалу лишь мягко спускающаяся к склону лужайка, коротко остриженная и сочно зеленая от частой поливки; на ней была небрежно расставлена белая садовая мебель.
Дальше, в стороне, где участок граничил с буковым лесом, виднелся стол для настольного тенниса, и оттуда, сопровождаемый сеттером, показался мужчина в белых брюках и белой рубашке; он так неспешно двигался по участку, что это мог быть только Зибольд.
— Мой муж перед домом,— сказала Иза.
Мы втроем спустились по лестнице, чтобы пройти через комнаты в сад, и я увидел через окно, как Зибольд неуклюже нагнулся, поднял упавшую подушку и положил ее на кресло. И мне показалось, что вдруг я понял: там сидела Иза, и Зибольд, кладя подушку на место, тем самым порицает ее.
Мы поздоровались на террасе в углу между главным зданием и флигелем; здесь в цветной тени маркизы стоял накрытый для кофе стол.
Зибольд оказался чуть ниже меня ростом, его седые волосы вились на висках, две верхние пуговицы на рубашке были расстегнуты и обнажали загорелую шею с крупными порами пожилого человека — ему могло быть за пятьдесят пять.
По первому впечатлению он мне понравился. У него были медлительные манеры, которые, пожалуй, выражали сдержанность или уверенность в себе, а может быть, церемонную тяжеловесность,— сразу не определишь. Он наверняка встречался со многими людьми, но вот эта пара, которую пригласила его жена, была ему чужой, что было видно по вежливости, с какой он предложил нам сесть.
Я вспоминаю легкое смущение в начале нашей беседы и напряженные попытки Изы расхвалить меня мужу, словно она козыряла мной или словно я был ее новым аргументом в старом споре. Вероятно, она боялась и его и меня, страшилась того, как мы различны, какой образуем контраст, неожиданно противоречим друг другу, но, видно, мы оба понимали ее и выжидательно смотрели на попытки навести между нами мост.
Она суетилась, а мы оба уже словно сговорились, что это лишнее. Мы вполне могли бы некоторое время говорить о погоде — куда лучше, чем напряженные умствования и рассуждения, в которые она втянула нас, едва мы уселись. Но она пригласила нас сюда, на его территорию, хотя он, вероятно, охотнее провел бы субботу и воскресенье один со своей собакой, а теперь хотела показать ему, что мы гости, заслуживающие его внимания. Я следовал за ней как бы нехотя, чтобы он понял, что это всего лишь вежливость.
У меня сложилось впечатление, что она специально подготовилась, ибо задавала мне вопросы, как заправский интервьюер, с таким же судорожным и притворным интересом. Мне пришлось объяснить, как я пишу, составляю ли заранее план, где нахожу свои темы словом, весь репертуар обычных вопросов писателю, на что я мог отвечать и во сне, лишь иногда слегка запинаясь, словно мне вдруг изменила память или как будто я впервые задумался над таким вопросом и вынужден искать Ответа, благодаря чему мои ответы приобретали характер импровизации.