Мой первый визит к психологу состоялся после долгих попыток добиться у разных врачей хоть какого-то объяснения апатии, бессилию и черным мыслям, поселившимся в голове ближе ко второму году декрета. Была ли это послеродовая депрессия до сих пор остаётся тайной, ясно одно - чувствовала я себя очень плохо, всё время, морально и физически, во сне и наяву. Психотерапевт отказался работать со мной и назначать лекарства ("на грудном вскармливании ничего выписать не могу"), все узкие специалисты развели руками и я спасалась только шестью таблетками пустырника-форте в день, книгами по психологии и вкусной (чит. сладкой) едой.
Встреча с Еленой Анатольевной стала небольшим, но таким живительным глотком свежей воды. Она была добра, рассудительна и по возрасту годилась мне в мамы. Беседа наша началась с длинного монолога о состоянии нестояния, о том, что я выбрала не того мужчину (который раз подряд), родила не того ребенка и вообще фактом своего существования порчу всем жизнь. Женщина напротив долго молчала, пытливо вглядываясь в моё лицо, а потом, когда поток слов иссяк и я произнесла: "Эээм, вот как то так, и я не знаю что теперь делать, аж жить не хочется", выдала неожиданное: "Давай будем работать и начнем, как бы это не казалось странным, - с твоей мамы".
На вопрос: "Что ты испытываешь по отношению к ней?", я, не задумываясь, ответила: "Обиду, злость, непонимание...и мне очень больно вспоминать детство". Это и была поверхность, от которой необходимо оттолкнуться. Остаток сеанса я рассказывала о том, что первые семь лет вообще её не помню рядом с собой, вечно на работе, вечно далёкая, не удостаивающая внимания, потом рождение сестры и незаслуженная агрессия в мою сторону, ещё большая дистанция. Я расплакалась, вспоминая те ощущения покинутости, одиночества и пустоты, вспомнила, как хотела убежать из дома, как боролась хоть за один взгляд в мою сторону, как завидовала другим детям, у которых были заботливые и "близкие" мамы.
Татьяна Анатольевна очень грамотно обходилась с моей болью, это было похоже на то, как медсестра промакивает прохладной влажной марлей лоб метающегося в жару солдата. Вербальные поглаживания: "Милая, мне так жаль". Горестный вздох. Призыв продолжать и не обращать внимание на время. Она выслушала всю историю до конца, потратив на меня, вместо часа, все два с половиной, и не взяла ни копейкой больше оговоренной суммы. А ещё дала задание.
К следующему сеансу требовалось выписать в тетрадь все мамины косяки. Все ситуации и слова, которые тянутся из детства, все обидные прозвища, все факты пренебрежения, которые я только смогу вспомнить. "Но я же вам уже рассказала!". "Мы только вскрыли нарыв, теперь нужно выдавить всё содержимое", - метафорично ответила психолог и поцокала каблучками прочь от кожаного дивана, от кабинета, в свою обычную жизнь.
Всю неделю я откладывала написание этого списка, потом, наконец, вооружившись ручкой и уверенная, что не смогу вымучать больше пары строк я положила перед собой альбомный лист. "Не кормила меня грудью и оставляла кричать одну, мало носила на руках". Это была первая фраза. Просили же с самого рождения, вот и получайте. Мама всегда говорила, что не очень старалась сохранить молоко (именно поэтому я так боролась за своё грудное вскармливание и не решалась прекратить его к полутора дочкиным годам даже под угрозой собственной невменяемости и болезней), а еще она говорила, что воспитывала с рождения по Споку, давала "проораться" и не приучала к рукам (и, кажется, во мне до сих пор жила эта недобаюканность, вот уж своей дочке я старалась дать по максимуму - совместный сон, контакт кожа к коже, слинг, танцы с бубнами). Рука продолжала выводить буковку за буковкой: "Не разрешала забираться к ней в кровать ночью, если мне было страшно", "Выбросила мой подарок", "Не жалела и не прижимала к себе", "Высмеяла перед знакомыми". Я писала, ругала себя за мелочность и глупость, но понимала, что если даже такая ерунда, как не сделанная вместе поделка в детский сад, грузом лежит на сердце и на даёт вздохнуть, то что уж говорить о более глобальных вещах - они буквально перекрывают мне кислород. Вся эта затея со списком показывала, как же много непроговоренных чувств скопилось по отношению к маме.
Место на альбомном листе давно закончилось, я взяла из шкафа тетрадь в клетку, 24 листа крупным размашистым почерком, на 24 листах боль маленькой девочки, девочки постарше, подростка и, наконец, такой взрослой и самостоятельной женщины, успевшей обзавестись собственным чадом. И нет, я не расплакалась, просто методично писала, писала и писала пока не устала рука.
На следующий день Татьяна Анатольевна попросила меня показать получившийся список. "Внушительно и замечательно, ты здорово поработала, а теперь самое важное", - и она уселась напротив, на расстоянии вытянутой руки. "Теперь тебе нужно будет вслух произнести то, что написано на всех этих страничках, не в пустоту произнести, но обращаясь напрямую к маме. А я возьму на себя смелость этой мамой побыть. Сможешь представить, что перед тобой она?". Я неуверенно кивнула, с фантазией никогда не было особых проблем.
"Мам...", - начала я полушепотом и тут же разревелась, словно белуга. Тем не менее сквозь слёзы я говорила и говорила обо всех этих происшествиях, глупых и незначительных, серьёзных и катастрофичных. В какой то момент я не смогла продолжать, повторяла, будто заезженная пластинка: "Как же тя могла так, ну как же ты могла так со мной, я же была совсем ребенок!". Такого водопада чувств не ожидала даже Татьяна Анатольевна, она подала мне стакан воды и велела продолжать до самого конца. Когда список закончился, я почувствовала внутри зияющую пустоту, беспросветную и тоскливую. Но психолог уверила, что я должна с этой пустотой пожить, понять что пришла она на место кучи мусора, нагромождения обид, страхов, злости и невысказанной горечи. А уж чем заполнить пустоту - только наш выбор. "Приходи на следующей неделе, будем заполнять", - сказала женщина с теплом и сочувствием в голосе. А ещё она дала мне новое задание - написать список добрых и радостных воспоминаний о маме, не только воспоминаний, но и тех вещей, которые она делает для меня прямо сейчас.
И снова показалось, что с выполнением будут большие проблемы, ведь в последние пару дней слишком сильно я сосредоточилась на негативе (Да о чем я?! Я сосредотачивалась на нем все 27 лет жизни!). Тем не менее, напрягая все душевные силы и память, удалось написать пару страниц. Например, про то, что у мамы была для меня своя собственная колыбельная, про то, как мы с ней ужинали перед телевизором с подносом вкуснейшей еды, про то, как ездили вдвоём на море в мои 8 лет, про то, как она спокойно относилась к моему взрослению, про то, как говорила родственникам: "Без Ани я бы не справилась с младшими ни за что на свете", про то, как сейчас она называет меня "Моя девочка" и от этого обращения всё внутри теплеет и тает...
На сеанс я притащила эти воспоминания, словно драгоценность в хрустальном ларце, мне не терпелось говорить вслух, обсуждать и переживать эти моменты заново. Однако, психолог попросила убрать список подальше в сумку и обсудить их в другом месте и с другим человеком. "Тебе так повезло, Аня, - сказала она, улыбаясь, - знала бы ты сколько людей приходит ко мне слишком поздно, когда тех, кому следует сказать столь многое уже нет в живых, ты обладаешь уникальной возможностью примириться с прошлым и лично сказать маме о прощении и благодарности". Мы работали с татьяной Анатольевной ещё несколько месяцев, планомерно разбирая проблему за проблемоЙ, распутывая клубок за клубком. Однако, по сей день, именно эту эпопею с воспоминаниями о маме я считаю наиболее важной.
У меня внутри будто места стало больше, будто сняли огромный валун с грудной клетки, будто в старый, застоявшийся водоём вдруг смог пробиться ключ с чистой водой, пробиться и поменять болотце обид на озеро принятия и благодарности.
Разговор с мамой состоялся спустя неделю. Я подошла к ней и сказала, что хочу кое в чем признаться, призналась в обидах, в самых главных, которые всё-ещё продолжали подтачивать сердце. Реакцию мне сложно передать словами, я внезапно получила столько тепла и раскаяния из уст собственной матери, столько заверений в любви, сколько не слышала за всю прошлую жизнь. Она призналась, что теперь часто думает о нашем с братом и сестрой детстве, сожалеет о стольких вещах, что она счастлива моему первому шагу к такому разговору. "Ты даже не думай, что я тебя не любила, ты была самым желанным ребенком, долгожданной наградой после двух бесплодных лет, ты принесла в наш дом столько радости, ради тебя мы и бизнес открывали и пахали на трех работах в 90-е и даже брак свой сохранили во-многом благодаря тебе и тому, какая ты была необыкновенная девочка".
Надо ли говорить, что список мой был зачитан, надо ли говорить, что на место пустоты память услужливо принесла мне тысячи и тысячи счастливых моментов рядом с мамой, которым просто не хватало места среди гор душевного мусора. Надо ли говорить, что я перестала с мазохистским удовольствием стараться построить своё материнство "не так как она", перестала отдавать столько сил и энергии в эту бездонную дыру. Я не осознавала всей важности проработки этих взаимоотношений, пока Елена Анатольевна мягко, но настойчиво не заставила меня это сделать. За что ей огромная благодарность и низкий поклон.
О моем детстве интересно почитать:
Травмы многодетного детства. Старшая дочь.
Травмы многодетного детства. Нежеланный ребенок
Пьющий отец. Как алкоголизм родителей влияет на жизнь детей.
Есть ли у Вас обиды на маму? Не замечали ли, как детские травмы тянутся за Вами во взрослую жизнь и влияют на неё? Хотели бы поработать над отношениями с родителями?