Глава первая
Часть пятая
— И от меня подарочек, — мать Доли протягивала небольшую, величиной с ладонь, иконку Божьей Матери с младенцем-Христом на руках. — Пусть иконка эта хранит тебя от лиха. И опять глаза Богородицы с задумчивой грустью глядели в жизнь веков глазами, напомнившими глаза его Дашутки так сильно, что с кровью в лицо прихлынуло в голову сознание того, что не хватает ему её, что тоскует по ней...
— Спасибо вам!.. — растерялся он в чувствах, даже пугаясь невесть откуда взявшейся сентиментальности — За подарки спасибо!.. За всё... спасибо!! — И тут же, сам того от себя не ожидая, опережая обдуманность нежных желаний и только лишь подражая чувствам Крестного отца своего 268 и Крестной своей матери, так естественно и просто обогативших его своей добротой, порывисто обнял и расцеловал их по очереди — тоже троекратно...
Те разом прослезились: мать Крестная концом косынки потянулась к глазам, а Крестный отец Яков засопел, отворачиваясь, и, круто вер- тнувщись на ноге меж костылей, с силой бросил в шаг мощное, подпёртое ими, костылями, тело. А через плечо распорядился, сердитостью маскируя слабину нерва:
— Ну, будя нежностей!.. Пошли до дому!
И было что-то трогательное в этой грубоватости его и в молчаливой кротости сестры его. Их неподдельное, простотой чистых душ движимое, светлое желание дать ему — ещё вчера чужому им! — добра, согреть им, добром своим, сбивало с толку. Он, привыкший к жёсткости условий своей малой жизни, не был готов к такому подношению. С малых лет, сколь себя помнил, готовил он себя для жизни иной, к отношениям между людьми иным, ибо в разрезах познаваемой истории, уличных драках и в характерах многих людских особей всегда инстинктивно ощущал, что в Мире существует некая энергия агрессии, которой нужно было уметь противостоять... «Не та ли добродетель, не то ли милосердие, к которым притягивала его жизнь и его убеждения Дашутка, вселились тут в него против воли»? — шарахнулась об виски мысль с некоторым будто испугом и сожалением.
Оглянулся на церковь. Скромно творившая здесь связь Мира с Небом, она грустно тянулась в синеву его крестом своим, ища сил для вековых тягот выживания, как себя, так и верующих в неё, — так и верующих в иное и ложное, так и не верующих ни во что. И шальной иронией напрочь теперь сковырнула утвердившаяся мысль то, что доказывалось научно и чему учили в школе — чему открыто противился на уроках, зля учителей: «А всё же трепанул языком Дарвин, что начало моей эволюции — от обезьяны. Воля каждого, конечно, кого праотцом своим считать: хочешь быть от обезьяны — будь. А мой праотец — Бог! Значит, и гены Его во мне?!!
— Повело мысль дальше. — Вот же интересно!.. А если бы все люди это знали, то люди, должно быть, были бы иными»...
И чтобы утвердиться в вере, в раздумьях шагая за Крестным отцом Яковом, тяжёлым маятником напористо качавшегося в походке меж костылей и твёрдо врубавшего свой ботинок в пыль дороги, спросил мать Доли - Крестную мать свою, в молчаливой скромности поспевавшую рядом:
— А скажите, Крестная, если Бог — Отец наш небесный, то кто он ещё кроме того, что Отец он и Бог?
Ответила просто, ласковой, смущённой улыбкой засветившись на обращение к ней:
— Я, соколик, не больно богопоклонная для толкований святых учений... Но ту малость, что многие знают, знаю и я: Бог есть Любовь! Вот и ты теперича, по-подобию Его, есть Любовь. И каждый, у кого Бог в душе, тоже есть Любовь.
Ответ, хотя и напряг, частично удовлетворил. «И в самом деле, — заключил он, — не скажешь ведь, в противном случае, что обезьяна есть Любовь»...
— Эй!.. Яков Иванович! Здрась-те... наше вам!! — высунулась из-за дворового забора взлохмаченная, вдрызг пьяная, обозначенная оттопыренными ушами и мутными глазами голова какого-то аборигена неопределённого возраста с недельной щетиной на щеках. — Это хто ж с тобою, Яков Иванович? А? Хто это?!
От неожиданности Крестный резко остановился.
— Тьфу! — сердито сплюнул он окурок. — Гаркаешь тут в уши!!. — Опять набубырился, Сенька! Угоришь ведь, чувырло!
— Кому сгореть от любви суждено, от самогона не угорають! — философски парировал тот заплетающимся языком, блуждая мутными глазами по улице. — Так хто ж это с тобою? Не узнаю я...
— Та немудрено... — хмыкнул Крестный. — Ты, говорят, намедни и в зеркале себя не узнал... Орал, шо первая твоя женщина тебя оттуда манит... Еле оттащили, а то бы отражение своё изнасиловал!
— Брешуть люди! — смутился Сенька, но с любопытства не слез. — А всё же поясни, Яков Иванович, хто таков за человек с тобою?
— Хто-хто... Не видишь, што ли, крестник мой это! Иван Россиюшкин!