Франко-прусская война вызвала в Германии взрыв патриотизма. Все смешалось в общем патриотическом крике—и озлобление против правительства Наполеона III, этой крупной, но непризнанной бездарности, как его зло и метко называл Бисмарк, и назревшая потребность национального объединения, и вожделения крупной крепнувшей буржуазии.
Бисмарк же прибавил к этому ловкий дипломатический подлог, выставивший Германию предметом самого грубого вызова и нападения.
Вокруг войны тотчас же был зажжен ореол национальной и оборонительной борьбы.
Только два человека в тогдашней Германии имели мужество пойти против этого бурного и широкого патриотического течения, захватившего всех и все.
Вильгельм Либкнехт
Август Бебель
Этими двумя были Вильгельм Либкнехт и Август Бебель.
В. Либкнехт держался непримиримее. Он настаивал на необходимости голосовать против военного бюджета, и только А. Бебелю удалось уговорить его воздержаться от голосования.
21-го июля Бебель взволнованным голосом заявил в немецком парламенте:
— Мы не можем дать согласия на требуемые от рейхстага средства для ведения войны, ибо это было бы выражением доверия прусскому правительству, приготовлявшему нынешнюю войну своим поведением в 1866 г. Равным образом не можем мы отказать в требуемых средствах, ибо отказ мог бы быть понят, как одобрение вероломной и преступной политики Бонапарта.
В ответ на эти слова, едва они были произнесены, немецкий рейхстаг разразился неслыханной в его стенах
грозой и бурей. По адресу Либкнехта и Бебеля летели увесистые ругательства. Им угрожали народной расправой. Их называли продавшими отечество.
После этого выступления не только буржуазные слои общества, но и студенчество, но и рабочие, группировавшиеся вокруг лассальянцев, всячески стремятся отравить жизнь В. Либкнехта.
Страсти до того разгораются, что после одного собрания рабочие бросаются громить дом, в котором жил Либкнехт, при чем чуть не убивают камнем его сына.
Либкнехт стоически переносил свое жуткое политическое одиночество. Но не легко ему было. Он писал после битвы при Седане своему другу Бонгорсту:
«Когда императорская комедия в Германии осуществится, я намерен поехать на время в Англию. Я больше не могу видеть эту мерзость. Если я хочу удалиться, то не из страха перед реакцией, а из отвращения, внушаемого мне немецким народом лакеев, которые делают излишней реакцию сверху».
В рейхстаге Либкнехт произносил блестящие горячие речи против продолжения войны, уже открыто принявшей завоевательный характер. Он, теперь уже со многими другими, голосует против второго военного займа. В ответ на каннибальские крики националистов по поводу раздавленной Франции, Либкнехт поднимается и предлагает парламенту выразить симпатию братскому французскому народу. И опять в рейхстаге гроза и буря. Депутат фон-Бланкенбург заявляет, что только образование и воспитание мешают ему и его единомышленникам тут же переломать все ребра Либкнехту.
16-го декабря 1870 г. Либкнехт с Бебелем и редактором «Народн. Государства» Теннером подвергается предварительному заключению по обвинению в покушении на измену престолу и подготовку заговора.
Либкнехт просидел в предварительном заключении до 28-го марта 1871 г., когда ему был вынесен оправдательный приговор.
Едва оставив тюрьму, Либкнехт заявляет о своем полном сочувствии французской коммуне. Начинается новый судебный процесс. И в итоге приговор— 2 года крепости.
***
Проходит более сорока лет. И вновь Германия в пламени войны. Вновь она подняла меч, на этот раз уже против не одной лишь Франции. И вновь та же творимая легенда о национальной и оборонительной войне туманит умы и ударяет хмельной брагой шовинизма в ясные головы.
И с самаго начала войны против этой хмельной и охмеляющей волны шовинизма поднимает страстный протест лишь один видный и влиятельный депутат. Это сын Вильгельма Либкнехта—Карл Либкнехт.
2-го декабря 1914 года Карл Либкнехт голосует против военных кредитов. И, подобно своему отцу, он становится предметом самой ожесточенной травли.
Но он так же твердо, смело и непоколебимо несет свое знамя, как то же самое знамя нес его отец. И нет сомнения, что, когда его руки ослабнут, это знамя возьмет в свои молодые сильныя руки его старший сын. Ему сейчас всего лет 15—16. Он еще на школьной скамье.
Но в начале войны он пришел из класса бледный, но с гордо блестящими глазами и заявил отцу, что у них в школе тоже была какая-то патриотическая манифестация и все школьники встали. И только он один остался сидеть.
Согласитесь—маленькому школьнику, чтобы пойти против всего своего класса, надо не меньше мужества, чем испытанному в политических боях депутату, чтобы остаться сидеть на скамье рейхстага.
И этот маленький, такой мужественный, школьник Либкнехт весь в отца, весь в дедушку.
Преемственность характера, закалка духа тут изумительна. Вырастает третье поколение «династии Либкнехтов», давших Аннибалову клятву борьбы с династией Гогенцоллернов, и, нет сомнения, на смену Карлу Либкнехту, еще полному сил и бодрости, идет еще юный, еще безусый его сын, «настоящий Либкнехт», как говорят о нем озлобленно, но все же с уважением его товарищи по классу, пока только школьному, а не социальному классу.
Либкнехт занял очень видное место в партии уже задолго до войны. Этим он обязан не столько своему выдающемуся ораторскому таланту, сколько своему неукротимому темпераменту. Он всегда готов по первому зову броситься на защиту правого дела.
Если просмотреть все, что сказано и сделано им во время войны, то не трудно убедиться, что его сила в том, что он не говорит ничего новаго, что он остался тем, чем был, не изменился.
И вот этот-то неизменившийся человек, оставшийся верным себе, как бы отметил, какую глубокую борозду в провела война в психологии немецкой интеллигенции. К. Либкнехт на фоне изменившейся эпохи кажется каким-то выходцем из другого мира, мира других моральных и политических измерений.
Трудно себе и представить, как обозлены против него немецкие филистеры. В юмористическом журнальчике «Улькъ» его рисуют с печатью на лбу: «Каинъ-Либкнехтъ».
К. Либкнехт женат на русской еврейке.
И это обстоятельство не замедлили использовать для глупой и мелочной травли, доставляя семье Либкнехта миллион мелких терзаний, посылая ему упреки в том, что он «служит России».
Россией К. Либкнехт всегда очень живо интересовался. Еще до того, как он женился на русской подданной, его постоянно можно было видеть на русских вечеринках, живого, веселаго, чрезвычайно увлекавшегося русскими песнями.
Русские эмигранты всегда находили в Либкнехте, прекрасном юристе, опытного и преданного защитника. К. Либкнехт принимает живейшее участие в известном кенигсбергском процессе, вызванном попыткою немецкой полиции сплавить из Германии ненавистных ей русских «революционеров».
Незадолго до войны К. Либкнехт разоблачил промышленников крови и железа, показав с документами в руках, что они сеют международную вражду с целью пожать миллионные военные заказы. Либкнехт рассказал в рейхстаге, как крупповские агенты издают во Франции шовинистические листки, раздувающие вражду к Германии, с целью получить заказы и от Франции, и от Германии.
Эти разоблачения, сделанные незадолго до войны, наделали большого шума. В кровавых событиях войны они нашли тяжелое подтверждение.
К. Либкнехт в тюрьме. Невольно вспоминается злая карикатура голосования в Германии вопроса о войне и мире. Подпись: согласные на продолжение войны пусть встанут, а несогласные—пусть сидят. А нарисована тюрьма, а за решетками сидят эта несогласные.
Сидит и Либкнехт. Но число несогласных в Германии быстро растет. И всех их не посадишь.
