Глава "Жили мы дружно" здесь
Купить в те годы лес на базе или на лесоторговом складе, как нынче, было совершенно невозможно. Всего несколько лет тому назад закончилась война, и лес шел в первую очередь на восстановление разрушенных городов, железной дороги, на шахты Донбасса. В частные руки его не продавали.
Но матери очень повезло. Не знаю уж откуда (скорее всего от деда Черного, недавно только вернувшегося из тюрьмы), она узнала, что лесничий из дальних Елинских лесов получил премию лесом на корню и теперь его продает.
Я помню, как мы с матерью ходили в Щорс договариваться с этим лесничим насчет покупки. Помню и самого лесничего, невысокого плотного мужчину лет шестидесяти с рыжими усами-щеточкой. Жил он неподалеку от базара в красивом, отделанном резной доской доме. В таких домах у нас в городе жили только машинисты паровозов, районное начальство да несколько уцелевших от войны еврейских семей. Но лесничий был тоже человеком в те годы очень заметным. Без его разрешения в подведомственных ему лесах нельзя было нарубить даже хвороста, не говоря уже о том, чтобы спилить дерево. Жил лесничий богато, держался со всеми важно и строго, хотя по своей природе был человеком, кажется, мягким.
Он сам открыл нам дубовую наборную калитку, закрывающуюся на какую-то замысловатую щеколду, мать позвал в дом, а меня оставил в просторном заросшем вишенником дворе на лавочке.
Без матери мне сразу стало одиноко и даже чуточку страшно в чужом обнесенном крашеным забором дворе, но я терпеливо сидел на лавочке, и, зная обо всех материных мытарствах с лесом, совсем по-взрослому переживал - договорится она или не договорится. Но вот наконец-то мать появилась на крылечке, и уже только по одному ее виду я понял - договорилась. Лесничий проводил нас опять до калитки, последний раз наказал что-то матери, а потом обратил внимание на меня и осторожно взял за плечо:
- Хозяин?
- Хозяин, - ответила мать, покрепче прижимая меня к себе.
Я, конечно же, смутился, потому как хорошо понимал, что никакой я пока не хозяин и что лесничий просто чуть-чуточку насмехается над моим не слишком еще большим возрастом. Но мать меня в обиду не дала, прижала еще сильней и пояснила лесничему:
- И траву косит, и дрова рубит.
- Да я вижу, - совсем уже всерьез, без всякой насмешки похвалил меня лесничий.
Я приободрился и, когда калитка за нами захлопнулась, не выдержал и кинулся к матери:
- Продает?
- Продает, - ответила она, вся радуясь и еще, кажется, до конца не веря своей удаче. - Я уже и задаток дала.
По дороге домой мы зашли на станцию в буфет и заказали себе настоящий городской обед: борщ, котлеты, редкие еще тогда в деревне макароны и по стакану светло-вишневого морса. Обед нам принесла официантка в высоком накрахмаленном кокошнике; борщ и котлеты каждому в отдельной тарелке, что для меня тоже было невидалью, мы-то дома ели всей семьей из одной глубокой черепяной миски. Городской этот обед был необыкновенно вкусным. Борщ густой, наваристый, с кусочком мяса-поребрины посередине тарелки; котлета поджаристой, мягкой, прямо-таки тающей во рту. О морсе и вовсе говорить не приходится. Мне кажется, я до сих пор чувствую его приторный к кислинкою вкус...
Так богато, на широкую ногу отпраздновали мы с матерью начало нашего строительства...
Через несколько дней мать вместе с лесничим отправилась на лошади в Елино смотреть лес. Понятно, что и мне хотелось поехать вместе с ней в эти неведомые Елинские леса, где совсем еще недавно, в войну, скрывались партизанские отряды Федорова, Ковпака, Попудренко, с которыми, по слухам, был связан и наш отец. Но мать, конечно, меня не взяла. Во-первых, ехать было слишком далеко, километров тридцать по осенней раскисшей дороге, к тому же на лошади лесничего, а во-вторых, одним днем мать, скорее всего, не обернется и заночует где-либо в Елино, в Еньковой Рудне или в Старой Гуте. И тут уж я буду ей совсем помехой. Двоим проситься на постой гораздо труднее.
Все это я хорошо понимал, поэтому не стал даже заикаться насчет поездки, а лишь проводил мать до березняка и, завидуя ей, уходящей, долго стоял на бугорке в порыжевшей к осени стерне. Мать несколько раз оборачивалась, махала рукой, но от этого мне становилось еще грустнее, ведь мы расставались с ней, кажется, впервые в жизни...
Вернулась мать через два дня очень уставшая, но веселая и довольная своей поездкой. Вдвоем с лесничим они наметили подготовленные к валке деревья и даже договорились с лесорубами.
Отогреваясь с нами на печке, мать рассказывала, какие высокие и толстые на отведенной делянке сосны. Из каждой, наверное, получится два бревна, не считая еще вершины и сучьев, которые очень бы сгодились на дрова, да вот вывозить их из Елино слишком далеко. Размечтавшись о новом доме, мы даже нарисовали его на листочке бумаги: высокий, просторный дом, с двумя окнами, выходящими на улицу, с палисадником и березкой, растущей в нем...
Сразу после ноябрьских праздников мать (теперь уже без лесничего, пешком) снова отправилась в Елино, положив в кошелку несколько кусков сала, буханку только что испеченного хлеба и, конечно же, громадную трехлитровую бутыль самогона, который мы, готовясь к постройке дома, гнали тайком по ночам.
На этот раз матери не было недели две, и мы с Тасей совсем истосковались по ней. Часто выбегали за огороды на Широкую дорогу посмотреть, не покажется ли она в березняке с кошелкою в руках. Даже бабка Марья, обычно сварливая и вено чем-то недовольная, притихла в эти дни, словно боялась, что своими вздохами и укорами накличет какую-либо беду на мать там, в холодных, уже предзимних лесах...
Но все обошлось благополучно: мать лес свалила, заштабелевала и вернулась домой поздно ночью, когда мы с Тасей уже крепко спали.
Продолжение следует Tags: ПрозаProject: moloko Author: Евсеенко И.И.
Книга автора здесь
Книга "Мы всё ещё русские" здесь