Когда солнце клонилось к закату, и первые звезды дрожали в высоком небе от холода…
Когда ветер рвал листья вместе с ветками и швырял в лицо прохожим бисерины дождя…
Когда день – бурный, беспокойный – клонился к холодному серому вечеру…
…я спешил к дому.
Мы все спешили к дому. Прочь – с бескрайних полей, где сеяли рожь, из темных лесов, где ставили силки на зайцев и рябчиков, с берегов рек, где в наших сетях билась серебристая рыба. С богатой добычей спешили мы к своим домам.
И кузнец закрывал свою кузницу, и шел к дому, и скорняк закрывал свою мастерскую, и мельник тормозил крылья своей мельницы – и шел домой.
Как только мы поднимались на холм, в домах загорались лампы – путеводные огни вели нас домой. Дома приветливо распахивали перед нами двери – и приземистый дом скорняка, и серый дом кузнеца, и высокий замок охотника, и деревянная хижина рыбака, черепица на которой сверкала, как рыбьи чешуйки. И мой дом – с остроконечными окнами и башенкой, с витой лесенкой на второй этаж – приветливо впускал меня под свои своды.
Дома впускали нас, дома протягивали к нам вешалки, снимали плащи и куртки, дома зажигали огонь в каминах, чтобы мы могли согреться холодными вечерами. Дома жарили в очаге жирных рябчиков и щедро поливали их вином, дома накрывали столы, а позже – когда совсем темнело – стелили белоснежные постели в спаленках наверху.
Я любил свой дом – какой-то странной любовью, порой мне казалось, что…
…вся жизнь наша, все беспокойные дни, в лесах, на берегах рек, на полях…
…беспокойные утра с гомоном петухов, стуком ставень, скрипом калиток…
…дальние дороги, праведный труд, тревоги и перемены…
…..нужны лишь для того, чтобы холодными вечерами – возвращаться домой.
Но наступала осень, ледяная, промозглая, перед которой холодное лето казалось благодатью. И чем ближе была осень, тем больше чувствовали мы – приближается сезон, приближается путь, время перемен и перелетов. И птицы длинными стаями тянулись на юг, утром мы просыпались от беспокойных криков журавлей и уток, днем то и дело замирали, следили их стройный полет.
А это значило – что и нам пора было собираться в дорогу.
Конечно, готовились заранее, разминали мускулы, подзуживали друг друга, что-то отощал ты, парень, осенью-то загнешься… ты на себя посмотри, до осени-то брюшко скинь… вот осенью и скину…
А потом приходила осень, сначала желтая, а там и серая, промозглая, с седыми дождями и драными туманами. И это значило – пора собираться в путь…
Подолгу прощались с домами, ходили по комнатам, к которым так привыкли, нежились в теплых постелях, сидели вечерами у каминов, перебирали дорогие сердцу безделушки, заводили ходики – не для кого. Потом выходили на крыльцо, сами закрывали двери – как будто боялись, что кто-то проникнет в наши дома, кто-то чужой и недобрый…
Собирались стаями, кучковались, клевали на дорожку последние зерна, которые не успели собрать с поля, разминали затекшие крылья, делали пробные круги над полями – раз, другой, третий… У кого-то получалось хорошо, кто-то терялся, у кого-то крылья отрастали не под сезон, а чуть позже, чем у других, тем было сложновато, мы поддерживали их в воздухе, учили, как делать виражи.
Все это сборище продолжалось день, два, а потом мы поднимались над полями, все, все, разом, и трубач трубил в рог, созывая всех, и наша стая устремлялась к югу. И мэр городка – он же вожак по осени, - кричал, чтобы не отвлекались, не оборачивались, но это не помогало.
Я знал – все мы последний раз смотрели на наши дома.
Брошенные дома.
Потом были месяцы и месяцы странствий. Месяцы и месяцы бессонных ночей. Месяцы и месяцы перелетов – через континенты и океаны. Месяцы дорог по звездам и магнитным полям. Месяцы беспокойных ночевок на островках в южных океанах или на скалах, куда не осмеливалась подняться даже луна.
Мы возвращались – измученные, замотанные, отощавшие – когда проходила осень, и зима поворачивала к Рождеству. У нас не было часов и календарей, мы уже знали, что в полете не нужны эти штучки цивилизации – мы сами чувствовали, когда наставал срок лететь назад. И так же – без компасов и карт – чувствовали, куда лететь.
Мы возвращались – ровнехонько в Сочельник к нашим домам, таким милым, таким уютным, таким родным. Дома встречали нас – ветками омелы, венками, елками, мигающими гирляндами, сладким духом пирогов, жареных индеек, пряничных человечков, вишневой наливки… Мы входили – запыленные, взмокшие, стряхивали с плащей и ботинок звездную пыль, ложились в горячие ванны, окруженные теплом и заботой наших домов…
Сам не знаю, зачем я сделал это…
А что вы хотите…
Вы бы на моем месте поступили точно так же.
Не скажу, что я готовился к этому заранее – но и спонтанным мой поступок не назвать. Я просто думал – думал долгими вечерами, когда лето повернуло к осени, думал о себе, о нас, о наших домах… Мой труд рыбака оставлял мне слишком много времени для раздумий, пока я раскидывал сети, или коптил рыбу в маленькой коптильне. Я думал – чего ради каждую осень мы должны покидать наши дома – такие милые, такие уютные. Мне казалось – это какое-то суеверие, или ритуал, уже давно потерявший смысл…
А потом случилось то, что случилось.
Тогда… когда все собирались стаей на полях, и я летал кругами – вместе со всеми, поддерживал новичков, показывал, как делать виражи, как держаться, если дует боковой ветер. А потом…
Да.
Они улетели – на рассвете, когда трава покрылась инеем.
Я остался.
Остался – никому ничего не сказав, мне нечего было говорить. Я был не тот человек, который может что-то доказать, воодушевить, позвать за собой. Еще по молодости, когда кто-нибудь из заводил звал всех парней в лес за черникой или в соседний городок, что славится своим вином – я уходил куда-нибудь, куда никто не хотел идти.
Я знал, что меня ждет одинокий путь…
Я остался – еще сам плохо понимая, что хочу делать. Я расставил свои тенета вдоль реки, ловил мелкую рыбешку, потрошил, коптил в маленькой коптильне…
Ждал вечера – когда задует холодный ветер, и зябкие звезды закутаются в туман. Ждал – чтобы пойти домой, к теплому очагу, к мягкой постели, к ходикам на стене, к тяжелым гардинам, укрывающим стрельчатые окна…
Когда я поднялся на холм, огни не загорелись. Мне показалось – мой дом обижен на меня, что я зачем-то остался, а может, он просто еще не знает, что я остался, сейчас я взойду на крыльцо, он откроет дверь…
Я подошел к крыльцу – ежась от ледяного ветра, кутаясь в плащ.
Тут-то все и случилось.
Нет, дом не открыл двери и не зажег огня. Случилось то, чего я не ждал. Не понимал. Боялся…
Я увидел, как дом мэра – роскошный замок с башенками и витражами – дрогнул, раз, другой, третий, как в землетрясение… шелохнулся… и медленно, будто бы нехотя поплыл по воздуху.
Я еще не верил себе – когда все они, один за другим, взмывали в небо, наши дома, такие уютные, такие надежные, казавшиеся мне такими… незыблемыми. Взлетали, призывно хлопали ставнями, кружились над полями, помогали друг другу держаться в воздухе и делать виражи…
А потом – ровным треугольником взмыли в небо, к самым звездам, и я потерял их из виду.
Я остался один – наедине с холодной ночью.
- Насмотрелся?
Так и подскочил на месте, даже не сразу узнал голос мэра.
- А… а что это было?
- Дома улетели, а то сам не видел… Что, добром со всеми полетишь, или силой тебя увезти? Гляди, за сопротивление сотруднику государственной службы смертная казнь…
- Полечу – согласился я. Делать было нечего.
- То-то же… я прямо свихнулся, вечером считаю – нет одного, думаю, рехнулся я, что ли…
- А… к-куда они улетают?
- Да знаешь, мне не отчитываются… хоть я и мэр. Это ты у них спроси…
Я чувствовал, что этим разговор не кончится, что мэр не забудет такого, мэр никогда ничего не забывает. Я не ошибся – пару дней спустя на каком-то привале я прислуживал мэру, подавал ужин в плетеной хижине на острове посреди океана. Вечером слуги ушли, я тоже хотел уйти, мэр сделал мне знак остаться…
Сердце екнуло. Вот оно… началось…
Смертная казнь… или дом отберут, а меня самого в рабство…
- Да, ты у меня тут спрашивал… куда дома улетают…
- Вы… знаете?
- Нет, конечно, сказал же… я только думаю… вот что… у меня есть дом, у тебя есть дом… а у них… у домов… нет дома.
- Как… у домов… нет дома?
- Вот так. Вот я и думаю, они улетают куда-то… где у них есть дом. Домой. Вроде как поработали, и хватит.
Блюдо с карасями чуть не выпало у меня из рук.
- Да ты не бери в голову… это я так… гипотезы, догадки… прошло время открытий, настало время гипотез. Расширение вселенной… концепция черных дыр… провалы во времени… и тут тоже… какой-то ученый в какой-то газетешке статью тиснул, что дома к себе домой улетают. От холода, от голода, к своим очагам… к своим постелям… где-нибудь там, на обратной стороне Луны… или обратной стороне Вселенной… Ему потом Нобелевку дали… или на костре сожгли… или сначала премию дали, потом сожгли… или сначала сожгли, потом премию дали… не помню… а нет, как он за премией-то сожженный пришел… хотя кто его знает… всякое может быть…