Здравствуй... любимый. Вот я и дошла до точки. Переполнилась. Какая мерзость, эти наши ссоры. У меня в такие минуты возникает ощущение, что тебя укусил оборотень, и ты перевоплощаешься. У тебя появляется пена на губах, глаза стекленеют, а с губ срывается такое... такие слова, что... я каждый раз сгораю дотла и корчусь в муках, с обожжённой кожей, без всякой защиты. А потом ты молчишь. Выматывающе. Душевынимающе. Просто молчишь неделями. И я уже знаю, что если ты прервёшь молчание, то для того, чтобы сказать что-то мерзкое, с издёвкой. А потом ты вдруг заговоришь. Типа тебя отпустило. Типа ты простил меня. Или себя. За то, что ты тогда говорил и делал. Я жила в этом 16 лет и больше не хочу и не буду. Все мои эмоции оставались внутри меня, вбитые обратно мне в горло твоим «заткнись!!!!! Закрой пасть!!!!!» И ещё много чем. Они жгли меня изнутри, меня, заранее приговорённую, осуждённую и обвиноваченную. У меня не было права на обиду, на гнев, на отличное от твоего мнение. Иначе – крик, скандал, потом «закрой рот» и недельное молчание. И я никогда не знала о твоих эмоциях. Как и ты – о моих. Со временем я мастерски научилась врать, играть, и скрывать. Делать покер фейс. Потому что мои эмоции и проблемы – это... ну, смотри выше.
Так не живут, мне кажется. Это не семья. Сорвался – извинись. Объясни причину. Подумай, что тебя к этому привело. Я всегда при ссоре думала о том, как мои слова подействуют на тебя. Заденут или нет. Ты же бьёшь по больному. В моем понимании муж – он сильнее жены. Он может выслушать все эти её эмоции, обиды, страхи и догадки, и решить все одним таким проверенным веками способом: подойти, обнять, поцеловать в макушку. Сказать, что любишь, и сунуть шоколадку под нос. Потому что мудрый мужчина знает – женщина соткана из эмоций. Она ими живёт. Пять минут назад орала «ненавижу!!!!» А потом обнимает и любит – не может. Сейчас она железная бизнес – леди, а через 5 минут плачет при виде бездомного котёнка. И если её мужчина не слушает все её бредни, эмоции, поток сознания, и не пропускает это вот все через призму «да – да, дорогая, конечно, так и сделаем» – и потом делает как считает нужным, женщина делается нервной, злой, бросается на мужчину и на окружающих. Просто потому, что ей некуда деть свой негатив. Потому что она слабеемужчины, не может пойти – и этот свой негатив куда – то слить сама.
А ты... Ты со мной сражаешься. Как будто я – мужчина. Или ты – Дон Кихот, а я – ветряные мельницы. Или как будто мы два мушкетёра на дуэли. Стремишься меня задеть, «уделать», испортить мою жизнь по полной (это я тебя цитирую), используешь принцип «глаз за глаз» и вообще, делаешь как можно больнее, зная все мои слабые места. Понижаешь самооценку и страшно злишься, что я не позволяю это делать. Не соглашаюсь с обвинениями, не молчу, запихивая эмоции обратно внутрь себя, и как ершистый воробей прыгаю вокруг и стараюсь узнать, что же произошло, и проговорить, обсудить!
Мне очень непонятно и страшно, что когда мы не в ссоре – то ты лучший в мире муж. Заботливый. Нежный. Каменная стена, на которую можно опереться. За которого я бы вышла замуж ещё раз. А то и 10! А как скандал – то ты из моей жизни сливаешься. Перестаёшь быть мужчиной, становишься маленьким мальчиком. Которого обидели, и который должен нашкодить побольше, чтобы мама поняла, КАК она перед ним виновата. Ну блин, как это? То есть вчера – ты незыблемая стена и я защищённая со всех сторон, а сегодня – я одна, и тебе в принципе пофигу на все мои проблемы. И я знаю, что пока ты молчишь, у меня никого нет. Я могу попасть в аварию, меня могут ограбить в тёмном переулке, могу замёрзнуть и промокнуть, и знать совершенно точно – мой муж, который ещё вчера приехал бы и забрал меня аж из самого ада, сегодня может просто не взять трубку или сказать, что это мои проблемы, и он не может мне помочь.
Замкнутый круг: мои эмоции – ссора – я одна – молчание – замалчивание проблемы (ну ладно, я уж так и быть заговорю) – ты думаешь, что я виновата – я думаю что ты – накапливаемое недовольство – мои эмоции и опять по новой.
Я отчётливо понимаю. Со мной так нельзя. Я так больше не хочу. Я не буду запихивать в себя все, что я чувствую, во имя мира в семье. Такой мир – он... притворный. От него тошно обоим. Я же вижу, любимый. Я начала говорить обо всем, что чувствую. Неудобные вопросы начала задавать. И тебе это не нравится. Царапает. Ты кричишь. Пытаешься заткнуть мой поток неприятных вопросов. Потом молчишь. И я не знаю, согласен ты со мной, и просто не признаешь это, или у тебя тоже ко мне... претензии, но ты уже заранее решил, что не хочешь мне их высказывать, бесполезно, да и я буду спорить, а ты так не любишь что-то доказывать!!!
А твоё молчание вынимает мне душу. Выжигает дотла все человеческое. Пелена падает мне на глаза, злое застилает душу и разум. Мне страшно и противно от моей реакции на твоё молчание. Я представила себе ещё неделю жизни в этом липком ужасе. Как на мою жалобу что телефон не заряжается, ты вместо помощи решил меня во всем обвинить, унизить, смешать с грязью, со мной что-тослучилось. И я хлестнула тебя проводом. Чтобы тебе стало так же больно, как и мне. Чтобы ты меня услышал! Твоя реакция растоптала меня совершенно. Ты решил дать сдачи. Мне. Женщине. Тоже проводом по рёбрам. Ты решил, что имеешь право хлестнуть того, кто слабее. Я даже не пробовала увернуться – и предположить не могла, что ты на это способен. Я не святая. Очень не святая, и не всегда мудрая. У меня есть... эмоции. Они могут зашкалить. И в этот момент я полагаюсь на твою мудрость.
Я до сих пор не знаю, что произошло. И причину того, что ты молчишь. Потому что я сказала, что чувствую? Если так, то ... не знаю даже, что сказать. Получается, что мои эмоции – тебе не нужны.
У меня болят ребра. И душа. И сердце все в крови. Как будто я карабкалась на гору, старалась, радовалась тому, что сейчас доберусь, а ты подошёл, наступил на пальцы ногой и посмотрел, как я скатываюсь вниз, к началу пути, и с чувством победителя ушёл. Молчать. Ах нет. Ты предложил мне ... съе...ся, если мне что-то не нравится. Употребив при этом все те слова и оскорбления, которые я тебя уже год прошу не употреблять. Видимо, тебе нравится чувствовать, что ты можешь меня победить.
Как будто я мужчина. И ты со мной сразился и победил.
А я лежу, стараюсь дышать, и понимаю, что ... это все не для меня. Мир, где ты обещаешь разговаривать. Спокойно обмениваться эмоциями, находить решение. Быть всегда мужчиной, а не только когда все хорошо. Не оскорблять. Не материться. Встать на путь осознанности. Ты все это обещаешь, но потом в тебя вселяется оборотень, и все превращается в замкнутый круг. И молчание, где я никогда не узнаю о твоих эмоциях. И о том, что ты думаешь о моих поступках. Где ты никогда не станешь моим мудрым учителем и воспитателем, который несёт за меня ответственность. Я больше не могу бороться с ветряными мельницами, потому что я не Дон Кихот. Я не могу тебя менять, и не хочу. И ты, похоже, не хочешь... Иногда кажется, что хочешь. Но чаще – что нет. Что тебе уютнее в мире молчания, отговорок про «некогда», «это не для меня», «это бесполезно» и молчания. Молчать легче, чем выворачивать душу наизнанку.
Прости меня за провод. Мне жаль. А вот тебя за этот провод я простить не могу. Ты мне показал, что мне надо тебя бояться. Как жить с человеком, которого любишь, но боишься, не понимаешь, который от тебя закрыт, с которым невозможно говорить и делиться, который не хочет стать твоим учителем...
Не знаю, как. Правда, не знаю. Поэтому ухожу, потому что внутри пусто, и я не вижу больше дороги дальше.
Аня поставила точку. Глубоко вздохнула, прочитала написанное ещё раз. Прислушалась. Внутри было тихо. Спокойно, не больно, и...пусто. Как будто в квартире, из которой вывезли все вещи.
Аня ещё раз вздохнула. Отправила мужу письмо везде, во все мессенджеры и соцсети, чтобы он его прочитал. Потому что в последнее время он не только не разговаривал, но и не читал её сообщений. Отправила, выключила компьютер, и пошла собирать вещи. Муж приехал, когда она вытащила в коридор последнюю сумку с вещами. Посмотрел и спросил:
− Съё...ся? − Я уезжаю, – максимально спокойно ответила Аня. Поняла, что он не читал. Её длинное излияние души. Надоело. Она в последнее время очень часто еёизливала, душу. – Устала очень. − Не затягивай с вывозом вещей, – неприятным голосом сказал муж. – Я тебе не хранилище. Сколько тебе нужно, чтобы увезти все? Не хочу даже вспоминать, что ты здесь была. − Хорошо, – согласилась Аня, поражаясь своему спокойствию. – За 2 недели я вывезу все. − И не жди, что я за тобой побегу, – продолжил муж. – Я тебе не собачонка. − Конечно, – опять согласилась Аня и посмотрела на часы: долго там ещё до этой службы переезда? Времени оставалось ещё час. И Аня вздохнула в душе тихонечко. Муж начал заводиться и ей уже хотелось уехать.
Она пошла на кухню включила чайник. Чудно. Еёкухня уже не её. А его. Чужая. А чайник они вместе выбирали и радовались ему, как маленькие. И чашки она выбирала непременно такие, тяжёлые, большие, грубоватые. Знала, что он любит, чтоб чай был из больших кружек, представляла, как будет ему приносить этот чай за рабочий стол и подсовывать незаметно. Пол – интернета облазила, пока не нашла нужные. Половину этих чашек он разбил... Знал, как она их любит. И бил их перед ней. Об пол. Со всей силы. На полу оставались щербинки – раны на теле их дома. Его дома. Если думать о доме, как о своём, невозможно будет. И дыхание кончится. На оставшиеся чашки ей было больно смотреть.
Вон на конфорке варочной панели белёсые пятна – они грели уголь для кальяна. Кувшин с оббитым носом. Свалился в раковину, когда они занимались сексом на столе. И больше это все не её. К горлу подкатили непрошенные слезы. Аня поморгала и решительно сглотнула. Она решила. Если сейчас она не уйдёт, это все не закончится и будет продолжаться до бесконечности. Как один дурной повторяющийся сон.
Этот дом был первый Анин дом. Свой. До этого был дом её матери. И дом его матери. А этот – свой. До последнего гвоздя. Сделанный с нуля. Как она хотела. Он привёл её сюда как хозяйку, и она за ним ухаживала, за домом, обставляла, тащила сюда все по одной ниточке. В своё гнёздышко. Когда начались их безобразные скандалы, Аня умирала понемногу каждый раз от каждой разбитой чашки. От искорёженных и выброшенных светильников. От каждого разрушения, произведённого им в этом гнезде. Которое она теперь ... старалась не ощущать как гнездо. Когда Аня год назад вдруг поняла, что дальше так жить нельзя, они с мужем много говорили. Он обещал, она обещала. Она просила держать себя в руках. Не оскорблять. Не кричать. Не унижать. Слушать и говорить. Он соглашался, два раза держался, на третий – срывался. Аняопять шла, говорила, просила... А теперь не могла больше. Просилка... иссякла. Ну сколько можно взрослому человеку говорить, если он не хочет понять? Да и зачем? Захотел бы – понял сразу. Аня отхлебнула горячий чай и опять посмотрела на часы. Ещё 15 минут. Ещё немножко.
− А быстро ты собралась, – не выдержал. Пришёл язвить. А может не язвить. Ему было больно, Аня знала. И что он её любил, знала. Просто... Он был такой. Вспыльчивый. Она долго терпела... А больше не могла. Вот эту вот черту – в гневе говорить и делать всякие страшные вещи. И... сливаться.
Аня пожала плечами. Ей не хотелось начинать разговор, который рисковал перейти в очередной скандал.
− Заранее все спланировала, да? Продумала по – тихому! − Я ничего не планировала, – тихо сказала Аня и аккуратно отставила чашку – его чашку. Больше не её. – Я целый год просила тебя... себя контролировать. Достаточный срок, чтобы понять, можешь ты это делать или нет. Просила быть мужчиной, даже если зол. Ничего не поменялось. А я больше так не могу. Мне постоянно больно. Я слабая, я не хочу терпеть боль.
Телефонный звонок избавил её от дальнейших объяснений.
− Извини, – сказала Аня и попросила грузчиков подняться за сумками.
На мужа она старалась не смотреть. Боялась не выдержать и повиснуть на шее. Она его любила... сильно очень.
Он сидел за компьютером и старался не смотреть и не слушать, как женщина его жизни эту жизнь покидает. Стоит на каблучках посреди прихожей теперь уже его дома и негромко рассказывает дюжим парням в комбинезонах, куда и как грузить её вещи. Улыбается, прямо держит спину. Анявсегда вызывала в нем бурю эмоций. Её нрав и привычка спорить и доказывать свою правоту его бесила. Застилала глаза кровавой пеленой. Но жить без неё он не мог. Её смех, заливистый и искренний, оптимизм, присутствие духа, манера бурно выражать радость, гнев, возмущение – это все было как наркотик. Она заряжала его этими эмоциями, как аккумулятор, вечный двигатель. Но вот её характер! Этот характер!!!! Он же мужик, она должна его слушать! А не вот это вот, независимая спина, каменное лицо и отсутствующие глаза. И слова, слова, которые растаптывали все его доводы, превращающие его из обвинителя в обвиняемого! Он изо всех сил пытался сдержаться и не мог. Не мог, черт возьми!!! Ну вот как она не поймёт, что он еёлюбит, и когда даже орёт, все равно любит! Почему она не может остановиться, когда её просят?!!! Его затрясло, и он схватился за телефон, чтобы не вспыхнуть прямо здесь. Телефон показал ему непрочитанные письма. И самое первое письмо – от неё. Он его везде удалил, это письмо, изо всех мессенджеров, не хотел опять читать, какой он дебил. А тут гляди ты, осталось.
Он помедлил. Ткнул пальцем – решился. Открыл. Через 15 минут, когда он прочитал письмо два раза, поразился тому, сколько боли он успел ей причинить, в квартире уже было пусто. Он не заметил, как вынесли последнюю сумку, и она ушла тоже. Ругнувшись, он бросился к окну на кухне – посмотреть, уехала или нет. Нет, машина ещё стояла, и грузчики копошились в кузове. Опрокинув на ходу стул, он метнулся к двери. В голове билась одна мысль: не отпустить. Не дать уехать, а то ему – конец. Краем глаза он отметил – ключи она оставила на полочке под зеркалом.
«Ду – рак, ду – рак», – стучала кровь в висках, пока он бежал по лестнице, преодолевая по 2 пролёта разом. Машина уже тронулась, когда он выбежал из подъезда. В окне проплыло её напряжённое лицо: она сидела рядом с водителем. Практически не думая, он выбежал на дорогу перед грузовиком. Водитель ударил по тормозам, и «Газель», как в американских фильмах, остановилась, чуть толкнув его бампером.
− Ох...ел совсем?! – заорал водитель, высунувшись в окно.
Но ему было все равно на эмоции водителя. Он смотрел на неё. На её побелевшее лицо, расширившиеся глаза. Трясущиеся от страха губы.
− Аня, – громко произнёс он. – Не уезжай.
Она сжала губы и помотала головой.
− Не уезжай, – повторил он. – Дай мне шанс, Аня!!! Я дебил, идиот! Но я тебя люблю! И я сделаю все, чтобы ты была счастлива!!!!
Она опять покачала головой и теперь у неё в глазах показались слезы. Её решимость рассыпалась на глазах. Водитель посмотрел на неё и спросил:
− Бьёт? − Что?! – повернулась в нему Аня. – Нет!! Вы что?!!! Орёт... Много. Обзывается. Не помогает... Не защищает, особенно, если зол, так его вообще как нет в моей жизни!!! − Делаааа, – протянул водитель. – Ну как бы это... мы все орём. Не оправдание, конечно. Что вот не помогает, это не дело! Мужик он или нет?! Ну ты как решишь, хозяйка. Посмотри. Вон он, в носках выбежал, видишь? Торопился тебя остановить. Понял что-то, наверное. Поговоришь, может? − Я уже столько говорила!!! – закричала Аня – Столько!!! И что? Все как есть осталось! − Ну, как скажешь, – сказал водитель, бибикнул осторожно и рукой мужу помахал: отойди, мол, с дороги.
Лицо у мужа исказилось. Страшно. И он остался стоять на месте.
− Ну тогда я задом, – пробубнил водитель и переключил рычаг.
«Газель» поехала назад, муж понял, что... Аня уезжает. Совсем. Руки у него опустились, глаза потухли. Как будто воздушный шарик, из которого выпустили воздух. Все 30 метров, которые машина ехала, Аня не отрываясь смотрела на мужа. И отчаянно старалась заглушить голос внутри. «Стой. – сказало ей сердце на повороте. – В носках он за тобой на улицу ещё не бегал. С тебя не убудет узнать, что он хочет сказать.»
− Стой, – сказала Аня водителю. − Ага, – водитель обрадовался. – Ты только не торопись. Я подожду.
Аня почему-то даже не удивилась радости незнакомого человека. В её новом мире люди переживали и радовались за других просто так. Без причины. Она открыла дверцу «Газели» и соскользнула с сиденья на землю.
Муж этого всего не видел. Он как раз увидел, что стоит в носках в луже на асфальте, и почувствовал себя полным идиотом. И припечатав себя этой печатью, он пошёл к подъезду.
− Подожди, – окликнула его уехавшая Аня.
Он развернулся, не веря своим ушам, да так и остался стоять, держать за ручку подъезда. Она подошла, остановилась около палисадника, засунув руки в карманы яркого пальто. Она всегда любила яркие вещи.
− По лбу получишь, – предупредила его и показала пальцем на подъездную дверь.− Ань, – он подошёл ближе. – Ань, я дурак.
Она молчала. Ждала продолжения.
− Я тебя никуда не отпущу, ясно? – сказал он с силой.
Она вздёрнула брови. Ему немедленно захотелось еёубить. Потом он вспомнил про то, как побежал догонять еёв носках и убивать передумал.
− Ань, я... люблю тебя, очень. – каждое слово, непривычное и чужое, жгло ему язык и горло. – Ты меня прости, ладно? − А дальше? – изменившимся сиплым голосом спросила она. – Что дальше, а? − Я билеты купил. В Сочи. И отель забронировал. В Красной Поляне. И взял машину в аренду. И ещё на диск записал Bon Jovi. Буду тебя катать на машине по горам с открытыми окнами и «Runaway», включённымна полную мощность. Ну, если ты поедешь, конечно.
Аня всхлипнула. Села на заборчик палисадника. Это был удар ниже пояса. Про краснополянские горы она мечтала уже полгода. Именно так. На машине и с Bon Jovi, включённым на полную мощность. «Нуууу, если Сочи… – сказало ей сердце. – А в носках за тобой ещё никто не бегал! Сильно догнать хотел, наверно!»
− Слышь, мужик, – сказал рядом водитель «Газели». – Я твой адрес знаю, короче. Если ты её обидишь, и она меня опять вызовет вещи грузить, не серчай, мужик. Набью морду. Сильно. Эй! – свистнул он в сторону кузова. – Разгружай!!!