Девушка была чрезвычайно аппетитная, все выпуклости и впуклости при ней. Глаза с поволокой. Грива волос. Говорила тихо, как бы украдкой, глядя перед собой в пол. Звали ее Аннушкой.
Услугами Аннушки пользовались все, кому не лень. Иногда беззастенчиво, грубо. Иногда, подленько похихикивая, скрывая свою похоть за забором слов и угощения тортиком с конфетками. Но итогом всегда было одно и то же: Аннушка была распята на смятой постели с широко раздвинутыми бедрами, а рядом – толпа из сопящих слюнявых юнцов, ждущих своей очереди. Меня, только-только входящего в половую зрелость, эта картина, с одной стороны, возбуждала, с другой, отвращала напрочь. Поэтому в подобном «хоровом пении» я ни разу не участвовал. А, если быть до конца честным, то просто боялся опростоволоситься. Ведь насмерть засмеют.
Между тем, будучи девственником, мне очень хотелось «разговеться». Но кто их сверстниц польститься на прыщавого юношу со «взором, горящим», в котором читается одна мысль: «Ба-бу-бы!»
Рядом с моим домом был старый парк, заложенный еще при царе горохе. Его много раз перестраивали, там было много темных аллей. В советские времена была даже танцплощадка, где по субботам на танцульках в огромных количествах употребляли дешевый портвейн, с упоением дрались за баб, и тащили их, завоеванных, и, не очень упирающихся, в ближайшие кусты. Было весело. Мне такого счастья не светило. Для танцулек я был еще мал. Одноклассницы же на все мои ухаживания откровенно смеялись.
В один из рабочих дней, поздно вечером (чего меня занесло в парк, не помню), я гулял по аллеям. Теплый летний вечер, одну за другой, набрасывал тончайшие сети ночи на кусты, деревья, лавочки. Тени становились гуще, таинственней. Редкие прохожие, попадающиеся на аллеях, быстро спешили из парка вон. Я чувствовал себя маньяком, охотящимся за своей жертвой. И, наконец, я увидел ее. Девушка сидела одна, на лавочке возле танцплощадки. Курила. Я осмотрелся по сторонам: никого вокруг не было видно. Высоко над головой шумели деревья. С пола танцплощадки сдувало листья. Я подошел. Это была Аннушка. Мы поздоровались. Я сел рядом. Поговорили о том, о сем. Я знал, кто она, она понимала, что я знаю её и её интересы к мужикам. Но я был мальчиком, а она опытная уже во всех смыслах женщина.
…О чем мы говорили еще, я не помню; я вдруг очнулся от того, что, как оказалось, сижу, обняв Аннушку за плечи, чувствуя жар от ее полного тела, и свободной рукой мну ее огромную грудь. Она смотрела на меня снизу (рогатя, другого слова не подберу) глазами. Повторяла:
- Бедный, бедный! Мой мальчик, ты очень хочешь?
Дальнейшее было без слов, и подробности я уберу, потому что ни для кого не было бы ничего нового. Мы стали встречаться с Анечкой часто. Она же развила во мне ту неуемную страсть, которая преследует меня всю жизнь. Я спрашивал:
- Неужели тебе все равно, что про тебя говорят наши мужики?
- Что я – блядь?
- Да. Так они так говорят.
- Все женщины, запомни, мальчик, немножко бляди. Чего бы они, бабы, там не говорили. Миром правит женское начало. Мужчина – только орудие в женских руках.
Тогда это было вне моего понимания. Я наслаждался очень страстной и умелой женщиной в постели. Но только теперь, в течение прошедших лет, начинаю понимать, что встретился с настоящим философом.
Теперь – о главном. Я был бы чрезвычайно вам благодарен, если бы вы написали о таких девушках в своей жизни. Расскажите о них. Может, и у Бога мы все заслужим в чем-то прощения…